– Ну, может быть, я пригожусь чем-то еще?
– У тебя кишка тонка, чтобы мне помогать.
– Смелыми не рождаются, а становятся.
– Хорошо сказано. Раз ты такой смелый, сними штаны.
Ван Чанчи взял и действительно стянул с себя штаны. Его ягодицы и ляжки тут же обдало ветром. Взгляды Хуан Куя и сотоварищей стрельнули по нему, словно прожектора. Вся нижняя половина туловища Ван Чанчи была чернее ночи, белой оставалась только та часть, которую обычно закрывали трусы. Его «хозяйство», словно испытывая стыд, едва ли не полностью втянулось внутрь. Хуан Кую неожиданно вспомнилась школьная пора, когда они голышом вместе купались в реке. В те времена кожа у Ван Чанчи была такой же белой, как у него, и без одежды было не отличить, кто из них городской, а кто из деревни. Зато сейчас цвет их кожи контрастировал так же резко, как город с деревней, поэтому даже без одежды становилось ясно, кто из них откуда. В Хуан Куе пробудилась жалость, и он сказал: «Заходи». Ван Чанчи как был, со снятыми штанами, проследовал внутрь. «Одевайся», – злобно приказал Хуан Куй. Наевшись досыта, Ван Чанчи забыл про свою панику. Его ноги больше не дрожали, в пот его не бросало, он весь внутренне расслабился. Тут, почувствовав на себе взгляды Хуан Куя и его сотрапезников, Ван Чанчи вытер рот и сказал:
– Я извиняюсь, очень проголодался.
– Тебе не слабо посидеть в тюрьме? – спросил Хуан Куй.
– Если это не будет связано с убийством, то над этим можно подумать.
– Вчера одного человека арестовали за избиение и посадили на пятнадцать дней за решетку. Если ты его завтра подменишь, то за каждый день будешь получать по сто юаней, всего за четырнадцать дней заработаешь тысячу четыреста юаней.
– Но раз он уже сидит, как его подменить? – спросил Ван Чанчи.
– Это не твоя забота. Главное – громко откликайся на имя Линь Цзябай и все будет окей.
– А кто такой этот Линь Цзябай? – не унимался Ван Чанчи.
– Неважно. Важно, что ты сможешь заработать.
Вернувшись в барак, Ван Чанчи лег спать пораньше. Однако, не в силах уснуть, он ворочался с боку на бок. Когда пища переварилась и чувство голода исчезло, вместе с ним исчезло и ощущение суеты. Сытого его как будто подменили. Голодный он был готов на все: потеряв всякий стыд, он, наплевав на приличия, даже прилюдно вывалил свое «хозяйство». Но едва он насытился, как сразу уподобился среднему классу. Проявляя осторожность, Ван Чанчи стал задаваться вопросами, что он из себя представляет: он просто ничтожество? Преступник? Негодяй? Ван Чанчи? Линь Цзябай? И чем больше он думал, тем сильнее раскаивался и тем большее презрение испытывал к самому себе. А когда его скорбь достигла крайней точки, он почувствовал себя тем самым муравьем, которого прибил на своей руке. Вроде бы ему и было куда податься, но все эти пути вели в никуда.
Пока он был погружен в свои мысли, начало рассветать. Взяв сумку, Ван Чанчи бросился в сторону родной деревни. Вот перед ним показались водохранилище, чайная плантация, клен, деревня и, наконец, плотно закрытые ворота дома. Он постучался. Дверь с грохотом отворилась, и он увидел стоящего на пороге заспанного Хуан Куя.
– Ты чего так рано? – спросил он. – Только шесть утра.
Ван Чанчи испуганно вздрогнул; подобно лунатику, все это время он видел свое возвращение домой, в то время как ноги сами привели его сюда.
Хуан Куй организовал утренний чай, заставив стол всевозможными угощениями.
– Чем больше ты всего предлагаешь, тем меньше мне хочется есть.
– Переживаешь из-за денег? – спросил Хуан Куй.
– Ты меня прямо как смертника на убой кормишь.
– Ты слишком мнительный, там вполне нормальные условия, к тому же безопасно, считай, что отправился в отпуск.
– У меня со вчерашнего вечера голова деревянная, если бы я не дал честное слово, то уже давно бы улизнул.
– Не волнуйся, там тебя и воспитают, и закалят, и испытают. Тюрьма будет получше плавильной печи, это своего рода школа.
