Тогда же все это казалось не менее интересным, чем космос, но более достижимым, так как крест, поставленный на ракетостроении, с каждым годом учебы становился все более жирным.
Прямо скажем, все они и тогда предполагали, что их поиски – ерунда, но общаться это не мешало: мистики жарили сосиски на костре в местном парке, пока ждали в нем Жителей Леса; устраивали походы по старым домам, переделанным из бывших конюшен, с деревянными скрипучими полами в широченных коридорах, где вдоль стен стояли сундуки и старая мебель, стараясь встретить привидений и не встретить местных жителей, еще менее безопасных, нежели привидения; лазали в заброшенную детскую психиатрическую клинику и смотрели на оставшиеся там рисунки на отсыревших обоях; или же просто собирались у кого-нибудь дома, пили дешевое пиво, играли на гитарах и рассказывали страшные истории.
Он влился в эту компанию в девятнадцать лет, когда их было всего восемь человек. В двадцать лет познакомился с девушкой, чье имя я использовал. К двадцати двум его годам членов клуба мистиков было больше тридцати, со сложными взаимоотношениями внутри, группами внутри группы и прочими нюансами, свойственными большим компаниям, доказывая, тем самым, что общность – это все-таки не про людей со светом – мою точку зрения. А потом, естественным путем, их компания начала разваливаться: кто-то вышел на работу и с головой ушел в нее; кто-то женился или вышел замуж, и их съели быт и воспитание детей; кто-то сменил сферу интересов; кто-то разругался между собой и просто ушел; кто-то, как его «подруга», уехал жить в другой город и был, впоследствии, им поглощен.
Если в двадцать пять лет он еще переживал по этому поводу и регулярно, на правах одного из старожилов компании, поднимал вопрос о том, как вернуть их сообществу былую популярность, то в двадцать шесть сам стал реже приходить на встречи, а в двадцать семь женился, и на свадьбу, из оставшихся друзей, пришла лишь половина. Тогда и стало окончательно понятно, что юность закончилось и надо жить дальше. Увлечения увлечениями, но когда они начинают мешать карьере и семье, нужно делать выбор, и выбор обычно делается не в пользу увлечений, не правда ли, Жонглер?
В двадцать восемь лет, через пару дней после дня рождения, он вдруг понял, что больше не общается со старыми друзьями, а новыми не обзавелся. Зато взамен была жена, хорошая работа и достаток в доме.
Достойная замена?
8
Я был знаком с ним уже год, а он со мной – восемь месяцев, не зная, правда, о том.
В один из вечеров, когда он занимался своей обычной никчемной деятельностью вне работы – сидел и пялился в окно, сжимая в руке стакан, то увидел, как в соседнем доме, на одном уровне с ним, Марта подошла к окну, распахнула створки и, перегнувшись, посмотрела вниз. Если ты не знала, Жонглер, она была проституткой и, между прочим, одной из тех самых, кого он тогда рассматривал на сайте. В тот вечер на Марте было лишь нижнее белье – черное, кружевное, неудобное, но привлекательное для мужчин-клиентов, а внизу, против всяких правил парковки, была оставлена чья-то машина. Марта думала, что если прыгнет, то ее тело с большой долей вероятности свалится на машину, промнет крышу и кто-то потом будет вынужден обращаться в страховую компанию, если, конечно страховые компании предусматривают такие случаи. Она думала и о том, что если сейчас кто-то находится в машине, то, в момент удара, ему очень не поздоровится.
Это Марту и остановило. Лишать жизни кого бы-то ни было, кроме себя, ей не хотелось.
Когда-то Марта называла меня ангелом, хотя это, ты знаешь, неправдой. Она и в Бога верила до самой своей смерти, хотя эта вера не мешала ей заниматься сексом за деньги или думать о самоубийстве. Не мешала она и принимать наркотики, и в тот вечер Марта была под сильным кайфом. Тем не менее, мысль, что из-за нее может пострадать человек, родилась именно из-за веры. Разложись сам, но не убей – вот как следовало бы переписать ту заповедь, в современном мире такая формулировка была бы гораздо честнее.
