– Послушай, Лёдник, если лев – это князь Богинский, значит, согласно этому письму, он может пойти против короля, только нужен какой-то толчок… Венец Полемона – это что?
– Кто знает… – безразлично ответил доктор. – Корона Витовта? Свиток с предсказанием святого Довмонта, что королем должен стать владелец того или иного герба? Святой Грааль, который сразу сделает владельца избранным? К сожалению, мне ясно одно – с этой штукой связаны Реничи. Пан Иван разные редкости собирал, даже землю на месте старых построек раскапывал… Может, что и раскопал. Шляхтичи любят всякие символические бесполезные вещи, вроде обломка меча прапрапрадеда, который ходил на медведя вместе с царем Додоном.
Терпение Прантиша лопнуло, как пузырь на поверхности лужи. Лёдник что, над шляхтой насмехается? То печать на чужом письме разламывает, то выставляет владельцев гербов легковерными олухами… Нельзя это просто так спускать! Кровь бросилась школяру в голову, даже дятлы в висках застучали. Прантиш вскочил, выхватил саблю, приставил к горлу своего слуги и взревел:
– Не твое дело о шляхетской чести судить! Да за такие слова я имею право твою голову безродную отрубить!
В этот миг Прантиш почему-то почувствовал себя похожим на своего отца в молодые годы, хвата и буяна на весь уезд, старшего Вырвича. Ощущение пьянило, как токайское вино.
Лёдник прикусил язык, видимо, вместе с язвительными словами, помолчал и выдавил из себя, глядя в землю:
– Прошу у моего господина прощения. Я не имел права говорить, что думаю о тех, кто выше меня. Я забыл, кто я такой. Этого больше не повторится.
Клинок Прантишевой сабли дрожал возле упрямого подбородка доктора. Тот не делал попыток уклониться, но ухмылка больше не кривила его губы. Ухарство испарилось из школяра, как вода из варенья. Вырвич убрал саблю, сел. Наступило молчание, которое Прантишу очень не понравилось. Естественно, слугу нужно было поставить на место… А что, если вдруг горделивый Лёдник вот так замкнется в себе, да начнет с пафосом святого мученика исполнять роль раба? И не будет больше доверительных бесед и ощущения сильного надежного плеча рядом?
Прантиш бросил быстрый взгляд на Лёдника, который все так же смотрел в землю. Оскорбился. Школяр встал, походил, покашливая, вокруг, сбивая с веток сухие листья. Ну, доктор же умный, должен догадаться, что молодой пан сожалеет о своей горячности! Но тот только спросил, не подняв глаз:
– Пан приказывает идти дальше?
Таким бездушным, сухим, как камышина, голосом, с нужной дозой вежливости… Прантиш аж взвыл:
– Ну хорошо! Хорошо! Я погорячился! Я сожалею! Но ведь у шляхтича есть святые вещи… Тебе не понять… Что мне теперь, прощения просить до вечера?
Лёдник насмешливо хмыкнул:
– Где уж мне, безродному, понять шляхетские тонкости!
Но у Прантиша полегчало на душе, он почувствовал в голосе доктора знакомые язвительные нотки. Уселся рядом, заговорил примирительно:
– Отец учил меня, что родовое оружие – не просто сабля, она оплачена кровью предков… Как и все наши привилегии. И мой отец воевал, шел в народное ополчение, не за себя – за родину, за Княжество Литовское, за белорусскую землю… На нем знаешь, сколько шрамов от вражеского оружия? И меня с детства приучал, что я должен все время быть готов отдать жизнь за Отчизну без колебаний и сомнений, по первому зову. Закалял… Когда я был маленьким, отправлял меня, например, ночью на поле принести несколько колосков – а поле у самого кладбища… А сколько Вырвичей головы сложили в боях – с московитами, с татарами, со шведами!