«Школа для нищих», – подумал про себя Ван Чанчи, но вслух ничего не сказал. Он попробовал взять что-нибудь в рот, но так и не смог ничего проглотить. Он вытащил бумажку, на которой был записан его домашний адрес.
– Пошли тысячу юаней моему отцу, – сказал он. – А остальные четыреста пока храни у себя. Только не пиши на бланке перевода свой адрес, чтобы мой отец к тебе снова не заявился. Если вдруг со мной что-нибудь случится… Пожалуйста, позаботься о моих родителях… чтобы у них было что поесть, что надеть, и чтобы похоронили их в гробах.
– Какие важные поручения, такое ощущение, словно мы расстаемся навсегда. Если с тобой и правда что-нибудь случится, я заберу твоих родителей в город и буду заботиться, как о родных. У них будет и дом, и машина, и медицинское обслуживание, и страховка, они будут ходить по спа-салонам, ресторанам и на танцы. Я позабочусь, чтобы они сполна вкусили радости настоящей жизни.
Ван Чанчи понимал, что Хуан Куй так говорит потому, что не верит ни в какой плохой исход, но все-таки он переспросил:
– Ты и правда сделаешь это?
– Я крайне редко бросаю слова на ветер, – ответил Хуан Куй.
– Если бы у них был такой замечательный сын, как ты, я бы умер с легкой душой.
Прежде чем отправиться за решетку, Ван Чанчи потратил минут десять на то, чтобы, словно какой-нибудь шпион, запомнить некоторую информацию: Линь Цзябай, мужчина, тридцать три года, не женат, сын некоего чиновника, председатель правления компании по операциям с недвижимостью «Великолепие», проживает в жилом комплексе «Парящий дракон» в доме № 1, подъезде № 2, квартире № 508. Первого числа в десять часов вечера, будучи за рулем «мерседеса» с номерным знаком 8888 и проезжая улицу Миншэнлу, снес фруктовый лоток Сунь Ипина. Вместе с Линь Цзябаем в машине находилась его подруга по имени Ван Яньпин, с которой они направлялись в бар. Линь Цзябай не только не возместил ущерб Сунь Инпину, но еще и избил его, сломав ему два ребра. Поскольку вокруг оказалось много возмущенных свидетелей, избежать ареста Линь Цзябаю не удалось. Девушка Ван Яньпин: двадцать три года, актриса уездного театра, дочь начальника Вана.
Хуан Куй на джипе подвез Ван Чанчи к воротам следственного изолятора. Всю дорогу Ван Чанчи настраивал свою психику на нужный лад. Поэтому, увидев медленно раскрывающиеся ворота изолятора, он уже мысленно перевоплотился в Линь Цзябая. Всего за каких-то полчаса он превратился из нищего в богача с полагающимися тому папашей-чиновником, крутой тачкой, роскошной квартирой и девушкой-красоткой.
15
Ван Хуай получил денежный перевод на тысячу юаней из административного центра провинции от лица компании «ПиЭй». Он громко позвал жену.
– Что случилось? – откликнулась та.
– У тебя сейчас давление в норме?
Подозрительно посмотрев на Ван Хуая, Лю Шуанцзюй ответила вопросом на вопрос:
– У тебя, что ли, не в норме?
– Ты себя как сейчас чувствуешь? – не унимался Ван Хуай.
Лю Шуанцзюй изменилась в лице и спросила:
– Что-то случилось с Чанчи?
Ван Хуай передал ей перевод на тысячу юаней. Лю Шуанцзюй приняла бланк и долго изучала его, пока у нее не поплыло перед глазами. Она смахнула слезы и сказала:
– Вот уж не ожидала, что Чанчи так быстро оправдает наши надежды.
– Я тут подсчитал, – подхватил Ван Хуай, – Чанчи нужно было получать хотя бы пятьсот юаней в месяц на еду, жилье и мелкие расходы, а у него получилось еще и нам отослать такие деньги.
– Но он же не директор какой-то, чтобы получать так много? – засомневалась Лю Шуанцзюй.
Тогда Ван Хуай ткнул пальцем в бланк, где было написано «ПиЭй».
– Видишь? Это иностранные буквы. Если в этой иностранной компании сидят какие-нибудь идиоты, то очень возможно, что они свои доллары перепутали с нашей валютой.