Теперь я думаю, что дорогая подруга специально поставила машину внизу, чтобы Марта осталась в квартире.
Марта жила сразу в двух местах. В первом – крошечной квартире, купленной на мамины деньги, она жила официально, и ее мама верила, будто Марта проводит там большую часть свободного времени. Мама верила также и в то, что ее дочь слишком много работает в офисе каким-то там скучным менеджером по персоналу. Другая – та, где мы находились в тот вечер, в действительности являлась постоянным ее обиталищем. Здесь она встречала клиентов, сюда было удобно добираться, а также те, кто снимал жилье вместе с ней в одном доме, подчиняясь общей атмосфере даунтауна, не интересовались жизнью соседей, в отличие от соседей той маленькой квартирки, и это было ей на руку.
В тот вечер он смотрел на Марту и вяло подумал, что она, наверное, кого-то ждет. Но мысли и взгляд скользили от объекта к объекту, и уже через пару минут, Марта смешалась с другими элементами его пейзажа – стеклами окон, освещаемыми изнутри, мигающими огнями на крышах, отблесками от фар на стеклах внизу, а через полчаса и вовсе вылетела из памяти.
Марта же чуть позже взяла зажигалку и шприц и отправилась на кухню, а еще через пять минут выпила полстакана водки. К тому моменту когда он будет спать, сердце Марты остановится, и я никак не смогу на это повлиять.
– Ну хорошо, – примирительно говорил я, стараясь быть максимально убедительным в условиях, когда мне уже не верят, – допустим, ты выбросишься. Скорее всего умрешь еще в полете, но всегда имеется шанс остаться валяться на асфальте с расколотыми костями и многочисленными внутренними кровотечениями. В этом случае тебя, конечно, доставят в отделение реанимации, где ты проведешь несколько дней, полных ужасной боли и лишь после скончаешься. К тому времени, несколько раз успеешь передумать умирать, но будет уже поздно. Зачем тебе это?
Марта повернулась и, усевшись на подоконник, посмотрела туда, где ей хотелось видеть меня. Городские звуки из открытого окна обволакивали ее, словно городского духа, пришедшего сюда пообщаться со мной – коллективного бессознательного, воплощенного в Узоре паразита, квинтэссенцию современного человеческого.
– Что же тогда делать? – спросила она, – Я не понимаю, зачем весь твой свет, если от него одни страдания?
Мысль была не новой, и разговор этот не был первым: Марта и раньше спорила со мной о свете, и мои доводы казались все менее убедительными, разбиваясь о ее жизнь и ощущения от нее.
– Не мой, а твой. Другие и это растеряли, – заметил я.
– Зато они живут полноценной жизнью.
– Бактерии и клетки одного организма тоже живут полноценной жизнью. И каждая бездумно выполняет свою задачу.
– А я? Обслуживаю их?
Я промолчал.
Год назад Марта весила на восемь килограмм больше, но к наркомании и нездоровому образу жизни теперь добавился еще и невроз, и все это сказывалось на ней не лучшим образом. Марта стала употреблять больше наркотиков затем, чтобы избавить себя от него, но это дало лишь негативный эффект.
– Это не может больше продолжаться, – сказала она.
– Я придумаю что-нибудь, – только и сказал я, но Марта уже шла на кухню и начала греметь ложками в буфете, а я, неспособный физически заставить ее поступить иначе, остался всматриваться в окна дома напротив. Городской ветерок, наполненный выхлопами, трепал нежно-кремовые занавески, которые Марта закрывала, когда кувыркалась тут с очередным мужиком, чтобы из того, соседнего дома, никто за этим не наблюдал.
Тогда он и увидел меня в первый раз, но не понял, кто я такой, как не понял бы любой другой человек. Для него я был всего лишь отражением на стекле одной из квартир и то почти неуловимой, чтобы выделить из общей картины.
