Похоже, что всякий пролетарий мысленно «примерял» внешность Ленина к своей среде. Одному рабочему, борцу за Советскую власть на Дону (в г. Шахты) в декабре 1917 г. Ленин предстал в таком виде: «Нам показалось, что к нам подходит похожий на монтера человек, костюм его был слишком прост – табачного цвета, на груди висела железная массивная цепь, один штиблет на правой ноге был заштопан, редкие волосы окаймляли его выдвинутый череп, бородка и усы, которые он, очевидно, недавно сбрил, щетинились…»5. Как видно, в память особенно врезались «пролетарские вериги» вождя. Вероятно, эффект неожиданности сработал на «убедительность» речей вождя.
Некогда Ленин находился в дружеских отношениях с партийным спонсором М. Горьким. Однако осенью 1917 г. не в меру эмоциональный «буревестник революции» принялся морализировать на тему большевизма. 10 ноября 1917 г. газета писала, что Ленин при всех своих несомненных достоинствах «вождя» отличается «чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс», с инстинктами которых он работает «как химик в лаборатории». Однако вряд ли это ленинское – реальное или придуманное – качество было заметно «снизу».
Воспоминания Р. Локкарта также впечатляют «контрастным» изображением «вождя»: «В его внешнем виде не было ничего хотя бы отдаленно напоминающего сверхчеловека. Невысокий, довольно плотный, с короткой толстой шеей, широкими плечами, круглым красным лицом, высоким умным лбом, слегка вздернутым носом, каштановыми усами и короткой щетинистой бородкой, он казался на первый взгляд похожим скорее на провинциального лавочника, чем на вождя человечества». Вместе с тем и Локкарт отдал дань уже сложившимся представлениям о Ленине: «Что-то было, однако, в его насмешливом, наполовину презрительном, наполовину улыбающемся взгляде, что говорило о безграничной уверенности в себе и сознании собственного превосходства». Вместе с тем Локкарт, потрясенный ленинской «силой воли» и «непреклонной решимостью», выделял в нем «полное отсутствие эмоций», с одной стороны, и «сардонистический юмор, высоко развитый у него», – с другой. Сочетания этих качеств и давало эффект непогрешимости. И, конечно, в своей вере в мировую революцию Ленин, действительно, мог быть «беззастенчив и непреклонен, как иезуит» [19, с. 149–150].
Конечно, большевизм был неоднороден. Среди лидеров встречались и лица, пораженные своего рода революционным нарциссизмом. «Произошло то, чего я хотел, о чем мечтал: я действительно популярный вождь пролетарских масс, – уверял А.В. Луначарский. – Быть может ни одно имя, кроме Троцкого и Ленина, не пользуется такой известностью и любовью. Но счастье, великое счастье быть передовым деятелем революции и горько!» [45, с. 234]. Вероятно, Луначарскому было горько от сознания, что революция заставила его надеть на себя совсем не свойственную ему – человеку творческой элиты – «ультрареволюционную» личину. Но оставайся он самим собой – он тут же был бы исторгнут из эмоционального потока революции.
Забавно, что тот же Луначарский, по некоторым свидетельствам, сравнивал Ленина с Христом, и уверял, что если бы Христос был жив, он стал бы большевиком [19, с. 271]. Большим и искренним фантазерам революции сопутствует сладкоголосая мелюзга. И это тоже одна из черт революционного карнавала.
Революция эта, по выражению Троцкого, «великая пожирательница людей и талантов», прежде чем до конца использовать человека, заставляла его надеть ту или иную маску. Порой под рукой Клио оказывался случайный человек, едва годный на одноразовое применение, который быстро и бесследно исчезал во мгле людской памяти. Но были и те, которых революция – «заслуженно» или «незаслуженно» – возносила словно специально для того, чтобы проверить, способны ли новые поколения правильно оценить тот или иной ее выбор. Увы, как правило, эту проверку мало кто выдерживает, ибо трудно заставить человека разглядеть в героях и злодеях прошлого самого себя.