Лю Шуанцзюй растянула рот в усмешке:
– Ну, раз они там законченные идиоты, то нашему Чанчи привалила большая удача.
Едва по деревне разнеслась новость о том, что Ван Чанчи прислал деньги, народ один за другим повалил в дом к Ван Хуаю со своими поздравлениями. Сначала Ван Хуай предлагал гостям чаю, но потом понял, что одним чаем и сигаретами их не выпроводишь. Так что Лю Шуанцзюй пришлось задуматься над угощением. Она пошла к Чжану Пятому, чтобы купить у него в кредит солонину. Чжан Пятый испугался, что не сможет получить от нее деньги, но Лю Шуанцзюй вытащила бланк перевода и показала ему. Этот бланк уже кто только не трогал, он весь пропитался слезами, грязью, отпечатками пальцев и копотью. После того, как она побывала в руках Чжана Пятого, проверившего бумагу на подлинность, на ней прибавилось еще одно жирное пятно. Когда Лю Шуанцзюй поджарила для гостей мясо, Ван Хуай рассудил, что под него хорошо бы угостить людей водочкой. Тогда Лю Шуанцзюй вместе с бланком перевода пошла ко Второму дядюшке и пообещала ему вернуть долг, как только получит деньги, заодно прибавив к этой сумме счет за рисовую водку. Второй дядюшка тоже рассмотрел бумажку, оставив на ней очередные следы, теперь уже от винной барды. Бланк перевода уподобился кредитной карточке, которую Лю Шуанцзюй предъявляла всем, кому ни попадя, наморившись до сердечной боли. Гости, что приходили поздравить Ван Хуая и Лю Шуанцзюй, уплетая мясо, хвалили Ван Чанчи и за водочкой строили предположения, куда же все-таки тот устроился работать. Одни говорили, что компания «ПиЭй» занимается сотовыми телефонами, другие – что она делает телевизоры, третьи – что она производит компьютеры. «Кто знает, – отвечал Ван Хуай, – может, она даже выпускает автомобили».
Но какие бы догадки они ни строили, никому из них и в голову не пришло, что Ван Чанчи в данный момент сидит в тюрьме. Каждый день он сидел, съежившись в углу, и вживался в образ Линь Цзябая. В тот день, когда Хуан Куй подвез его к изолятору, он думал, что обмен будет похож на обмен военнопленными, однако он и подумать не мог, что его запустят через одни ворота, а Линь Цзябая выпустят через другие, так что Ван Чанчи не увидел его даже мельком. Как-то раз Ван Чанчи вдруг вспомнил, что подрядчиком той стройки, на которой он работал, значилась как раз компания «Великолепие». Оказывается, именно Линь Цзябай задолжал ему зарплату. И хотя в этот раз он получил от Линь Цзябая тысячу четыреста юаней, если из этой суммы вычесть девятьсот юаней причитавшейся ему на стройке зарплаты, выходило, что сейчас Ван Чанчи получил от него лишь пятьсот юаней. Так что на самом деле он оказался внакладе. Он считал, что таких, как Линь Цзябай, которые не отдают денег, заработанных по́том и кровью, нужно отправлять на пожизненное заключение или на расстрел, но сейчас в тюрьме вместо него сидел он, Ван Чанчи. И если Линь Цзябая и правда отправят на расстрел, то расстреляют лишь его имя. Как оказалось, вместо себя можно даже отправить на смерть другого, надо лишь согласовать цену вопроса. И только представляя себе подружку Линь Цзябая, Ван Яньпин, Ван Чанчи получал хоть какое-то удовлетворение. Он представлял себе, как она поет, какие у нее пышные формы и белоснежные ноги; представлял, как занимается с ней любовью…
Пока Ван Чанчи предавался пустым мечтаниям, в дом к его родителям приехала младшая сестра Лю Шуанцзюй вместе с одной девушкой. Эту девушку звали Хэ Сяовэнь, выглядела она настоящей красавицей. Едва она переступила порог, как взяла у Лю Шуанцзюй коромысло и отправилась за водой к колодцу, который находился в пятистах с лишним метрах от их дома. Возвращаясь обратно с полными ведрами, она одной рукой поддерживала коромысло, а другую отвела в сторону. Хэ Сяовэнь шла скользящей походкой, коромысло колыхалось вверх-вниз; ее косы раскачивались в такт, создавая впечатление, будто она танцует. Дорожка длиной в пятьсот с лишним метров напоминала подиум. Все деревенские смотрели на нее, и Ван Хуай тоже. Сестра Лю Шуанцзюй спросила Ван Хуая, пришлась ли девушка ему по вкусу. Ван Хуай на это ответил:
– Девушка-то хорошая, но необразованная, а без образования в городе не задержишься. А раз так, то у нее нет шансов жить с Ван Чанчи в административном центре. Чанчи устроился в иностранное предприятие, зарплата у него высокая, так что возвращаться в деревню, чтобы жениться, у него нет необходимости.