– Дорогая подруга, – сказал я в тот вечер, – я знаю, что ты наблюдаешь за мной. Не дай ей умереть, и я обещаю, что сделаю гораздо больше того, о чем мы договаривались.
Но меня не захотели услышать, и Марта умерла, а остатков ее света мне хватило на новое тело.
9
В день нашей с тобой встречи, за час до окончания рабочего дня, я позвонил ему на телефон, стоявший на столе – реликт, который в эпоху мобильных не использовался уже долгое время.
До этого момента его рефлексия была несколько будничной, что-то вроде одного философского вопроса без ответа, который неспешно, месяц за месяцем, обдумывался в голове, понемногу принимая все более грандиозные формы: о жизни, работе, себе, супруге; мысль ради самой мысли, отвлекающая от бесконечно одинаковой жизни, но и не мешая ей.
Однажды, на эмоциональной волне после переписки с подругой он даже пошутил во время обеда в столовой в компании с коллегами, что если ему отрубят голову, то еще две недели будет, по инерции, ходить на работу.
Тогда эта шутка всем, и даже ему, показалась смешной, что бывало нечасто.
Просто, в тот день, до звонка, эта мысль давила сильнее обычного.
Но с момента моего звонка, все изменилось.
За двадцать минут до того, ему опять пришло сообщение:
«Попробуй сделать что-нибудь нетипичное. Потанцевать на улице или поесть еды, которой обычно не ешь. Разбросай бумаги по кабинету! Отыщи след – клочок магии, которая все еще прячется по углам в этом мире. Попробуй! Если не получится, то все, ты потерян. Но я уверена, что справишься!»
Это был последний шанс, который я ему дал.
Он дважды внимательно прочитал этот текст. Хмыкнул. Самое простое из всего вышеперечисленного – это разбросать бумаги по кабинету, благо их было столько, что можно покрыть весь пол в несколько слоев. Письма, служебные записки, отчеты, копии проектов, ксерокопии удостоверений… но он этого делать не стал. Подчиниться сиюминутному порыву и все раскидать – дело нехитрое. Трудно будет собрать все назад и еще труднее объяснить, если вдруг кто-то застанет его за уборкой, зачем это было сделано.
Вместо этого он сходил до импровизированной кухни, устроенной за шкафом и включил притаившийся там грязный белый чайник. Достал стакан, пакетик с тем, что называл чаем и сахар. Проверил, сжав в руке два последних пряника из прозрачной упаковки, найденной где-то в углу шкафа, но те оказались настолько твердыми, что есть их было опасно для зубов и потому отправились в мусорку. Можно было сходить вниз, до автомата, где продавались шоколадки, но он не настолько хотел что-либо жевать.
Я нажал на кнопку звонка в телефоне Марты в тот момент, когда он наливал кипяток в стакан.
– Введите внутренний номер сотрудника или дождитесь ответа секретаря, – сказал, после стандартного приветствия – звуковой визитки компании, надменный не по статусу, как мне показалось, голос девушки-робота.
– Да, – услышал после двух гудков недовольный голос, когда он оторвался от чайника и добрался до своего архаичного телефона на столе.
– Привет! – как можно более бодрым голосом сказал я, – я – любовник твоей бывшей жены и нам надо поговорить.
Сквозь телефон я не мог слышать, как крутятся мысли в его голове, но нетрудно было представить их ход: вот он думает, что такого не может быть. Потом соображает, с чего бы мне ему звонить. Потом приходит в голову вопрос, не случилось ли что-нибудь с ней. Потом вспоминает, что видел жену на том сайте и, стало быть, я вру. После думает, что она и с любовником может вести двойную жизнь. А потом круг замыкается: раз ему позвонил любовник бывшей жены, значит что-то случилось. Люди подобного статуса, как ты понимаешь, обычно не звонят бывшим мужьям. А она пропала из интернета…
Я терпеливо прождал не меньше десятка секунд, прежде чем услышал ожидаемое:
– Ну говори, – гораздо менее уверенным тоном, чем сухое «да» в самом начале разговора.
