Выхожу из комнаты на запах свежеваренного кофе. Без улыбки приветствую Павла.
– Как спалось? – произносит взволнованно.
– Скверно, – отвечаю честно, наливая полную кружку. – Вы звонили в больницу?
– Да, – поджимая губы, отводит глаза. – Они ввели Марину в состояние искусственной комы. Говорят, организму так справиться проще, миновав сложный период и излишние переживания.
– Чем маме можно помочь? – роняю тихо, сверля взглядом на столе одну точку.
– Всё слишком сложно, Кристин… – затихает, глядя на меня с толикой жалости и сочувствия. – В ближайшие дни потребуется еще одна операция, я постараюсь обо всём договориться… в специализированной клинике…
– Вы нашли реквизиты в документах папы? – уточняю, безвольно кивая. Дверь в кабинет по утру оказалась не плотно прикрыта и, уж если я не брожу по квартире ночами в бессознательном состоянии: там был Павел.
– Нет, – отвечает неловко. – И это усложняет сложившуюся ситуацию. На счетах твоего отца должна быть весомая сумма, способная погасить все расходы на лечение и реабилитацию Марины. Имея доступ, ты вполне могла бы воспользоваться деньгами в ближайшие дни. Пусть это и не вполне законно… В худшем случае, как сейчас, будет потеряно время, которого нет, – опускает глаза, искривляя линию губ. – Ты вступишь в права наследства спустя полгода. Моих сбережений хватит на начальный период, а дальше придётся ломать голову над тем как собрать оставшуюся сумму.
– Сколько? – произношу отчужденно.
– Не знаю, – отвечает правдиво. – Десятки тысяч.
– Вы не о рублях? – нервно усмехаюсь, получая в ответ скоропостижный кивок головы.
– Володя не оставил завещания. Это бы облегчило ситуацию. Да он и не думал…
Грузно выдыхаю, слыша обрывистое:
– Прости. Знаю как тебе больно. Мне надо ехать.
Не объясняя, куда и зачем, поднимается из-за стола, направляясь к двери.
– Я с вами, – заявляю безапелляционно. Отчетливо понимая, что останься я дома одна – сойду с ума от терзающих мыслей. Молча кивает, пропуская вперёд.
Выходя из подъезда, отчаянно пытаюсь внешне создавать иллюзию покоя. Сажусь в автомобиль Павла, боясь спросить, куда лежит наш путь.
Первая точка маршрута. Серое одноэтажное здание, словно спрятавшееся за высокими корпусами больницы. Скрытое от лишних глаз густой посадкой кустарника. Невзрачное и пугающее. Вызывающее приступ животного страха с каждым метром приближения к настежь открытой железной двери парадного входа.
– Тебе лучше подождать здесь, – напряженный тон не скрывает спрятанного в нём волнения и беспокойства.
– Я смогу, – делая шаг вперёд, задерживая дыхание, вторгаясь в безликое пространство, отделанное кафелем и пропитанное насквозь формалином.
Происходящее последующих двадцати минут кажется сущим кошмаром, глубоко поселившимся в сознании. Ты помнишь урывки действий, слов. Тщетно пытаюсь отвлечься и забыть об увиденном.
– Это не он, – едва не кричу, вцепляясь в руку Павла до хруста на пальцах.
Безжизненное, израненное тело, лежащее напротив меня, кажется, имеет лишь небольшое внешнее сходство с моим отцом. – Это не он, – твержу в который раз, выведенная Павлом на воздух.
– Ты сможешь это принять, милая, – гладя меня по спине, сдерживая застрявший в горле крик. – Должно пройти время.
– Не хочу помнить его таким, – монотонно качаю головой, вырываясь из теплых рук и двигаясь в сторону машины.
Заключение о смерти, вместе со свидетельством, точно нарочно попадаются на глаза, притягивая взгляды к приборной панели. Вздрагиваю в очередной раз, наткнувшись на них. Поспешно убираю документы в бардачок, подальше от глаз. Пытаясь не думать, что написано на этих плотных листках.
"Куда теперь?", хочу спросить и молчу, ожидая остановки в конечном пункте. Лучше не знать. Проще не знать.
