В кабинете я проверил вызовы, полученные за мое отсутствие. От Дюбре пришла эсэмэска: «Приходи на встречу в бар отеля Георга Пятого. Возьми такси. Во время поездки оспаривай ВСЕ, что скажет тебе шофер. ВСЕ. Жду тебя. И. Д.».
Я дважды перечитал сообщение и не мог не поморщиться, подумав о том, что меня может ожидать. Смотря что от меня потребует шофер… Может, гадость какую…
Быстро взглянул на часы: семнадцать сорок. Больше встреч у меня не назначено, но раньше семи я из кабинета никогда не выхожу. Но на худой конец…
Я просмотрел почту в компьютере. Сообщений с дюжину, но ничего срочного. Ладно, уйду, авось никто не увидит.
Я взял плащ и двинулся к концу коридора. Никого. Я быстро вышел и направился к запасному выходу. Возле лифта лучше не появляться. Я уже прошел почти весь коридор, как вдруг из своего кабинета выплыл Грегуар Ларше.
– Отдыхаешь после обеда? – насмешливо осведомился он.
– Я… мне надо выйти… срочная необходимость…
Он удалился, не сказав ни слова, явно довольный тем, что застиг меня на месте преступления. Я бросился к лестнице, недовольный таким оборотом событий. Черт возьми, я все дни до конца торчал в кабинете, а когда мне действительно надо уйти пораньше, я попался…
Весь взъерошенный, выскочил я на улицу Оперы, и свежий воздух постепенно привел меня в чувство. Ох, хоть бы новое задание не было труднее предыдущих… Я пошел к Лувру, где находилась ближайшая стоянка такси. Никого… Я обрадовался отсрочке и почувствовал облегчение. Закурив сигарету, я нервно затянулся. В моменты стресса мне всегда надо покурить. Что за свинство! Никак не могу избавиться от этой привычки…
Я шел по улице и испытывал странное ощущение, что за мной следят. Обернулся – на улице много народу. Поди узнай… Мне стало не по себе…
Когда же я в последний раз брал такси? Таксисты, как правило, ужасные болтуны: они без конца высказывают свое мнение по всем вопросам. Должен признать, что всегда остерегался им перечить. Дюбре правильно меня разглядел. Наверное, это своеобразная форма лени. В любом случае это никого из заблуждения не выводит. Их ничем не убедишь…
Я огляделся. Был час пик, движение плотное, и я рисковал долго прождать такси.
А может… это не лень, а трусость? Ведь если ничего не отвечать, это покоя не принесет. Я часто закипаю внутри… Да и чего я боюсь, в самом деле? Что меня невзлюбят? Что я вызову не ту реакцию? Я и сам не знал.
– Куда вам? – вывел меня из ступора голос с парижским выговором.
Я погрузился в свои мысли и не заметил, как подъехало такси. Шофер высунулся из окна и глядел на меня с нетерпением. На вид лет пятидесяти, коренастый, лысый, с черными усиками и недобрым взглядом. И почему это мне так везет в этот день?
– Эй! Вы садитесь или нет? А то у меня дел по горло.
– Мне на авеню Георга Пятого, – пробормотал я, открывая заднюю дверцу.
Скверное начало. Надо сразу взять над ним верх. Давай, смелее, возражай ему во всем. Во всем.
Я забрался на заднее сиденье, и меня сразу затошнило: воздух в машине пропитался застарелым запахом табака, смешанным с запахом дешевого дезодоранта из супермаркета. Ужас!
– Скажу вам сразу: это, может, и недалеко, но доехать туда… Это я вам говорю! Не знаю, что на людей нашло, но на улицах такие пробки!
Гм… Трудно возразить… Что тут скажешь?
– Ну, может, все-таки есть маленькая возможность, что все рассосется и пойдет даже быстрее, чем вы ожидали?
– Так-т… оно так, для тех, кт… верит в Санта-Клауса, – отозвался он, по-парижски проглатывая целые слоги. – Я уже двадцать восемь лет за рулем и знаю, что говорю. Черт побери, да добрая половина из них вполне может обойтись без своих драндулетов.
Он говорил так громко, словно я сидел в хвосте огромного автокара.
– Может, машины им нужны, как знать…
– Ага, как же! Да большинство и пяти метров без машины не пройдут. Они слишком ленивы, чтобы ходить пешком, и слишком скупы, чтобы взять такси. Нет больших скупердяев, чем парижане!