– Не сейчас. Я приду к тебе вечером домой, тогда и поговорим. Часам к восьми. Идет? Где живешь – знаю.
Еще одна пауза, за которой угадывалось состояние человека, оказавшегося в неожиданном положении, и последующий предсказуемый ответ-разрешение, иллюзия того, будто он что-то решает в этой ситуации:
– Хорошо, приходи.
– Вот и отлично, – я отключил телефон.
Он остался сидеть за столом, на мониторе – недоделанная форма отчета, чайник остался на своем месте, рядом, в чашке заваривался пакетик в кипятке. В голове – целый рой мыслей, который тянул его в разные стороны.
«Попробуй сделать что-нибудь нетипичное», – писала подруга в моем лице. Ну что же, нетипичное случилось, и он пока не знает, что до конца дня произойдет еще немало нетипичного, как не знает и о том, что ему делать дальше: правила дневного распорядка нарушены, программа действий сломана, а он оказался к этому не готов.
Так и сидел сломанным роботом до шести часов, пока не закончился рабочий день. А потом встал, надел плащ и пошел из офиса.
10
За все то время с момента, когда был открыт тот злосчастный сайт и до дня нашего знакомства, он сделал только одну жалкую попытку что-либо узнать о своей бывшей супруге и остается только порадоваться тому, что он не пошел дальше и не стал звонить ее подругам, иначе бы наша с ним история завершилась гораздо раньше.
С ее подругами он не особо сошелся, те оказались чересчур молчаливы и, что называется, «на своей волне». Во всяком случае, рядом с ним. Как и жена, они создавали впечатление умных, симпатичных, эрудированных, творческих личностей, но о чем с ними можно было поговорить – он не знал. Любая попытка завязать беседу наталкивалась либо на молчание, либо на некий поверхностный ответ, за которым не находилось ничего.
– Я знаю это, – или, – я об этом читала, – будто он только что попытался доказать, что они глупее, и поскольку тема беседы дальше с их стороны не развивалась, разговор сам собой разваливался, потому как он не знал, о чем можно говорить с людьми, которые не хотят общаться.
Но когда они переехали жить в этот город, супруга очень легко распрощалась с ними и больше, насколько он помнил, не пыталась связаться. Он мог бы решить, что это странно, но не решил, потому что этому обрадовался.
Так или иначе, а он позвонил не подругам, а ее родителям. Это случилось в конце августа.
Тот месяц выдался богатым на события. Во-первых, ему подняли зарплату. Во-вторых, были сданы в эксплуатацию четыре новых объекта – два торговых центра, жилой дом и склад, полностью готовые к наполнению людьми – живущими, покупающими и обслуживающими. В-третьих, по этому поводу он даже дал интервью местному телеканалу, которое, правда, почему-то, не включили в эфир.
А в-четвертых, он переспал с женщиной, а для него это – событие. Она являлась исполняющей обязанности директора в акционерном обществе заказчика одного из торговых центров – сорокалетней женщиной, одевавшейся так, словно она была адептом культа Делового Стиля и с характером, соответствующим стилю. Это произошло после одного затянувшегося до вечера совещания. Он остался собирать бумаги, которые привез подписывать, а она предложила чаю и подвезти до дома. По дороге разговорились, потом вспомнили, что есть кое-что недоподписанное, он спросил, не хочет ли она подняться к нему и закончить с делами и, через некоторое время, естественным образом, они оказались в одной постели. Как по учебнику.
– А вы разве не женаты? – спросила позже директриса. После секса, без своей строгой офисной оболочки, она казалась совсем другим человеком, превратившись в обычную уставшую женщину, которая завтра наверняка станет жалеть о своем поступке, так как он совсем не вписывается в ее жизнь. Она уже начала, он видел это, и осталось лишь подождать, пока окончательно пройдет эйфория от секса и все вернется на круги своя.