– Я чту тех, кто отдает жизни за родину, ваша мость… – тихо сказал Лёдник. – Я не хотел оскорбить ваших предков и вас. Мои предки тоже, хоть и не были шляхтичами, гибли за вольный Полоцк. Прадед с братьями стояли на стенах, когда город осаждали войска Ивана Грозного. Московиты натащили орудий большого калибра, закупленых в Англии, что стреляли ядрами по двадцать пудов… Сеча была страшная, на оборону встали все – женщины, дети, старики. Хотя поначалу даже молебны служили за православных братьев, надеялись, что с их помощью прекратятся гонения со стороны католиков и униатов, оставят в покое православные храмы… Но с чужими пушками воля не приходит. Тогда молодой князь Ян Глебович, который руководил обороной Заполотья, предложил дать оружие «черным людям», крестьянам… И что ты думаешь? – доктор провел рукой по лицу, – воевода Довойна отказался… И город был взят. И более половины жителей вырезано. А самых родовитых шляхтичей погнали в московский полон, хоть многие из них были такими же православными, как московский царь. А все из-за того, что благородный пан не признал за черными людьми право иметь родину и защищать ее. А сто лет назад пятнадцатитысячное войско воеводы Трубецкого остановил отряд простых мужиков из Колесниковского уезда – их было всего три тысячи, но им надоели грабители. Когда московиты брали Могилев – им ключи горожане поднесли, тоже радовались приходу православных братьев, да получили грабежи и насилия. И простые мещане уничтожили за ночь семь тысяч вражеских солдат, весь гарнизон.
Лёдник посмотрел в глаза Прантишу темными грустными глазами.
– Я не шляхтич, но у меня тоже есть родина. И мне больно видеть, как она гибнет из-за…
Доктор умолк, но Вырвич понял, что он хотел сказать. И возразить было тяжело, потому что старший Вырвич тоже пенял на магнатов, которые готовы союзничать с любым иноземным врагом, лишь бы победить друг друга. Оба некоторое время молчали, наблюдая, как сосны машут ветвями, будто просят спасения от неминуемой стужи.
– Доктор, а твой учитель Иван Ренич мог знать рецепт философского камня?
Лёдник со скепсисом хмыкнул.
– Не помню такого за паном Иваном… Он и меня отговаривал в дурное дело лезть – жаль, я не послушал из-за гордыни своей.
– Но Мартин Радзивилл у него же книги заказывал!
– Вот и я думаю, какие… – молвил доктор. – Навряд ли псалтыри. Мартин Радзивилл истово поверил в метемпсихоз… Переселение душ. Все время утверждал, что был в прошлой жизни птицей, так как имеет длинный нос. А в следующей надеялся стать слоном. Что не мешало ему оставаться последней свиньей. А учитель имел редкие книги, даже из Китая и Индии. Эх, нужно Соломею спросить… А если она сейчас в подземельях Слуцкого замка…
Лёдник даже зубами скрипнул.
– Ничего! – Прантиш выхватил письмо из рук слуги. – Найдем Александра Сапегу, попросим помощи!
Лекарь нахмурился.
– Сапега против Радзивилла, да еще в его вотчине, даже с решением Трибунала и тремя сотнями солдат – бессилен. Хорошо, если Героним Жестокий не отважится его силою со своей земли вытурить. И покровительство магнатов – дело ненадежное. Он тебе кубок подаст, и тут же этим кубком зубы выбьет. Племянник Геронима «Пане Коханку» так шутить любит. Магнаты… – Лёдник вздохнул и отмахнулся от худого осеннего комара, который прицеливался к его длинному носу. – Нечего бедному человеку в их игры ввязываться. Мой знакомый по Праге, доктор Бахстром, к Герониму Радзивиллу устроился было… Думал золотом засыпаться. А пан в каждой ложке яд подозревал, так же, как в каждом взгляде жены своей, Терезы, измену. Женщину под замок посадил, следил за каждым шагом… А она же не абы кто – дочь подскарбия надворного! Вот Бахстром и пожалел красавицу. Помог ей сбежать. Убежала молодка, отец за нее заступился, развод сладили. А Бахстром оказался хромым лисенком, которого в разоренном курятнике бросили. Убегал от радзивилловской шайки сломя голову, попросил убежища у Аскерков в Шацке… Так Радзивиллы туда целое войско пригнали! И что думаешь, родственники пани Терезы доктору помогли? Кто он такой? Пыль на шляхетской обуви. Вот тебе и служение прекрасной даме.