Литература
1. Анненков Ю.П. Дневник моих встреч. – М., 2005.
2. Бенуа А.Н. Мой дневник. 1916–1917–1918. – М., 2003.
3. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. – Париж, 1955.
4. Булдаков В.П. Ленин: Парадоксы жизни и смерти // Русский исторический журнал. – 2000. – Т. III. – № 1–4.
5. Булдаков В.П., Леонтьева Т.Г. Война, породившая революцию. – М., 2015.
6. Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. – М., 2010.
7. Валентинов Н. О Ленине. – Нью-Йорк, 1991.
8. Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания. – Тбилиси, 1991.
9. Гиппиус З. «Черные тетради» // Звенья. Вып. 2. – М.; СПб., 1992.
10. Долгоруков П.Д. Великая разруха. – Мадрид, 1964.
11. Дорошевич В.М. При особом мнении. – Кишинев, 1917.
12. Ильин-Женевский А.Ф. Один день с Лениным (из воспоминаний «виттемеровца»). – М.; Л., 1925.
13. Киевская мысль. – 1917. – 22 сентября.
14. Ключевский В.О. Письма, дневники, афоризмы и мысли об истории. – М., 1968.
15. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 35.
16. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37.
17. Лившин А.Я., Орлов И.Б. Революция и социальная справедливость: Ожидания и реальность («Письма во власть» 1917–1927 годов) // Cahiers du monde Russe. Vol. 39 (4). Octobre–Decembre 1998.
18. Литтауэр В. Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911–1920. – М., 2006.
19. Локкарт Р. Агония Российской империи. Воспоминания офицера британской разведки. – М., 2016.
20. Лопухин В.Б. После 25 октября // Минувшее. – 1990. – Т. 1.
21. Медем В.Д. Из моей жизни: Воспоминания. – М., 2015.
22. Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. – Париж, 1979.
23. Минувшее. – 1996. – Т. 20.
24. Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920. Т. 1. – М., 1993.
25. Набоков В.Д. Временное правительство // Архив русской революции. Т. 1. – М., 1991.
26. Наумов А.Н. Из уцелевших воспоминаний. 1868–1917. – Нью-Йорк, 1955. – Кн. 1.
27. Никитин Б.В. Роковые годы. Новые воспоминания участника. Мемуары начальника контрразведки Петроградского военного округа. – М., 2000.
28. Нуланс Ж. Визит Троцкого во французское посольство // Первая мировая война: История и психология. Под ред. В.И. Старцева. – СПб., 1999.
29. Одесский листок. – 1917. – 7 марта.
30. Окунев Н.П. Дневник москвича (1917–1924). Т. 1. – М., 1990.
31. Паустовский К. Собр. соч. Т. 3. – М., 1957.
32. Политическая история России. Россия – СССР – Российская Федерация. – М., 1996. – Т. 1.
33. «Претерпевший до конца спасен будет». Женские исповедальные тексты о революции и Гражданской войне в России. – СПб., 2013.
34. Рабинович А. Кровавые дни: Июльское восстание 1917 года в Петрограде. – М., 1992.
35. Раупах фон Р.Р. Facies Hippocratica (Лик умирающего). – СПб., 2007.
36. Революционное движение в апреле 1917 г. Апрельский кризис. – М., 1958.
37. Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир // Рид Д. Избранное. Кн. 1. – М., 1987.
38. Следственное дело большевиков. Материалы Предварительного следствия о вооруженном выступлении 3–5 июля 1917 г. в г. Петрограде против государственной власти. Июль–октябрь 1917 г. Сб. док-тов в 2 кн. – М., 2012. Кн. 1. С. 638, 755–756, 771, 791–793, 798; Кн. 2. Ч. 2.
39. Снесарев А.Е. Письма с фронта. 1914–1917. – М., 2012.
40. Суханов Н.Н. Записки о революции. Т. 1. – М., 1991.
41. Тоган З.В. Борьба мусульман Туркестана и других восточных тюрок за национальное существование и культуру. – М., 1997.
