– Хм, – задумался Ампер. – Это же выходит, что. Это же выходит то, что и в той, в следующей жизни мне нужно будет что-то эдакое открыть. Чтобы цепочка из моих жизней не прервалась. Так-так-так… Интересно. Памятник себе, что ли ставить нужно? Нет! Никакой не памятник! Это Маяк, вот что это выходит. Я вот здесь, сейчас поставил себе Маяк, я открыл электричество. И этот Маяк будет мне светить через толщу лет. Мне, тому, который родится позже. Маяк будет говорить мне о том, что я уже был! А значит, я обязательно вернусь ещё раз. Вот только как распознать этот свет?.. – на прощанье подумал Ампер и тоже умер. Они же все только под старость о таких вещах догадывались.
Я же об этом догадался, когда мне не было и тридцати лет.
Догадался о том, что для того, чтобы не бояться смерти. Чтоб уйти от этого тоскливого чёрного липкого каждодневного страха за свою жизнь. Чтобы не отравлять душу этой мерзостью, а жить легко и светло. Для этого нужно ставить Маяки.
Однажды, я решил поставить свой.
Я придумал план действий.
Нужно сегодня сесть за стол, включить компьютер и прочитать, как научиться писать книги. Такие книги, которые оставались бы если не в веках, то хотя бы в десятилетиях. Сидеть за компьютером и читать, читать и учиться, учиться и пробовать что-то написать самому, пробовать написать, получать оплеухи от читателей, научиться стирать и переписывать, стирать и переписывать, переписывать и стирать до бесконечности, до тех пор, пока не станет что-то получаться.
Может пройти год, два, а может быть двадцать два. Зависит от таланта, увлечённости, заинтересованности в результате, и ещё черт знает, от чего это зависит. Но получится всегда. Обязательно.
И вот когда получилось. Выключить компьютер. Потом выйти из-за стола. Отдохнуть. Покурить.
Снова сесть за стол, снова включить компьютер.
И написать книгу.
Поставить свой Маяк.
Теперь мне оставалось одно. Но самое главное.
Мне оставалось разглядеть его свет.
Который указывает. Высвечивает своим лучом то, когда я приду в этот мир снова.
Об этом, Маргарита, в следующем письме.
18.
Поговаривают, что мечтать нужно осторожнее.
Лично я в этом однажды убедился, когда один мой товарищ всё мечтал бросить пить. Гундел об этом на каждой попойке, ему объясняли, что никто же тебе в глотку не заливает, сиди читай газеты с нами, не пей. Но он был непреклонен в своих беседах с нами о вреде пьянства. И о своей мечте – как он бросит, наконец, бухать.
Вы знаете, у него получилось. Однажды по дороге на работу он сбил какую-то старуху на пешеходном переходе и не пил потом даже не год, а больше. Кажется, не пил бы и ещё, но его выпустили по амнистии.
Я же, как мне кажется, всегда втайне мечтал быть директором. Ну, хотя бы чего-нибудь. Хотя бы чем-то поуправлять. И теперь моя мечта сбылась: я был полноценным директором книжного магазина.
– Так ты считаешь, что её украли? – спросил ещё раз я.
– Конечно! А куда она делась-то? – Рыгор, который представлялся именно так и никак иначе, несколько раскраснелся и даже пошел пятнами.
– Итак, у нас дела идут настолько хорошо, что у нас стали красть книги. За всеми покупателями мы просто не успеваем уследить, – я язвил, но сам чувствовал, что получается не очень.
Дела в книжном, между тем, шли не то, чтобы плохо. Они шли плохо из рук вон. Шальная аренда места в 80 квадратов в «Старом городе» не покрывалась продажей книг, да и не могла продажей книг покрыться никогда. Старый город – это место для туристов. Для всякого рода хипстоты. Для влюблённых пар. Для одиноких старичков, которые пришли сюда просто погулять. Старый город – не место для продаж чего-то массового, например, книг.
Безусловно, мы устраивали презентации и всякого рода встречи с читателями. Безусловно, нас знали, как уголок «сучаснай беларускай книги». Безусловно, книжный магазин и издательство уже были каким-никаким брендом. Только всего этого было мало. Покупателей – да не покупателей даже, посетителей! – можно было сосчитать по пальцам одной руки в час. Продажа книг хорошо, если «отбивала» треть аренды в месяц. А между тем, ещё ведь были зарплаты и налоги. Этот корабль красиво и уверенно шел ко дну, о чем я неоднократно сообщал Димитрову. Димитров меня выслушивал. Выслушивал он также меры, которые я предлагал по спасению – кивал на всё головой, а дела шли, как шли, и никто ничего не предпринимал. Однажды я спросил Димитрова – а как, с каких денег он собирается оплачивать аренду в дальнейшем?