Похоже, он просто не замечал, что я ему возражаю. Что ж, это только подпитывало беседу… В конце концов, моя задача сильно облегчалась.
– А по-моему, парижане – очень любезный народ.
– Да ну? Знали бы вы их получше! Я уже двадцать восемь лет имею с ними дело и изучил этих шельмецов. И вот что я вам скажу: они год от года все хуже. Я их перестал выносить, сыт по горло, они у меня уже из ушей лезут.
Огромные ладони вцепились в руль с оплеткой из искусственного меха, и чувствовалось, как отчаянно напряглись мышцы волосатых рук. Под черными волосками проглядывала татуировка, напоминавшая соблазнительную попу с рекламы диетического подсолнечного масла без холестерина. Когда я был маленький, американское телевидение показывало рекламный мультик, где впечатляющие зады персонажей забавно виляли во все стороны. В жизни не видел такой смешной татуировки.
– Думаю, вы ошибаетесь: люди – зеркальное отражение того, как мы с ними разговариваем.
Он резко нажал на тормоз и обернулся ко мне. Глаза его бешено блеснули.
– И что вы этим хотите сказать?
Я не ожидал такой реакции и отшатнулся, но меня все равно обдало запахом несвежего дыхания. Чем от него пахло? Алкоголем? Похоже, эту бомбу надо обезвредить, придется поработать сапером…
– Я хочу сказать, что люди, может, и замкнуты, но пройдет время, и они поймут, что встряски им на пользу, и, если с ними говорить спокойно, – я с нажимом произнес это слово, – они смогут раскрыться и стать мягче, если почувствуют к себе интерес.
Он какое-то время сверлил меня взглядом злобного кабана-одиночки, а потом отвернулся. В салоне повисла гнетущая тишина. Я постарался сбросить с себя запредельное напряжение и перевел дух. Уф! Возбудимый какой дедулька… Надо, насколько это возможно, соблюдать осторожность… Он молча вел машину, и тишина давила все больше и больше. Надо ее срочно нарушить.
– А что изображает ваша татуировка? – сказал я в надежде на то, что его удастся навести на более мирные мысли.
– А, это… – Голос его потеплел, и я понял, что попал в точку. – Воспоминание молодости. Она изображает Месть.
Последнюю фразу он произнес нравоучительным тоном. Я умирал от желания узнать, каким образом масло без холестерина может символизировать Месть, но в самоубийцы мне не хотелось, и я ограничился сдержанной улыбкой.
Мы подъехали к площади Согласия.
– По Елисейским Полям ехать не надо: сплошные пробки. Поедем по набережным до Альма-Марсо и заедем на авеню Георга Пятого снизу.
– Гм… Я бы предпочел как раз ехать по Елисейским Полям.
Он молча вздохнул и вернулся к теме разговора.
– Обожаю татуировки. Двух одинаковых не бывает. Чтобы сделать себе татуировку, нужно иметь мужество. Это действует, как наркотик. И потом, это же на всю жизнь. Тату придает кураж. Особенно на женском теле. Ничто так не возбуждает, как тату, которого никак не ожидаешь на каком-нибудь укромном местечке… Ну, вы понимаете, о чем я…
Его затуманенные воспоминаниями глаза обрели похотливое выражение. Уймись, дедуля. Расслабься. Я собрал все свое мужество:
– А мне татуировки не нравятся.
– Ну да, в наше время молодежь их не любит, потому что все молодые хотят быть одинаковыми. Они даже не знают, что такое развлекаться. Зато все такие ловкачи!
– Нет… Может, им не нужно тату, чтобы отличаться друг от друга…
– Отличаться, отличаться… Мы уж если хотели развлечься, то прежде всего ржали до упаду. Брали велосипеды или какие-нибудь старые колымаги и жали на всю катушку как чокнутые. В те времена пробок не было!
Этот человек изъяснялся только на кабацком жаргоне. Иначе он не умел. Невыносимый тип… Как он меня раздражал! И этот запах… Ладно, сделаем еще усилие…
– Да, но теперь молодежь знает, что нельзя больше ради развлечения загаживать планету.
– Ага, ну-ну! Еще и весь этот экологический идиотизм в придачу! Загаживать планету, разогревать планету или что там еще? Все это выдумки парней, которые норовят продавать пятаки по евро и сами не знают, чего хотят!