42. Толстой И.И. Дневник. 1906–1916. – СПб., 1997.
43. Троцкий Л.Д. Ленин как национальный тип. – Л., 1924.
44. Троцкий Л.Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. Т. 2. – Берлин, 1930.
45. 1917: Частные свидетельства о революции в письмах Луначарского и Мартова / Сост. Н.С. Антонова и Л.А. Роговая. – М., 2005.
46. Шаляпин Ф.И. Маска и душа: Мои сорок лет на театрах. – М., 1990.
47. Шполянский А.М. Ормузд и Ариман // Еврейская трибуна. – 1920. – № 40. – 1 октября.
Есть у революции начало? (Статья 1-я)
В.А. КовалёвКовалёв Виктор Антонович – доктор политических наук, профессор Сыктывкарского госуниверситета им. Питирима Сорокина.
В связи с 100-летней годовщиной революции 1917 г. в России наблюдается повышение интереса и к этим событиям и феномену революции как таковому. Проблематика революции сегодня актуальна как в теоретическом, так и в прикладном отношении. Тем более что в мире происходит немало разнообразных революций (и «революций»). Понятие «революция» сейчас употребляется часто, пожалуй, даже слишком часто, и по довольно разным поводам. Автор этой статьи также обращался к данной теме на примере «Социологии революции» П.А. Сорокина [8]. Теперь, несколько лет спустя, в связи с проблематикой революции появляются новые варианты старых вопросов, не в последнюю очередь и в силу важных политических событий, произошедших и происходящих в России и в мире.
Прошлое тесно переплетается с актуальной повесткой дня, и порой трудно определить, где история, а где политика. Надо учитывать, что такое смешение проистекает из-за того, что «великий Октябрь» – для нашего общества не просто «страница истории» – пусть очень яркая, но, казалось бы, уже перевернутая. Нет, события прошлого продолжают довлеть над нами не только в телевизоре или на страницах книг, а оказывают явное или подспудное влияние на текущее положение дел. Что поделать, если советские стереотипы, коммунистическая мифология в нашей стране по-прежнему имеют власть над умами миллионов людей и оказывают влияние на их поступки.
Была ли революция осени Семнадцатого года неизбежностью или ее можно было избежать, направив события по другой траектории? Эти и подобные вопросы и сегодня, столетие спустя после произошедший катастрофы, многим не дают покоя. Сегодня прийти к согласованному ответу совершенно невозможно. Многие продолжают утверждать, что избежать революции в России никак было нельзя, она произошла бы в любом случае; более того, положительные оценки большевистского переворота тоже не являются редкостью. Автор этих строк резко отрицательно относится к подобному телеологизму (фатализму) и согласен с оценкой ее как русской трагедии, но это просто зафиксированная авторская позиция, но никак не приглашение к дискуссии по данным вопросам (которая, если начнется, то не кончится никогда). Продуктивнее сосредоточиться на других проблемах.
Революция как распад государства. Феномен революции и актуальная повестка дня
Определений революций множество. Одна из обобщенных характеристик социально-политической революции содержится у Ш. Эйзенштадта: «Принято считать, что предпосылками революции становятся фундаментальные социальные аномалии или вопиющие проявления несправедливости, соединение борьбы между элитами с более широкими или глубокими социальными факторами, подобными классовой борьбе, социальные сдвиги, вовлечение в социальное движение крупных (особенно вновь возникающих) общественных групп и их политическая организация.
Результаты революций представляются многогранными. Во-первых, это насильственное изменение существующего политического режима, основ его легитимности и его символики. Во-вторых, замена неспособной политической элиты или правящего класса другими. В-третьих, далеко идущие изменения во всех важнейших институциональных сферах, в первую очередь в экономике и классовых отношениях, – изменения, которые направлены на модернизацию большинства аспектов социальной жизни, на экономическое развитие и индустриализацию, централизацию и расширение круга участвующих в политическом процессе. В-четвертых, радикальный разрыв с прошлым (хотя еще А. Токвиль указывал на относительность этого разрыва в своей книге “Старый порядок и революция”). [20]. Исходя из крайне идеологизированных, милленаристских представлений участников революции считают, в-пятых, что революции осуществляют не только институциональные и организационные преобразования, но и вносят изменения в нравственность и воспитание, что они создают или порождают нового человека. Эти пять черт составляют образ чистой революции, как он сложился в общественном сознании и социологической литературе» [23, с. 45].