– Спасибо, – произношу, искоса глядя на Павла. – Одна бы я ничего не смогла.
– Это мой долг, – поджимает губы, не отрываясь от дороги. – Думаю, для моих детей твой отец сделал бы тоже самое.
Отделение полиции, находящееся почти на окраине района. Хмурые лица вокруг. Должные внушать доверие, а действующие с точностью до наоборот. Настораживающие. Отталкивающие.
– Необходимо написать заявление, – точно оправдываясь, произносит Павел. – Решить, что делать с машиной… – кривится, поправляясь. Тем, что от неё осталось.
Проходим внутрь, предъявляя паспорта. Плутаем по коридорам и этажам многослойного здания. Тучный следователь с наметившимся брюшком и ранней залысиной, точно делая одолжение, приглашает в нужный нам кабинет. Монотонные разговоры. " Подпишите здесь… поставьте дату… С моих слов записано верно…"
Не думая, исполняю указания, ощущая себя словно накаченная наркотиками. Пустой. Недопонимающей смысла происходящего. Желающей выбиться из этой гонки сопротивления. Опустить руки. Остановиться.
– Кристина Владимировна, вы будете требовать на суде ужесточения меры наказания для виновника ДТП?
Недоуменно смотрю на него, смутно понимая происходящее.
– Вам надо подписать эту форму, – недовольно произносит мужчина напротив, не удостаиваясь моего ответа.
Павел сдержанно забирает бумаги, обещая ознакомиться с ними позже.
– Вам необходимо видео для суда? – обращается к Павлу, поняв, что разговаривать со мной бесполезно.
– На том участке дороги имелись камеры? – осведомляюсь пересохшими от волнения губами.
Молча поворачивает экран компьютера в мою сторону, щелкая мышкой по чёрно – белому изображению. Обычное движение. Я узнаю этот отрезок трассы. Три, максимум пять километров от дачи Вани. Молниеносно обгоняющая форд девятка. Узкий участок дороги. Перекрытая правая полоса под ремонтные работы. Замираю, не дыша. Вылет лихача на встречку. Фура, пытающаяся уйти от лобового столкновения резко подает вправо, не рассчитав, что тому, кто находится на второй полосе абсолютно некуда деться… Она буквально сметает в кювет машину отца, более не появляющуюся в радиусе действия камер после лихого маневра водителя девятки.
Сглатываю, отводя глаза от монитора.
– Воды? – хрипло уточняет мужчина в форме.
– Нет, спасибо, – отвечаю дрожащим от волнения голосом. Поднимаясь с места, молча следую в сторону двери.
– Этот пацан получит своё, – точно ободряюще кидает в догонку служитель закона.
Замирю в дверях, едва не врезаясь в Павла, идущего сзади след в след. Поворачиваюсь назад, обреченно уточняя, сама не понимая для чего мне нужна эта информация.
– Сколько ему лет?
– Восемнадцать, – доносится глухо.
Не комментируя, ухожу прочь, ловя себя на мысли, ввергающей в большее отчаяние. "Ещё одна сломанная жизнь…"
Случайность, обернувшаяся трагедией. Цепная реакция, начавшаяся с мимолетного события, вскользь брошенного слова… Виновник всего произошедшего, словно по заказу, предстает перед глазами. Слава Богу, лишь картинкой, посланной подсознанием в мысли, иначе моя психика не выдержала бы измождения, излившись на него выплеском эмоций последних дней.
Когда я успела запомнить его в мельчайших деталях? Так, что по памяти, имея подобный талант, легко могла бы написать точный портрет… Зачем я позволяю ему бессовестно вторгаться в мои мысли? Захватывать сознание неразбавленной горечью, злостью. Неутолимым желанием высказать всё, что я чувствую. Сковывать тело яростью и, одновременно, страхом, подгибающим колени в ощущении его присутствия рядом. Наверное, всему можно найти оправдание. Особенно тому, чего не понимаешь, боишься. От чего отчаянно бежишь.
Похоже в моем случае это фактор самозащиты. Проще думать о нём, забивая дыры мыслями о самодовольном идиоте, возомнившем себя центром вселенной, чем о событиях минувшего дня.
Чёрт! Кусаю губы, ощущая свою вину. Не так в подобной ситуации должна вести себя примерная дочь.