– Да вы-то что в этом понимаете?
Это вырвалось у меня непроизвольно, в один миг. Он снова остервенело нажал на тормоз, машина дернулась и резко остановилась, я впечатался в спинку переднего сиденья, а потом меня резко отбросило назад.
– Да пошли вы!.. Понятно? Убирайтесь вон! Не выношу, когда всякие придурки читают мне мораль! Вылезайте!
Я отпрянул с такой скоростью, что мое тело вжалось в обивку сиденья. Прошли две секунды в тягостном молчании, потом я открыл дверцу и выскочил из машины. Я вылетел как стрела, пока ему не пришло в голову меня схватить. Кто его знает, может, у него полицейская дубинка под сиденьем…
Я пробрался между машинами до широкого тротуара Елисейских Полей и бегом бросился к Триумфальной арке. Разгоряченное лицо освежил частый моросящий дождик. Страх прошел, но я все бежал и бежал под взглядами туристов и праздношатающейся публики. Я бежал, потому что ничто больше меня не удерживало. Я разорвал еще одно маленькое звено в ошейнике, развязал еще несколько бесполезных узлов. Я впервые отважился сознательно говорить незнакомому человеку все, что я думаю, и теперь я чувствовал себя свободным, свободным! И мелкий дождик хлестал мне в лицо, словно пробуждая к жизни.
8
Портье в мундире отскочил в тамбур, чтобы я не сбил его с ног, и я влетел в величественный холл отеля Георга Пятого, одного из красивейших дворцов столицы.
Красный мрамор Аликанте устилал пол, и высоко-высоко, к самому потолку, поднимались колонны из красного мрамора.
Бюро администратора тепло светилось деревянными панелями. В помещении царила молчаливая атмосфера деловитой роскоши. Прислуга грузила на золоченые тележки чемоданы и дорожные сумки, по преимуществу из дорогой кожи и с монограммами престижных фирм. Служащие администрации, улыбаясь, раздавали кому ключи, кому карту Парижа, что-то разъясняя и показывая постояльцам. Какой-то тип в шортах и кроссовках фирмы Nike, который смотрелся здесь как репер на сцене, где сидит симфонический оркестр, пересек холл с таким видом, словно только в таких отелях и жил. Наверняка мой соотечественник…
Я подошел к портье:
– Будьте добры, как пройти в бар?
Я боялся, что он сейчас спросит меня, есть ли у меня номер в отеле. Наверное, у меня был еще тот видок: волосы встрепаны, по лицу стекает вода. Но по счастью, вид туриста в шортах придал мне уверенности.
– Справа будут три ступеньки, а за ними, чуть дальше, – бар, – любезно и слегка напыщенно ответил он.
Я поднялся по ступенькам и оказался в просторной застекленной галерее, ведущей вдоль зеленого двора. Апельсиновые деревья, самшит, бассейны со скульптурной отделкой, столы из драгоценных пород дерева и кресла, зовущие к отдыху… С богато украшенного потолка свешивались великолепные люстры. Стены из резного камня украшали величавые статуи в нишах. В глубине галереи виднелись ряды низких столиков, окруженных такими же низкими креслами в мягких чехлах. Так и хотелось плюхнуться в кресло и утонуть в нем, но надо было соблюдать приличествующую месту сдержанность.
Бар выходил на галерею и в сравнении с ней казался маленьким. Обитые темно-красным бархатом стены и пол создавали интимную атмосферу. В этот час посетителей было мало. В низких креслах визави сидела пожилая пара, а чуть поодаль двое мужчин о чем-то оживленно говорили вполголоса. Скорее всего, разговор был деловой. Дюбре я не обнаружил и прошел к столику в глубине, чтобы сразу увидеть, как он войдет. Возле столика пожилой пары я ощутил пьянящий запах духов, исходящий от женщины.
На моем столике лежали газеты. Среди них несколько серьезных: «Геральд трибюн», «Нью-Йорк таймс» и «Ле Монд» и издания помельче. Я взял «Closer»[6], чей потрепанный вид говорил об определенной популярности. В конце концов, я находился в таком заведении, где вполне уместно проявить интерес к жизни звезд!
Вскоре появился Дюбре, и я отбросил в сторону журнал. Он шел ко мне между столиками, и я заметил, как глаза всех посетителей повернулись в его сторону. Он был из тех людей, что излучают некую магнетическую энергию и сразу привлекают к себе внимание.
– Ну, рассказывай о своих подвигах!
Я заметил, что он со мной не поздоровался. Каждый раз, когда мы встречались, он будто возобновлял беседу, прерванную минутой раньше, чтобы отлучиться в туалет.
Он заказал бурбон, я ограничился перье.
Я в деталях описал ему сцену в такси, и он от души хохотал над шофером.
– Ну ты просто попал в яблочко! Если бы я для себя устраивал такую встречу, мне бы вряд ли повезло найти такой типаж.
Я поведал ему, как трудно мне было находить возражения на все сентенции шофера и какое чувство облегчения охватило меня потом, когда все закончилось, хотя мы и повздорили.
– Я очень доволен, что ты через это прошел. Слушай, ты мне много рассказывал о работе, что в кабинете чувствуешь себя как в заточении и тебя преследует ощущение, что за тобой все время следят и судачат за спиной.
– Да, там мне не дают быть самим собой. Мне не хватает свободы. Я ощущаю себя узником. Мне все кажется, что они обсуждают каждый мой жест, каждое слово. А сегодня, уходя из офиса, я нарвался на нелестную реплику начальника. Правда, я ушел немного раньше, но зато в другие дни сидел допоздна. Ну ведь несправедливо упрекать меня за единичный уход, когда я и так все время задерживаюсь! Я не свободен, я задыхаюсь…
Он взглянул на меня проницательным взглядом, отхлебнув добрый глоток бурбона. От него пахло дорогим парфюмом.
– Знаешь, когда ты сказал: «Там мне не дают быть самим собой», мне захотелось ответить: «Наоборот, тебе дают быть самим собой, более того, тебя к этому раз за разом подталкивают. От этого ты и задыхаешься».
Я был поражен:
– Не понимаю вас.
Он откинулся на спинку кресла:
– Когда ты рассказывал мне о коллегах, мне запомнился один из них, такой нахальный парень…
– Тома.
– Он самый. Задавака, насколько я могу судить по твоим словам.
– Это еще слабо сказано…
– Представь себе, что сегодня Тома оказался на твоем месте, что это он ушел из офиса в четыре или пять часов и в коридоре столкнулся с шефом.
– Это был не наш непосредственный начальник, а ведущий все направление.
– Вот и хорошо. Вообрази эту сцену: Тома уходит на час раньше и в коридоре налетает на шефа.
– Попробую…
– А ты – маленькая мышка и наблюдаешь за этим из норки.
– Ладно…
– Что они говорят друг другу?
– Гм… Не знаю… Ну… Странно так вот представлять… Ларше, наверное, улыбается… Дружески, очень доброжелательно…
– Интересно… Значит, ты полагаешь, что если бы Тома сегодня вечером оказался на твоем месте, то начальник именно так к нему бы и отнесся?
– Ну… возможно… Во всяком случае, я так себе представляю. На самом деле это было бы очень несправедливо. Но я думаю, Тома у него в любимчиках и правила на него не распространяются.
– Ясно. А как зовут того парня, который, по твоим представлениям, всех дурачит?
– Микаэль?
– Ага, Микаэль… А теперь представь себе ту же сцену, но с Микаэлем на твоем месте. Это Микаэль ушел из офиса в пять часов. Как обернется дело?
– Сейчас посмотрим… Я вижу… Наверное, Ларше отчитал бы его, как и меня!
– Да?
– Он ему также сказал бы: «Что, отдыхаешь после обеда?» И тон его, скорее всего, был бы еще ядовитее. Ну да, точно! Он всегда над ним насмехается.
– А как отреагирует Микаэль?
– Гм… Трудно представить… Ну, я думаю, Микаэль, с его самоуверенностью, ответит что-нибудь вроде: «Вы рассуждаете, как знаток» – или еще что-нибудь придумает.
– Ах вот как! А Ларше?
– Да разойдутся каждый в свою сторону, и оба будут хохотать всю дорогу.
– Очень интересно, – сказал он, приканчивая свой бокал. – И что ты об этом думаешь?
– Не знаю, – ответил я задумчиво. – Если бы так и было на самом деле, значит Микаэль тоже в любимчиках.