Лёдник сердито надвинул глубже на голову снятую с жолнера шляпу, прикрыв шрам от судейской сабли.
– Но ты же сам пошел на службу к Мартину Радзивиллу, где хапнул горя! – упрекнул Прантиш. – Чем ты тогда думал?
– Чем думает одержимый человек? – тяжело вздохнул Лёдник. – Я тогда недалеко от чокнутого Мартина ушел. Представляешь, когда брат его замок штурмовал, Мартин вдохновенно играл на скрипке! Правда, я этого не слышал, так как ко мне в подземелье звуки не доносились. Но и я, когда судебные исполнители дверь в мой дом ломали, из одной колбы в другую жидкость переливал и капли считал, как аккорды самой лучшей музыки.
Бывший алхимик покаянно вздохнул.
– Сейчас бы не музыку слушать, а поесть… – проворчал Прантиш, оглядываясь по сторонам. В конце концов, в литвинском лесу тутошний человек с голоду помереть не может: хоть гриб какой-нибудь да ухватит… А вон, кажется, лисички наивно-нахально желтеют, знак подают – съешь нас, бедный школяр!
– Тсс… На землю… – тревожно шепнул Лёдник и, схватив хозяина твердой рукой за загривок, повалил лицом в заплесневелые листья, видимо, окончательно забыв о своей обиде и обещании помнить свое рабское место. На дороге послышался стук копыт. Прантиш лежал, сжимая эфес сабли, и страха не было. Десять всадников, Юдицкого не видно… Да они с Лёдником, если что, порубят этих псов как крапиву!
Всадники проехали, стало тихо, только комары зудели.
– Вперед! – Лёдник толкнул хозяина. – И саблю больше не выхватывай без причины… Вояка… Господи Боже мой, все у меня не по-людски, будто жизнь мою выдумал поэт с богатой, но бездарной фантазией! Одну панну – освобождать, второй – письмо передавать…
Солнце решило, что на сегодня выдало все свое нищенское золото, и с облегчением спряталось за ближайшую тучу. Та недовольно сыпанула дождем.
– Подвиг во имя прекрасной дамы – это не бездарная фантазия! – оптимистично отозвался Прантиш, представив очаровательные глазки панны Богинской, а его слуга только вздохнул. до Слуцка оставалось три дня пути, не короткого и не легкого.
Глава пятая
Как Прантиш и его слуга немцами стали
Леонардо да Винчи в своем «Бестиарии» написал, что совы мстят тем, кто над ними насмехается – выклевывают глаза. Леонардо считал, что глазастые птицы только этой пищей и могут прокормиться.