– Прости меня, папуль, – шепчу одними губами, оказавшись на улице. Облегченно выдыхаю, понимая, что Павел отстал и не способен разглядеть безумия, охватывающего меня с головой.
– Куда теперь? – дождавшись своего спутника, уточняю нейтрально.
– Совещание акционеров. После мне необходимо уладить всё с погребением… Тебе лучше вернуться домой. Бледная, точно смерть, – резко заминается, видно осознав нелепость сравнения. Поспешно извиняется, заключая:
– Похороны завтра…
Стискиваю зубы до боли, не зная, что на это сказать, жалобно произнося:
– Отвезите меня к театру. Заберу машину и поеду в больницу.
– К Марине не пускают, – с сожалением во взгляде проговаривает медленно, точно боясь ранить словами. – Не стоит тебе садиться за руль. Я попрошу водителя пригнать машину к дому.
Молча заводит мотор, двигаясь в противоположную фабрике сторону. С минуту сижу, задумавшись. Может, стоит его развернуть, появившись на собрании? Ведь в ближайшее время мне тоже придётся его посещать… А если… Баженов будет там? Обязан быть. Следовательно, мне стоит держаться подальше. Нельзя портить репутацию отца, а за свои слова и поступки, под этим язвительным взглядом, сейчас я вовсе не могу отвечать.
Павел доставил меня до больницы в кротчайшие минуты. Его сосредоточенность на деле и, не подвластность эмоциям, поражали. Ранее мне не приходилось видеть его таким. Привычный милый толстячок, с лукавой улыбкой чеширского кота, канул в прошлое. Предо мной оказался сильный мужчина, способный взять на себя мои неприятности. (Отвратительное слово в этой ситуации, но…). Он отъезжал, а я, отвернувшись к шлагбауму, вновь расплакалась, видя в его поведении своего отца.
Как и предполагал Павел, в палату меня не пустили, сославшись на внутренние правила поведения в отделении реанимации. Приткнувшись в угол у двери, исходя внутренней дрожью, я изредка отвечала на вопросы появляющегося в поле зрения медперсонала. Тихо плакала и чего-то ждала.
Не знаю, сколько времени просидела, молча перебирая в памяти моменты прошлой жизни. Казало бы недавние события, минувшие, по ощущению, слишком давно. На меня всё реже обращали внимание. Будто мне удалось слиться с безликой серостью больничного коридора. Не выделяться на фоне редко стоящих лавочек и многочисленных закрытых дверей.
– Вам нет смысла изводить себя, – послышалось сбоку.
Плавно поворачиваю голову, замечая материализовавшегося ниоткуда врача.
– Езжайте домой.
– Позвольте мне… хотя бы взглянуть на неё… Пожалуйста, – произношу на выдохе, заливая ворот рубашки слезами.
– Не положено, – отвечает с долей сочувствия.
– Пожалуйста, – вторю, поднимаясь с холодного пола. – Скажите сколько… Я заплачу…
Поджимаю губы, видя его искривившееся лицо.
– Ваш знакомый внёс достаточную сумму на счёт клиники, для проведения должного лечения.
– Когда ей станет лучше?
– Это сложный вопрос. Мы делаем для этого всё возможное.
– А…, – замолкаю, слыша слегка приглушенное:
– Приходите завтра вечером. В восемь пересменка. У меня ночное дежурство. Вне лишних глаз я вас проведу.
– Спасибо, Максим Сергеевич, – проговариваю имя, значившееся на его бейджике. Фамилию я, увы, не успела запомнить. Сложная. Толи литовская, толи польская… Благодарю, улыбаясь в ответ, наблюдая как он поворачивается в сторону двери.
Бреду в сторону выхода, смотря себе под ноги, по пути вызывая такси. Ждать его приходится совсем не долго. А на улице, между тем, солнечная погода сменяется накрапывающим мелким дождем. Вызывающим ещё большую грусть и тоску.