Димитров мне вкратце пояснил, с каких денег он собирается платить аренду за следующий месяц.
Я погрустнел.
Судя по объяснению, моя карьера директора стремилась к быстрому своему окончанию.
А теперь у нас ещё стали воровать книги.
– Нет, я запомнил, – Рыгор горячился. – Такой тощий, с усиками. И женщина ещё с ним такая неприятная. Давайте вот что сделаем: там же, на выходе, нас «обстреливает» камера ресторана напротив. Попросим у них записи, я вам всё покажу, обратимся в милицию.
– Ладно, – наверно, нужно было так и делать, хотя и не хотелось связываться с милицией.
Я прошел в офис, в котором сидела Веснина. Даша готовилась к вечерней презентации. Я задержался на пороге больше нужного времени. Я смотрел на Веснину. Никогда не мог понять – красота ли в глазах смотрящего или, действительно, в её руках была предельная точность и изящность движений, в повороте шеи – грациозность, а в том, как она шептала какие-то цифры себе под нос – детская трогательность. Как и почему остальные могут этого не видеть? Или мне просто навесили какое-то искажающее стекло, которое мне давало столь чудесную картину? Если стекло – то почему таких стёкол нет в продаже? Это же я всякого любого человека мог бы, таким образом, полюбить.
Тут у меня зазвонил мобильный.
Веснина не отвлеклась от своих дел ни на секунду. Как будто меня и не существовало в этом мире вовсе.
Я поднял трубку.
– Доброго вам дня, Дмитрий Валентинович.
– И вам, Александр Николаевич, не хворать.
– Отвлеку вас на несколько минут? У меня тут небольшое дельце к вам образовалось.
– Отвлекайте.
Я кратко изложил, чего хотел от ДэВэ.
Дело в том, что меня просто припекало узнать, чем же всё-таки занимается таинственная организация, в которой работал Шепетинский. Чем она занимается официально. По роду работы у ДэВэ были связи во всяких высоких кабинетах. Поэтому чисто теоретически вопрос этот ДэВэ вполне мог осветить. Да и должна же быть какая-то официальная миссия у «Канадской береговой охраны» на нашей исключительно сухопутной территории.
Дима меня выслушал молча, потом сказал:
– Я попробую.
– Ну а если что-то удастся узнать про то, чем они занимаются неофициально… То это вообще будет вам объявлена благодарность от всех литературных кругов Беларуси.
В благодарностях от кругов ДэВэ не очень нуждался. Он уточнил:
– Это того Бориса контора, я правильно понял?
– Да, Дмитрий Валентинович. Представьте себе, у них на меня есть «дело».
ДэВэ промолчал.
– У них на меня «дело» есть, у меня на них – нет, – продолжил я. – Нехорошо.
– Нехорошо, – согласился ДэВэ.
– Не богоугодно. Очень хочется поправить.
– Александр Николаевич, я же сказал – попробуем.
– Ниски поклон, Дмитрий Валентинович.
Мы попрощались.
Веснина занималась своими делами. Я ещё немного понаблюдал за ней, и тут мне стали сильно обжигать карман деньги, которые я получил от Шепетинского. Тем более, что я накидал уже приблизительный план охмурения Даши.
Около наших дверей припарковалась и заглохла машина, но внимания на это я никакого не обратил, здесь парковались все, кому не было лень. В том числе, и жильцы этого сверхпрестижного района Минска.
– Дарья, – начал я.
– Да, – вполне дружелюбно откликнулась Веснина, хотя и не оторвалась от работы.
– Дарья, я хотел бы пригласить вас на кофе. На самый лучший в Минске кофе, – сказал я, но продолжить мне не дали. Дверь раскрылась с особенным шиком, и в дверях появился бандерлог, которого я сразу не узнал. За ним появилось ещё трое бандерлогов. Следом за всем этим невиданным всплеском посещаемости магазина появилась моя вторая, после, разумеется, Весниной, любовь – дизайнер Денис. Теперь я вспомнил, где видел всех этих бандерлогов – они помогали моей второй любви собирать нашу мебель, Тогда. Накануне открытия. Когда Димитров сказал своё прекрасное «рассчитаемся». Судя по битам, которые держали в руках все бандерлоги, именно рассчитаться они и пришли. Выглядели они не совсем по-бандитски, никаких таких бычьих шей и затылков, никаких перекачанных мышц, обычные пацаны. Зато вчетвером. И с битами. Это хорошие аргументы, чтобы рассчитаться. Бандерлоги, как совершенно непрофессиональные в этих делах пацаны, сильно нервничали.
