Куда немало дней следовал из Урги небольшой отряд комкора Щетинкина с мандатом на инспекционную проверку здешнего подразделения Государственной военной охраны.
Та же щебнистая пустыня простиралась в окрестностях, покуда можно было ее окинуть пытливым взором.
Лишь у реки Буянту унылый пейзаж приукрасили редкие пуки зелени на берегах, заросших кустарником.
На востоке, словно декорации в провинциальном театре, дыбились красные скалистые горы.
Своей дикостью лишь подчеркивая отдаленность этих мест от всей цивилизации.
…А вот и первые дома из тех двух улиц, что и составляют Кобдо.
Одна из них – главная, укрытая тенью густых тополей, упирается северным концом в крепостное сооружение – импань; южным – в сооружение поменьше – кумирню.
В небольшой буддистский храм.
– Тот самый, – где собственно и видел тогда Щетинкин. – Так его интересующего теперь, золотого божка из реестра «золотого обоза», составленного педантичными пмсарями барона Унгерна.
Очень хотелось ему побыстрее добраться до места, дать шпоры скакуну.
Но, под удивленные взгляды обывателей, высыпавших на улицу из одноэтажных, построенных из сырого кирпича, хижин, и без того озадаченных видом необычного зрелища, приходилось сдерживать душевный порыв.
Большой город Кобдо.
Конечно, особенно для здешних обитателей, старожилов пустынных мест.
Вереницей тянутся лавки торговцев мануфактурой, металлическими изделиями, шапками, прочей всячиной, завезенной купеческими караванами из самого дальнего далека.
Жилые постройки, хоть и выходящие во двор широкими окнами и почти повсеместно затянутые вместо стекла бумагой, все же создают впечатление некой причастности к культуре.
Ну а расположенные почти во всех дворах более-менее богатых домов амбары-байшины для складирования шерсти, шкур и другого здешнего животноводческого сырья, выдают основную сущность занятия горожан: куплю-продажу.
Но вот и сама импань, где сосредоточены местные ревком, гарнизон и пост государственной охраны.
Обширный прямоугольник крепости окружен рвом и глинобитными зубчатыми стенами с бойницами старых пушек.
Правда, Щетинкин не без удовольствия отметил и хищные пулеметные стволы, торчащие из амбразур сторожевых башенок.
– Готовы к любой неожиданности. Тут и проверять не нужно!
Прибывший из столицы отряд верховых встретил сам руководитель местных революционных властей – командующий войсками Кобдского и Алтайского округов Джа-лама.
Неопределенного возраста, но еще крепкий и бодрый старик, он и ранее был хорошо знаком Щетинкину по прежней работе.
– Здравствуй товарищ, – откликнулся Петр Ефимович на приветствие хозяина.
Сразу ощущая, как на него переходит то безграничное почтение, которое испытывали к Джа-ламе все из его окружения.
…Тому были веские причины.
Никто не ведал точного возраста здешнего живого воплощения богов.
Десятки лет назад он появился в степи с великой миссией освобождения монголов от векового владычества китайских захватчиков.
Провозгласив себя национальным вождем, Джа-лама сумел добиться всего, чего хотел, хотя и не сразу.
На его жизненном пути было множество сражений, преследований, как со стороны китайцев, так и царского правительства России, продержавшего его узником в Томске на каторжных работах.
И все же, какие бы испытания не выпадали на долю нового воплащения знаменитого в прошлом мыслителя Амурсаны, он всегда находил выход из положения.
Особенно прославился Джа-лама в качестве полководца еще до российской ссылки:
– В 1912 году, когда, собрав многотысячное войско, заставил капитулировать огромный гарнизон мощной и тогда крепости Кобдо, где теперь он воплощал власть, дарованную ему новыми властями.
Еще по прежнему своему приезду в здешние места, Щетинкин был наслышан о чудесах, на который был способен местный владыка.
Явно обладавший гипнозом и умением всесильного лекаря, делавшего достаточно сложные хирургические операции без наркоза.
Однако, обретя неограниченные возможности, тот теперь не столько исцелял подданных, сколько насаждал страх своими выходками неприрекаемого вершителя судеб. Вплоть до того, что мог просто прикончить коновода, не так быстро, как хотелось бы хозяину, оседлавшего ему коня.
Но теперь, с руководителем такого высокого ранга, каким был приезжий, Джа-лама обращался с подчеркнутым гостепреимством.
Он проводил гостей во внутренний двор, где занимал дом бывшего здешнего управителя – Сам-баня.
Здесь же располагалась и тюрьма.
На пороге которой взад – вперед расхаживал часовой с трехлинейкой.
Стояла и другая кумирня.
Совсем небольшая, но украшенная со вкусом.
– Ну-ка, товарищи, вы располагайтесь, а я можно пока в тот, другой храм заскочу на минутку? – развернув лошадь, Щетиикин было направился обратно.
Но к его удивлению, беспредельно приветливый только что старик, непреступно преградил дорогу.
Отрицательно покачав головой, Джа-лама бросил несколько резких фраз.
– Туда нельзя, – перевел сказанное Тогон Удвал. – Не велит обычай.
– Вот бесовая незадача, – чертыхнулся раздосадованный комкор.
Да что поделаешь.
Оказалось, что буквально накануне приезда конников из Урги, у одного из здешних китайских купцов умер близкий родственник.
И, как следует по его вероисповеданию, до отправки на родину тело поместили в ту самую кумирню, куда так рвался Петр Ефимович.
– Спроси коменданта – когда купец думает увозить покойного? – бросил комкор адъютанту.
Тот перевел вопрос.
И тут же на него последовал ответ:
– Завтра!
– Что ж, подождем, – согласился Щетинкин.
Сам же про себя подумал:
– За одну ночь божок никуда не денется.
Остановились однако, не в гостевых хоромах дворца, как это было в прежний приезд Щетинкина, а в доме, отведенным для уполномоченного местного аналога советского «ЧК» – Государственной внутренней охраны.
Тот, получив указание Джа-ламы, высокое столичное начальство встретил традиционным приветствием:
– Амыр-сайн, – с поклоном протянул Щетинкину руку пожилой китаец.
И про него все уже давно знал Петр Ефимович:
– Тот и до революции работал в здешней таможне тайчаки – начальника караула.
Очень удивилсй тому комкор вначале, еще в прошлый свой приезд:
– Как это уцелел представитель прежней власти?
Но объяснили, мол, честный человек, и тогда горой за правду стоял, да еще и помогал Джа-ламе, когда тот оказывался «не в чести» у правителей.
– Здравствуй, товарищ, – с дружелюбной потому улыбкой отозвался и сейчас «Железный батыр».
А после обмена рукопожатиями преподнес, как и джа – ламе перед этим, традиционный подарок – «хорьх»– узкий шелковый платок.
Дюжину каких запас еще в Урге на случай подобных встреч.
Амыр-сайн, в свою очередь, достал табакерку – плоскую фляжку желтого стекла. Протянул с поклоном.
Втянув из нее в ноздри изрядную дозу нюхательного табака, гость до слез расчихался.
– Крепок, язви его в душу! – смущенно вытирая носовым платком лицо протянул Петр Ефимович.
– Прошу к столу, – позвал хозяин, довольный как произведенным эффектом, так и тем, что русский начальник чтит традиции.
Вечеряли крепко.
Никто не стеснялся друг друга за казаном мяса и кувшином архи – молочной водки.
– На вид вроде слабенький напиток – так себе, а смотри как в голову шибает, – изрек наутро Щетинкин.
Решив раз и навсегда:
– Обычай – обычаем, а пиалушка с архи – дело лишнее.
– Тогон, ну-ка слей мне, – позвал он ординарца, выходя во двор умыться.
Парень охотно полил ему сначала в подставленные ладони.
Потом и окатил, раздетого по пояс, командира студеной ключевой водой из кожаного походного ведра.
– Хорошо-то как! – ежась на утреннем холодке, Петр Ефимович до красноты растер грудь и плечи лохмазъм полотенцем.
Но тут моцион прервал шум, раздавшийся у ворот крепости.
– Что – то случилось, – определил комкор, наблюдая за гомоном, вошедшей во внутренний явор импани, большой толпы разгоряченных китайцев – Тут уж не до закалки, пора готовиться к худшему.
Предчувствия не обманули его.
С недоброй вестью пришел сам Амыр-сайн:
– Плохо дело, начальник. На тебя купцы грешат и на твоих людей. Уже пожаловались самому Джа-ламе.
– Что случилось?
– Осквернили кумирню. Нарушили покой усопшего.
– Что ж, будем разбираться! – Петр Ефимович туго затянул портупею, перебросил через плечо узкий ремешок, на котором висела деревянная кабура с маузером. – Веди к Джа-ламе.
Рассказ возбужденного купца-китайца поначалу показался невероятным:
– Ночью кто-то проник в кумирню, опрокинул труп покойника, выворотил несколько статуй святых, стоявших в помещении для совершения ритуальных церемоний.
Чекист подтвердил:
– Никогда подобного небывало!
Но прикинув причины и следствия комкор понял, что святотатство, так или иначе, могло быть связаным именно с приездом его отряда.
Тут же в окружении гомонящей толпы растревоженных людей сам Джа-лама, вместе с комкором отправились в кумирню.
Где, так и не успел побывать Щетинкин вчера, услышав запрет на несвоевременный визит от здешнего владыки.
…Вход в храм был со двора, ограниченного с двух сторон рядами фанз, с третьей – своеобразными воротами с изображением дракона и другими символическими рисунками.
Внутри же все напоминало о погроме – усопшего хотя и успели вынести, а вот грубые, высеченные мз кедра, статуи лежали вповалку.
Щетинкин заметил, что кое-какие из них расщеплены ударами сабли.
Ее же следы носили и обезображенные рисунки на стенах.
– А где золотой божок? Я его здесь еще в прошлом году видел? – в упор спросил у Джа-ламы комкор.
– Вы имеете ввиду «танцующего Будду»? – не моргнув глазом, перёспросил тот. – Вот его-то ночью и украли!
При этом правитель просил не волноваться насчет самой пропажи.
По его словам выходило, что божек вовсе не редкость:
– Таких полным-полно повсюду.
Тем более, что и изготовлен, якобы, из бронзы:
– Только начищен был до золотого блеска служителями кумирни.
Это обстоятельство теперь можно было проверить только получив предмет разговора обратно.
Однако сам Петр Ефимович не забыл, с каким пиитетом ему всего год назад показывали реликвию, называя ее священной.
– И вот она пропала.
В аккурат перед его возвращением в Кобдо. И эта пропажа артифакта могла сильно усугубить ситуацию в регионе.
Только Джа-лама стоял на своем:
– В этом проблемы нет. Главное, что варвары потревожили покой мертвого.
Полдня ушло на выяснение всех обстоятельств ночного происшествия.
Но время не оказалось потраченным зря.
Щетинкину доложили, что на рассвете из Кобдо выехало несколько верховых.
– В погоню! – уточнив направление их движения, скомандовал Щетинкин.
На этот раз ему вроде бы повезло больше, чем тогда, когда от него ускользнул «золотой обоз» Оссендовского.
К вечеру на тропе, ведущей в Ургу, настигли нескольких верховых.
Но обыск навел на всех лишь уныние:
– Золотого божка у мнимых похитителей не было.
– Отправляемся назад, – решил Петр Ефимович. – Весь город перероем, но «Танцующего Будду» найдем!
Однако Джа-лама оказался гораздо проворнее недавних «дорогих гостей».
Встретил их назавтра еще на дороге, тогда совсем недалеко отряду Щетинкина оставалось до Кобдо.
– Что случилось? – после приветствия спросил его комкор.
– Можно наедине сказать несколько слов? – строго, без тени, обычной в подобных случаях, «гостевой» улыбки ответил старый правитель.
Петр Ефимович возражать не стал:
– Отчего бы и нет.
Отъехали в сторону от сопровождающих – того и другого.
После чего Джа-лама без обиняков выдохнул мучавший его вопрос:
– Как могло случиться, что Будда оказался в той комнате, где Вы ночевали?
– Так его нашли? – обрадовался Щетинкин.
– Да, когда убирали после Вас в гостевом помещении!
– И где же он сейчас?
– Вернули в кумирню.
Тут же, отвечая на посыпавшийся от русского командира буквально град вопросов, Джа-лама поведал историю появления в Богдо этой святыни.
Оказывается, много месяцев назад, еще во время революционных событий в Урге, оттуда проследовал большой караван в Россию.
К несчастью, на животных напал мор, а в Кобдо тогда не было достаточного количества сменных лошадей.
Джа-лама, а он был в сопровождении сравнительно малочисленной, по сравнению с казаками, охраны, не мог диктовать свои условия.
Путники просто не позволили таможенникам осмотреть поклажу.
Зато один из руководителей обоза – старый знакомый Джа-ламы по прошлым встречам, предложил выгодную сделку:
– Найти лошадей в обмен на золотое изображение «Танцующего Будды».
Говоря об этом, Джа-лама не стал скрывать:
– Мы не могли отказаться от такого предложения, сулившего обретение городом настоящей святыни еще со времен Чингисхана!
Будто забыв о своей недавней азиатской хитрости.
Когда пытался принизить значение божка и скрыть тяжесть потери от республиканского правительства.
– Горожане согласились на обмен, уступив даже собственных лошадей, – продолжил он повествование.
И вот надо же- произошла первая попытка похитить святыню, негодовал руководитель местных революционных властей. – Да еще все обвинения ложатся на приехавшего русского начальника.
– Я Вам верю, дорогой «Железный батыр», – закончил свой рассказ Джа-лама. – А вот за всех ли своих бойцов Вы сами поручитесь?
– Действительно, – после долгого раздумья протянул Щетинкин. – Без предателя тут явно не обошлось.
…В Кобдо, где уже успел вызвать один – и самый настоящий переполох, он решил пока не возвращаться.
Оставив на потом и более близкое знакомство с божком.
Тем более, что выяснил основное:
– Это был первый настоящий след золотого обоза, отправленного, как известно, бароном Унгерном со своим ближайшим приспешником – польским авантюристом и искателем преключений Фердинандом Оссендовским.
Простившись с Джа-ламой, Петр Ефимович велел повернуть лошадей и продолжать путь в Ургу.
Верно сообразив:
– Все нити произошедшего находятся именно там.
В близости же успешного окончания поисков алмазов диктатора он уже не сомневался. Ведь доверенный человек барона – беспорточный голодранец Фердинанд Оссендовский мог сорить только чужим золотом:
– Имевшимся тогда у него в неограниченных количествах.
А именно – добычей из сокровищницы Монгольской столицы.
Щетинкин не мог не радоваться первой удаче в своих долгих поисках:
– Как ни хитер враг, но дал он промашку. Оставил дорогой след в одной из двух кумирен города Кобдо.
И в дальнейшем следовало ожидать нечто подобное.
Главное:
– Стало понятно направление движения обоза.
В штабе Государственной Военной охраны скорый приезд инструктора Щетинкина вобщем-то прошел незамеченным.
Да и мало кто привык все свои дела заканчивать без проволочек.
И все бы ничего, но гору новых забот взвалил на себя Петр Ефимович. Среди которых следовало сначало решить главную:
– Выйти на след «доброжелателя», подкинувшего ему в Кобдо золотую статуэтку «Танцующего Будды». Явно, чтобы опорочить в глазах местного населения и навсегда зпкрыть доступ в город «Железному батыру».
Но тут последовал вызов к самому всесильному Балландоржу – начальнику Государственной внутренней охраны, исполнявшей в республике ту же зловещую и важную роль, какую на родине Петра Ефимовича отводили чрезвычайной комиссии – ЧК.
В его приемной ожидало своей очереди немало посетителей – как военных, так и штатских.