– Но таких красавиц, как Сяовэнь, нынче в деревнях днем с огнем не сыщешь. Если бы она была еще и образованной, так уже давно бы вышла замуж за кадровика.
– Деревенский кадровик вряд ли может тягаться с рабочим из административного центра, – упорствовал Ван Хуай. – Так что забирай ее, откуда привезла.
– Ты с головой ушел в свои мечты, а реальных трудностей, с которыми столкнулась ваша семья, не замечаешь. Моя сестра столько вкалывает, что ее того и гляди паралич хватит. Если у нее в помощницах появится Сяовэнь, она хоть дух переведет, да и тебе полегче станет.
– Не нужно эксплуатировать человека и создавать ему трудности. Мы со своей стороны не можем такое дело решать без Чанчи.
Пообщавшись с Ван Хуаем и получив от ворот поворот, она пошла обрабатывать свою сестру. Посовещавшись, женщины решили, что Сяовэнь на какое-то время задержится, чтобы пройти испытательный срок, по истечении которого Ван Хуай убедится, насколько она хороша.
В ярмарочный день Лю Шуанцзюй с личной печатью и удостоверением личности сходила на почту и получила перевод от Ван Чанчи. На ярмарке она накупила всего, чего хотела, в том числе легкое платьице для Хэ Сяовэнь. Хотя девушка еще не вошла в их семью, Лю Шуанцзюй уже воспринимала ее как невестку. Оставшиеся деньги были пущены на уплату долгов. Ван Дун, получив свои деньги, вернул Ван Хуаю его гроб, Чжан Сяньхуа разорвала расписку с гарантийным письмом. Второй дядюшка получил все свои деньги, включая последний долг за водку. Чжану Пятому вернулись его деньги за мясо. На оставшиеся деньги Лю Шуанцзюй и Ван Хуай, посовещавшись, купили двух поросят.
Хэ Сяовэнь готовила, носила воду, кормила поросят, во всех делах проявляя образцовую расторопность. Ван Хуай заметил, что всякий раз, когда поросят кормила Сяовэнь, те принимались за еду с двойным рвением, их аппетитное чавканье было для Ван Хуая как бальзам на душу. Вечером, покончив с делами по хозяйству, Сяовэнь мылась, надевала купленное Лю Шуанцзюй платье и усаживалась у порога за шитье. Она залатала все дыры на одежде Ван Хуая, пришила все оторванные пуговицы. Женщины непрерывной чередой наведывались к ним в гости, а за ними потянулись и мужчины. Ван Хуай и Лю Шуанцзюй прекрасно понимали, что наведывались они исключительно, чтобы поглазеть на Хэ Сяовэнь и поговорить с ней.
Как-то раз Сяовэнь налила тазик горячей воды, чтобы помыть Ван Хуаю ноги и подстричь ногти.
– Почему ты не училась? – спросил Ван Хуай.
– В нашей семье в школу ходил только старший брат, а меня родили, нарушив закон о планировании рождаемости. На нашу семью наложили большой штраф, поэтому учиться я не могла. Потом в нарушение того же закона родилась моя младшая сестра, жить стало еще тяжелее, и я стала помогать родителям в поле.
– А ты видела Чанчи? – спросил Ван Хуай.
Сяовэнь помотала головой и сказала:
– Только на фотографии.
– Я сполна ощутил, какая ты хорошая, но тебе лучше вернуться домой. Чем дольше ты у нас остаешься, тем больше меня мучает совесть.
– Мой старший брат и его жена сильнее всего переживают, что я не смогу выйти замуж.
– Они тебя недооценивают.
– Ко мне уже несколько раз сватались. Но меня никто не устроил, то на лицо гадкие, то безработные, а мне хотелось бы выйти замуж за такого, как братец Чанчи, и уехать из деревни в город.