Правда, сова, которую Прантиш увидел вчера вечером, питалась точно не человечьими глазами, а мышами. Подсмотрел немного ее охоту… Вот и они с Лёдником сейчас как мыши. Того и гляди, кто-то когти в бока запустит. Хотя лес для литвина – это же спасение, не так, как для некоторых, которые отождествляли его с первобытным хаосом, или с лабиринтом, где живет Минотавр… Достаточно, правда, и здешнего медведя, чтобы к Абраму на пиво отправиться. Но покуда ничего крупнее совы школяр с доктором не встретили. Не нашли и святое дерево Перидексион, плодами которого питаются голуби, а змеи даже от его тени убегают. Не росло здесь и дерево Иггдрасиль, по которому души умерших уходят на тот свет…. Наверху дерева Иггдрасиль живет орел, под корнями – дракон, а по стволу бегает туда-сюда белка Рататоск, воплощая суетливый человеческий мир. Это все Лёдник по дороге засорял вихрастую Прантишеву голову ненужными цитатами, очевидно, решив, что его священный долг – доучить своего хозяина вместо иезуитов. Ха! Те обломились, и сыну полоцкого скорняка ничего не светило на неурожайной ниве Прантишевого образования. Зато местный леший за последний день не однажды подбрасывал путникам под ноги поваленную ель или поливал неожиданным, как приступ старческого кашля, дождем. Да, имея в карманах золотые дукаты, на грибах да орехах жить грустно…
Лёдник вышагивал рядом, бормоча длиннющие фразы из «Опытов» философа-французика Монтеня, до которого Прантишу не было никакого дела, как и до глупой скандинавской белки Рататоск. Вдруг доктор схватил Вырвича за плечо и остановился. Прантиш прислушался… В их сторону с треском и воплями кто-то ломился через кусты. Лёдник оттащил Прантиша под разлапистую ель, хотя Вырвича так и подмывало рвануться вперед и испробовать саблю на неизвестной опасности. Но воспоминание об одном вчерашнем вытаскивании сабли из ножен было таким неприятным, что Вырвич, как советовал Лёдник, решил переждать. А тот, однако, достал из-за пояса пистолет. Прантиш не стал озвучивать, что Вырвич-старший, как и многие приверженцы сарматских обычаев, считал употребление пистолетов признаком упадка шляхетского боевого мастерства, хотя и соглашался, что шляхтич должен уметь из пистолета попасть белке в глаз. В конце-концов, Лёдник – не шляхтич, а мещанин, вот пусть и стреляет.
– Пресвятая Богородица, спаси!
Со стороны дороги бежали двое мужиков в обычных засаленных кафтанах и магерках, по всему видно, сильно перепуганные. Один на бегу пробовал молиться, второй выкрикивал, будто заикался:
– Цмок! Цмок! Дракон!
Навряд ли он таким образом намекал на поцелуи. Что же, простые люди, известно, и сову посчитают нечистой силой. Когда бедняги, спотыкаясь на влажных корнях и обдираясь о ветки, отбежали довольно далеко, Лёдник с Вырвичем достаточно осторожно двинулись дальше: то, что напугало мужиков, должно было находиться на дороге немного впереди.
Примечания
1
Куда едешь, Романе? / Ой, вир-вир, бом-бом. / На ярмарку, васпане! Ой, вир-вир, бом-бом. (бел.)
2
А что везешь, Романе? / Ой, вир-вир, бом-бом. / Воз девчат, васпане! / Ой, вир-вир, бом-бом.
По чем оцениваешь, Романе? / Ой, вир-вир, бом-бом. / По червонцу, васпане! / Ой, вир-вир, бом-бом. (бел.)
3
Куда едешь, Романе? / Ой, вир-вир, бом-бом. / На ярмарку, васпане! /Ой, вир-вир, бом-бом.
А что везешь, Романе? / Ой, вир-вир, бом-бом. / Воз парней, васпане! / Ой, вир-вир, бом-бом.
По чем оцениваешь, Романе? / Ой, вир-вир, бом-бом. / По талеру, васпане! / Ой, вир-вир, бом-бом. (бел.)
4
Ехал мазур к мельнице, / Ехал мазур, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / К мельнице.
Сдохла у него кобыла, / Сдохла у него, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / Кобыла.
Как стал мазур делить, / Как стал мазур, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / Делить.
Из шкуры будет ей шуба, / Из шкуры будет, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / Ей шуба.
Из гривы будет ей воротник, /Из гривы будет, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / Ей воротник. (бел.)
5
Из хвоста будет ей коса, / Из хвоста будет, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / Ей коса (бел.)
6
Из глазок будут пуговички, / Из глазок будут, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / Пуговички.
Из зубок будут бусинки, / Из зубок будут, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / Бусинки. (бел.)
7
Из глазок будут пуговички… / Из кишок будет колбаса… (бел.)
8
Из копытец будут чашечки, / Из копытец будут, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / Чашечки! (бел.)