Веснина посмотрела на всё это без страха:
– Это к вам?
– Не совсем, – ответил я. – Но под молотки, судя по всему, попал я.
Я встал и вышел навстречу дорогим гостям. Гандляр Рыгор сидел на своём месте, внимательно глядел в компьютер и делал вид, что происходящее его не касается.
Моя беззаветная любовь, дизайнер Денис, не обратила на меня ровно никакого внимания. Моё чувство так и осталось безответным. Денис обошел меня и заглянул в офис.
– Здравствуйте, – сказала ему Веснина.
– Где Димитров? – Денис обратился ко мне.
– На задании в Венгрии, – ответил я ему.
– Не заливай. То, что он в городе, я знаю точно.
– Если знаешь, то чего спрашиваешь?
– Звони ему.
– А чего я?
– На мой номер он не отвечает.
– У тебя вон, сколько друзей, – я кивнул головой в сторону бандерлогов. – Пусть они позвонят.
– Как только я начинаю говорить, он отключается. Да и чего ты выёживаешься, звони, я тебе говорю.
Я покорился и набрал номер Фашиста. Я старался говорить быстро, без перерывов на ответы.
– Змитер, привет. Буду краток. Тут к нам в книгарню заявились четверо с битами и твой друг – дизайнер Денис. Настроены серьёзно…
Денис вырвал у меня телефон. Слава Богам, Фашист ничего ответить не успел.
– Слушай сюда, свинья, – сказал в телефон дизайнер Денис. – Если через полчаса ты не привезёшь мне все деньги, что должен, и ещё штукарь за тревоги, я разнесу эту твою книгарню. А твоему директору мы оставим, по крайней мере, одну биту и ты, наверное, понимаешь, где. Ты всё понял?
Я услышал, как Павлик сдержанно ответил: «Да» и замер. По этому «да» Дениска мог бы определить, что это не Димитров, и биту мне могли начать оставлять прямо сейчас. Вплоть до приезда Павлика.
Но дизайнер, видимо, всегда визуал, а не аудиал. То есть, ничего такого Дениска не определил и вернул мне телефон.
– Алло, – сказал я.
– Ну я всё понял, – ответил Павлик. – Ты сказал, их четыре?
– Да.
– Очень здоровые быки?
– Вовсе нет.
– Адрес Старовиленская, шесть, правильно?
– Да.
– Повыступай с докладом минут тридцать. Может быть, успеем быстрее.
– Слушаюсь, – ответил я и отключил связь.
– Ну чё? – дергано спросил Денис.
– Через минут тридцать, сказал, будет. Всё нормально, Денис, не будем делать друг другу нервы.
Я подумал о том, что если Паша сказал, что приедет, значит, Паша приедет. Но чем-то нужно было сейчас развлеч гостей.
– Не желают ли господа чаю, – как можно более радушно сказал я. Получилось всё равно не очень. Господа чаю не желали.
Мы постояли в молчании. Друзья Дениса стали разбредаться по книжному, рассматривать ассортимент.
В это время из офисной комнаты вышла одетая в пальто Веснина. Даша направилась к выходу.
– Куда? – спросил её один из тех бандитов, что стояли возле меня.
Очевидно, бандерлоги думали о том, что Веснина может пойти в милицию.
– А кто вы, собственно такой? Чтоб я отвечала на ваши вопросы? – без какого-либо страха ответила Веснина.
– Залезь в свою будку и жди, пока разрешат выйти, – сказал бандерлог.
Веснина с недоумением посмотрела на меня.
– Как ты с ней разговариваешь? – спросил я оппонента Весниной. Тут внезапно я понял, что никакого страха во мне нет. Кометой пронеслись все мои построения о страхе и любви, из-за которых я взялся за свою книгу. И тут же я понял, что я всё перепутал – не отсутствие страха делает возможной любовь. А присутствие любви растворяет страх.
– Чо? – сказал бандерлог.
– Благодарю, – сказала мне Даша и попыталась продолжить свой путь к выходу из книжного.
Бандерлог схватил Дашу за руку и с силой толкнул обратно к офису. Веснина со всего размаха врезалась в дверной косяк головой и согнулась пополам, держась за затылок.
Я стоял совсем рядом с происходящим инциндентом и в глазах моих потемнело. Я немного присел, чтобы вложить в удар всё своё тело и выстрелил прямым апперкотом в лицо бандерлога. Бандерлог с шумом рухнул на пол.
«Красавелло», – успел я ласково подумать о себе, а потом в глазах снова потемнело. Бандит, который стоял позади меня, сориентировался раньше всех и со всей дури опустил биту на моё плечо. В голову, нужно думать, он не целился, потому что таким ударом по голове меня можно было бы и убить. А так – внутри меня просто что-то поломалось. Я пока ещё не знал, что, но боль была такой, что я понимал хорошо, что где-то что-то там, внутри, разъединилось.
Потом меня сбили с ног и начали топтать ногами. Страх так и не пришел ко мне. Больно было. Страшно – нет. Я с удивлением подумал, что меня не волновало даже сейчас то, что меня в этом едином порыве могут и убить. Сначала я закрывал самое лучшее, что во мне было – голову. Но после того, как мне несколько раз прислали по почкам, я понял, что дела мои всё равно идут неважно. Потом я услышал голос того бандерлога, которого я так удачно свалил с ног:
– Дай я, дай я.
И даже через руки почувствовал четыре мощных удара сверху вниз, по голове. А потом всё прекратилось.
Как-то вдруг.
Свет, который мне заслоняли склонившиеся надо мной бандиты, снова залил пространство. Я разлепил глаза и первое, что увидел – Фашиста, который стоял, прислонившись к косяку входной двери.
Потом я различил размеренный, будто стук молота, который забивает на стройке сваи, звук ударов. Звук существовал и слева, и справа от меня. Это уже работали настоящие быки – и по фактуре, и по деловитости, с которой они превращали в фарш денискиных бойцов.
Я, лёжа на полу, прижал руку к животу и продемонстрировал Фашисту оттопыренный кверху большой палец. Павлик понял, что это было моё спасибо.
Тут за спиной я услышал визгливый голос Дениса.
– Я посетитель! Я оказался здесь случайно!
Денис, ловко перепрыгивая препятствия, побежал к выходу.
– Посетитель, – кивнул я Фашисту.
Павлик пожал плечами и посторонился.
Денис выскочил на улицу, и я подумал о том, какая же моя любовь большой дурак. Теперь его будут бить и презирать свои.
Гандляр Рыгор сидел на своём месте ровно, глядел в компьютер и тщательно делал вид, что происходящее его не касается.
19.
Когда меня ударили по плечу битой в книгарне, во мне, оказывается, на самом деле ничего не сломалось. Мужчины в принципе склонны преувеличивать свои болячки и паниковать при каждом уколе в боку, хотя к врачу, пока не запечёт по-настоящему, они не пойдут. Я считал себя настоящим мужчиной именно в этом вопросе.
Так вот, во мне ничего не сломалось, это лишь показалось. Плечо выдержало и осталось целым. Естественно, оно окрасилось потом в приятный лилово-синий цвет – цвет заката над озером, когда солнце уже смотрит на тебя откуда-то из воды. Плечо болело и требовало хоть какого-то ухода.
Но на уход за своим суставом руки совершенно не было сейчас времени, так как у меня приключился запой. Сначала два дня пили с Павликом и Димитровым, начав праздновать приблизительно с момента изгнания Дениса и его армии. Потом я ещё пару дней отпаивался более лёгкими напитками, но в более тяжёлых для организма количествах. Вчера я решил, что всё, начинаю новую жизнь (это моё самое популярное решение относительно жизни), сегодня перекумаривался валерианой, а теперь, ночью, лежал и не мог заснуть. В общем, всё согласно намеченному плану. Плохим было то, что план я намечал дня ещё четыре назад. Сейчас же по нему действовать не хотелось абсолютно, но отменить уже ничего было нельзя. Вернее, можно было – с некоторых пор я на случай появления рыжего зверька** держал в запасе бутылку водки. Но не хотелось. По некоторому полученному жизненному опыту я знал, что примерно с третьего дня запоя такие продления не дают совсем никакого кайфа, а только лишь более тяжёлый и мучительный выход. Случались порой совсем уж крутые пике, когда был и четвёртый водочный день, и пятый, но тогда в дело вступал какой-то неизвестный мне закон самосохранения, и я пил по пятьдесят граммов в час. Потому что где-то прочитал, что печень здорового человека безболезненно может переработать именно 50 грамм водки в час.