Более краткое определение политической революции дает популярный исследователь революций Джек Голдстоун: «Революция – это насильственное свержение власти, осуществляемое посредством массовой мобилизации (военной, гражданской или той и другой вместе взятых) во имя социальной справедливости и создания новых политических институтов» [7, с. 15]. Для целей нашего исследования эти современные определения революции вполне подходят. В то же время остаются актуальными и подходы к социологии революции, которые были предложены в 1920-х годах Питиримом Сорокиным. Творческое наследие П.А. Сорокина привлекает тем, что в изучении социальных трансформаций он подробно описал и проанализировал политические перевороты, сравнивая российскую катастрофу с другими революциями в истории. Он также попытался объяснить базовые причины кризисных изменений через общемировую социокультурную динамику. В середине 1920-х годов Питирим Сорокин писал о причинах политических революций в основном как об «ущемлении базовых инстинктов» и, грубо говоря, как о неком массовом помешательстве, «растормаживании условных рефлексов». Социальная революция – это когда природа как бы берет вверх над культурой и социальностью: «“Ущемленные” рефлексы начинают давить на другие, эти – на следующие, происходит взрыв и наступает “извержение вулкана”. Кора социальных форм поведения лопается и разрывается, огонь биологических импульсов прорывается наружу…» [19, с. 277].
Устарел ли такой сорокинский подход или, наоборот, выживший в той российской Смуте социолог видел то, от чего закрывается сознание современных ученых? Как пишет В.П. Булдаков: «Увы, в своем большинстве современные “аналитики” шарахаются от попыток поиска истоков социальных кризисов в исторических надрывах человеческой психики» [3, с. 19]. Сам В. Булдаков в своих обширных и многочисленных исторических трудах эти «надрывы» изучает и описывает очень подробно [1; 2].
Да, идеологические и психологические факторы играют в революциях огромную роль. Массами порой овладевают идеи, «становящиеся материальной силой», которые при спокойном и стороннем рассмотрении трудно охарактеризовать иначе, как «безумные». Часто они связаны с соблазном окончательного решения проблем «старого мира», через его уничтожение и переход к «Новой земле под Новым небом». Масса населения быстро превращается в подобие стада баранов, которое ведут на гибель провокаторы и безумцы. Как замечал Ш. Эйзенштадт: «Центральное место в этом лидерстве приобрели особые культурные группы – религиозные или секулярные, – прежде всего интеллигенция и политические активисты, среди которых выделялись носители гностических представлений о построении Небесного Града или же какой-то его секулярной версии на Земле» [23, с. 31]. В российском случае вековой давности это можно объяснить как малограмотностью населения, так и аномалиями в сознании отечественно образованного класса (возможно, обусловленными недостаточностью того, что можно обозначить как «светский рационализм»), отсюда и повальное увлечение дикими революционными «теориями». Но в любом случае «психологии» для объяснения революционных завихрений явно мало.
Да, идеи и образы разрушения «до основанья» Старого порядка порой могут приобрести над людьми огромную власть. Однако почему происходит это бурление масс, вдохновляемых идеями типа «всемирной коммуны» или исламского фундаментализма. Нам представляется, что в этих процессах ведущую роль играет демографический фактор; в условиях перенаселения, пусть и относительного, масса людей, не находящих в окружающих условиях места для сколько-нибудь достойной жизни, ищет и находит идеи, предлагающие эти условия уничтожить. В итоге «лишние люди» успешно уничтожают друг друга под теми или иными радикальными лозунгами.