Прошу водителя остановить возле отделения банка, для снятия наличности со своего счета. По заверению Павла, в ближайшие дни мне понадобится значительная сумма, а я и понятия не имею чем располагаю в данный момент. Расходы контролировал отец. Пополняя счёт, избавляя меня от необходимости заботиться о деньгах. Теперь все изменилось. Придётся надеяться лишь на себя… Нельзя настолько сильно обременять Павла. Он и так делает слишком многое, а у него дети, жена…
– Вы хотите снять всю сумму? – интересуется девушка в операционном окне.
– Да, – отвечаю бесстрастно.
– На счете чуть больше восьмидесяти тысяч, – продолжает сосредоточенно, глядя в монитор.
– Вы уверены? – опешив, смотрю на неё, рассчитывая на значительно большую сумму.
– Последнее поступление около двух месяцев назад, – точно оправдываясь, произносит неловко.
– Снимайте всё, – роняю обреченно, мгновенно перебирая в уме варианты как можно быстрее найти более приличные деньги.
– На какую сумму быстрого займа я могу рассчитывать? – уточняю, нервно сжимая кулаки под кромкой стола.
– Учитывая ваш возраст и прочие обстоятельства…, – замолкает, взирая задумчиво:– Не более трехсот тысяч.
– Благодарю, – роняя обрывисто, пряча деньги в карман сумки.
Безысходно понимаю, что это не погасит и расходов на похороны: заказ ресторана и прочие затраты.
– Необходимо искать варианты. Как можно скорее, – бормочу себе под нос, возвращаясь в такси.
Прошу отвезти меня к театру с намерением забрать оставленную на парковке машину. Буквально на пару минут забегаю к начальству, стараясь не встречаться со знакомыми взглядом. Пишу заявление на небольшой отпуск и, не вдаваясь в изматывающие разговоры, пускаюсь прочь.
Газ в пол. Выруливаю с парковки на оживленный проспект. Быстрое движение. Отсутствие пробок. Задумавшись, в последние секунды замечаю быстро приближающуюся сзади, мигающую фарами иномарку, нагло подрезающую меня, идя на обгон.
Перед глазами, словно вспышка, проскальзывает момент видео, заснятый на месте трагедии. Дрожащей рукой включаю поворотник, уходя в право. С пару минут сижу с горящей аварийкой, пялясь в одну точку. Пытаюсь урезонить зашедшееся галопом сердце и сбитое напрочь дыхание.
Плавно выворачиваю руль влево, двигаясь с минимальной скоростью, допустимой в потоке. Ощущая несвойственное ранее напряжение от каждого метра, исчезающего под резиной колес.
Паркуюсь у дома, резко хлопая дверью. Взирая на автомобиль, доселе придающий чувство уверенности, с возрастающей в груди неприязнью.
– Я продам тебя, – словно обращаясь к живому существу, произношу вслух.
Это станет первым пунктом из возможных в получении необходимой суммы на лечение и реабилитацию мамы. И с остальным разберусь. Я обязана разобраться со всем. Ради неё. Ради отца…
Всё ещё дрожащими руками, отпираю входную дверь, чувствуя кожей давящую тишину. Скидывая туфли, вбегаю в свою комнату, выкидывая на заправленную атласом постель, содержимое шкатулки для украшений. Несколько цепочек, украшенных блестящими кулонами. Браслеты, сверкающие в переливах света от ламп. Кольца, которые носила всего пару раз.
Папа любил делать подарки мне и маме. Каждый раз, выбирая их с особенной тщательностью, идеально подходящей владелице.
Вбегаю в спальню родителей, ища в вещах мамы её шкатулку.
– Это простительно, – убеждаю себя, прижимая к груди кожаный сундучок.
– Я оставлю самые дорогие ей вещи. А остальное… Сейчас необходимо сделать всё возможное. Украшения не стоят жизни. Проститься с этими безделушками намного проще, чем кого-то потерять.
За этим занятием меня и застал Павел, бесшумно зашедший в незапертую дверь.
– Чем занята? – уточняет, присаживаясь на край кровати.
– Хочу избавиться от ненужных вещей, – сортируя украшения на две кучки, произношу, едва поднимая на него глаза.
В первой все мои. Цепочку и серьги с себя я тоже сняла, оставив лишь крестик. Во второй мамино золото, которое требует более тщательного отбора в том, что продать, а что оставить.
Берет в руку бриллиантовый кулон, подаренный на день рождение, уточняя сухо: