Кухарка, помявшись немного, принялась-таки за еду. Но ела бережно, аккуратно. Нетрудно догадаться, что вдоволь поесть давно не удавалось. А может, не то, что вдоволь, а и просто поесть?
– Как же ты все успела? – поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.
– А что тут успевать? – отмахнулась кухарка. – Денег вы дали, сбегала да купила. Встала пораньше, очаг зажгла, вот и все. Старик мой, еще вчера людей подрядил, камень с белилами купил. Верно, сейчас черепицу торгует. К вечеру конюшня будет готова. А с домом за неделю управимся. Я тут с трактирщиком парой слов перекинулась, говорит, очень вы коней своих любите, особенно гнедого. Томас мой сам в коняках души не чает. Когда госпожа Йорген коней продала, заболел весь. Думала, помрет совсем.
– Вот, какие вы молодцы, – порадовался я. – Может, еще денег добавить?
– И того что дали хватит. Мы уж и так замучились. Вы, господин Артакс, когда деньги давали, не подумали, как их менять-то? Мы со стариком моим вчера полдня пробегали, да все попусту. Пришлось сюда идти, в город. И то, за так просто менять никто не хотел, пришлось с мясником на целый месяц о мясе сговориться.
– Так и ладно, – пожал я плечами. – Чем плохо?
– А ежели, вам его мясо не понравится?
– Мясника? – хмыкнул я. – Не понравится, мы его есть не станем.
– Тьфу ты, что и сказала-то – мясника мясо, – расхохоталась кухарка. Отсмеявшись, вытерла слезы: – Я про другое толкую…
– Да понял я, не переживай. Найдем, куда мясо девать. Собаку заведем, что ли, ей и скормим, – попытался я успокоить Курдулу.
– Да вы что, господин Артакс? – сразу же взъерошилась кухарка. – Доброе мясо собакам выкидывать? Ежели решите собак завести, так они за милую душу кашу овсяную с костями стрескают. Вы, господин Артакс, деньги считать необучены, а на богача непохожи – вон, брюхо к спине прилипло, жира ни капли. И посмотреть не на что – шрамы сплошные. Не то рыцарь, из безземельных, не то и простой солдат.
– А тебе-то не все равно? Или, – жестко усмехнулся я, – у благородных господ и слуги благородные? Не хочешь служить у отставного солдата – неволить не стану.
– Да что вы такое говорите? – всплеснула руками кухарка. – Мне-то какая разница, кем вы были? Хоть солдат бывший, хоть разбойник. Не все ли равно, кому стряпать?
– Тогда к чему ты такие разговоры ведешь?
Курдула слегка замялась и принялась убирать со стола грязную посуду. Те миски, где оставалась еда, укладывала особо аккуратно.
– Подожди, голубушка, – остановил я кухарку. – Кивнув ей на стул, сказал: – Потерпит твой Томас лишние пять минут. Если начала разговор – досказывай.
– Так я чего, я ничего, – заюлила Курдула и мне пришлось посмотреть на нее так, как я смотрел на бестолковых подчиненных.
– Я про что беспокоюсь-то, господин Артакс, – пряча глаза, продолжила кухарка. – Вы деньги-то кидаете без счета. Истратите все, на что жить-то будете?
– И опять останетесь вы с мужем без хозяев и без жалованья, – договорил я.
– И то верно, – воспрянула кухарка. – Вы все сразу хотите – и конюшню отремонтировать, и дом господский. А на какие шиши? Мужики деревенские, что земли арендуют, плату арендную вам только в будущем году принесут. Видывали я бывших солдат, когда они с деньгами с похода приходят. Сундуки с добром приносили, серебро! Так же вот, покупали себе шелка да бархат, дома каменные, а потом – пшик! Промотают-прогуляют все до крейцера ломаного, а потом снова в поход. А возвернуться оптом – без рук и без ног, хорони их. Вам-то хорошо – уйдете себе, а нам опять куковать.
– А как ты думаешь, как усадьба ко мне попала, если у меня денег нет?
– Да кто вас знает, – пожала плечами кухарка. – Люди говорят, что вы господина Мантиза от чего-то спасли, вот и решил он вас отблагодарить. Мантиз, хоть и жадный до денег, но честный.
– Так ведь и среди банкиров бывают честные люди, – философски пожал я плечами.
– Среди людей, что ростовщиками стали, честных не видела, все кровопийцы, – отрезала Курдула, – Инсекты – они честные. Свои обещания, в отличие от людей, всегда исполняют.
– Подожди-ка, – присел я от удивления. – Ты хочешь сказать, что Мантиз не человек?
– А как он может быть человеком, если инсект? – в свою очередь удивилась кухарка.
До меня стало немного доходить. Непропорциональные конечности, огромная голова… Глаза! Какой же я болван! Он же мне сразу сказал – Мантиз из рода Инсекта. А я решил, что это фамилия. А ведь изучал же когда-то древние языки! Insécta по латыни и означает насекомое! Кого же ростовщик мне напоминал? Кузнечика? Нет, богомола! А ведь мантиз, в переводе и означает богомол. Дела. Богомолы занимаются ростовщичеством, а что же тогда могут делать кузнечики или саранча?
– Господин Артакс, вам плохо? – забеспокоилась Курдула.
– Да нет, все хорошо, – выдохнул я, мысленно просчитав до пяти. – Скажи-ка мне лучше… – задумался я, не зная, как правильно спросить. – Много в здешних краях таких, как Мантиз?
– Таких как господин Мантиз немного, – охотно поведала кухарка. – В городе всего один такой. Их и во всей Силингии не больше сотни. В Урштадт и в округе нашей только люди живут. А все, кто не люди, те дальше. Эльфы – те никогда носа не кажут и пришлых не жалуют. Иногда гномы с гор спускаются, сыр на хлеб сменять. Зимой мужики гоблина видели. Он, паразит, медведя из берлоги прогнал, да спать туда завалился. Нет, чтобы самому нору выкопать, так лень ему. Медведь шатуном стал, к деревне пришел, так его убить пришлось. Гоблина искали-искали, но не нашли.
Поначалу решил, что Курдула рассказывает мне сказку. Но она повествовала о гномах и гоблине просто и искренне, как говорят о соседях, что я понял – кто-то из нас сошел с ума.
«Сумасшедшие не признаются в том, что они сумасшедшие, – подумал я. – Все они считают себя здоровыми! Коль скоро я сомневаюсь – нормальный я или нет, значит, пока не сумасшедший».
Осознав, что сумасшедший здесь не я, выдохнул чуть свободнее. Принять бред за истину! Ну и ну… И про ростовщика невесть что подумал! Ну, похож человек на насекомое, подумаешь. Вон, был у меня сотник – башка, как у коня, зубы длинные. Даже и прозвище родовое имел – Лошак. Говорит, все деды-прадеды были такие же. Видимо, похожи были предки господина Мантиза на насекомых, отсюда и прозвище. Курдула, надеюсь, не буйная? Если разбушуется – неважно, что женщина, одному остановить трудно. В случае чего, придется бить по голове чем-нибудь тяжелым. Но лучше до этого не доходить! Надо бы ее как-то выпроводить, но деликатно, чтобы не обиделась.
– А почему гномы сыр на хлеб меняют? – осторожненько начал я. – Я думал, они под землей живут, золото и серебро добывают. При чем тут сыр?
– Так золото и серебро уже давным-давно выбрали! – расхохоталась кухарка. – В стародавние времена еще выбрали, которые сами гномы не помнят, а они по три человеческих жизни проживают. А даже если осталось где, так серебро ни сваришь, ни в кашу не положишь. Да и золотом сыт не будешь. А кушать хочется. В горах только ячмень растет, да и тот, дохлый совсем. Так что приходят к нам гномы, форель несут, сыр. Козы у них мелкие, под стать хозяевам. Из ихнего молока сыр не в пример вкуснее нашего получается. Так вот, меняют гномы на свой сыр да рыбу муку пшеничную, репу да фасоль. А наши, когда обмен сделают, рыбу съедают, а сыр в город несут. В Урштадте сыр гномий ценят, дорого платят! Если хочешь, господин Артакс, прикуплю – попробуешь. Стоит дороговато – по пять пфеннигов за фунт. Только талеров не давай!
– Вот, у меня как раз пфенниги есть! – обрадовался я. – Сейчас отсыплю, а ты потом купишь.
Вчера, по совету господина Мантиза, разменял у него меди на пять талеров. Кошель получился увесистый. Развязав горловину, покосился на Курдулу:
– Сколько монеток дать? – Махнув рукой, высыпал горсть. – Бери, на хозяйство тебе. Иди прямо сейчас и сыр купи.
Курдула, цепко ухватив медяки, укоризненно покачала головой.
– Вот я и говорю, господин Артакс – расточительны вы, сверх меры. Ну, разве можно столько денег служанке давать, да еще и без счету?! Как я их до дома-то донесу? Эх, беда с вами, господин Артакс…
Кухарка принялась упрятывать монеты – что-то засунула за пазуху, что-то припрятала в переднике и, даже приподняла юбку. Эх, будь она помоложе, лет на двадцать, мне было бы интересно. «А ведь из нее вышла бы неплохая экономка! – подумал я, но тут же отсек эти мысли: – Ну, какая экономка из сумасшедшей старухи?»
– Подожди, – остановил я стряпуху, уже взявшуюся за дверь. – Я же велел вам с мужем одежду купить. А вы, как я понимаю, все на камень да на рабочих извели. Говори, сколько вам еще нужно?
– Одежда, господин Артакс, она подождать может, – отмахнулась стряпуха. – С чужого плеча не хочется, а на портного время нужно – мерку снимать, шить. К тому ж, нам девочку вначале надо одеть…
– Девочку? – удивился я.
– Ой, да какую девочку? – фальшиво удивилась кухарка. – Это я так, оговорилась. Это я себя, дура такая, все девочкой называю. Пойду я, господин Артакс. Дел у меня много.
Курдула поспешно удалилась. Кажется, сболтнула что-то лишнее. Что это за девочка такая? Если у Томаса с Курдулой есть дочь, то и лет ей должно быть столько же, сколько мне – далеко за сорок. Ну, может чуть-чуть помоложе. Но для родителей она все равно останется девочкой, будь ей хоть сорок, хоть шестьдесят.
Курдула ушла, а мне решительно нечем было себя занять. К изумлению хозяина отказался от завтрака. Навестил коняшек. Прошелся по городу с одного конца до другого, вернулся обратно. До обеда еще было далеко, да и есть после утреннего изобилия не хотелось. Посему, оседлал Гневко и решил прокатиться в сторону своего имения. Надо же мне было посмотреть, как там дела.
Не особо торопя гнедого, одолел путь не в пример быстрее, нежели пешком. И не устал! Но вот добраться без приключений не удалось. Когда выехал за городскую черту, миновал Чертову стену и въехал в перелесок, после которого начиналась дорога в усадьбу, увидел троих оборванцев, отбиравших корзинку у старухи. Мне не пришлось особо вглядываться, чтобы узнать Курдулу. Кухарка отчаянно сопротивлялась, но где ей против троих мужчин с дубинами…
– Гневко! – слегка прижал я колени к бокам коня, и он вмиг перешел с рыси на галоп.
Первого грабителя гнедой смахнул с пути, словно муху, второму я без затей разрубил голову. Третий, оказавшийся проворнее остальных, пустился бежать, но далеко не ушел – меч можно метнуть не хуже копья, а с клинком между лопаток далеко не убежишь.
Соскользнув с седла, подбежал к старухе. Голова окровавлена, одна рука повисла, словно плеть. Но жива. И, что удивительно, в сознании и уже пытается встать на ноги.
– Лежи-лежи, – удержал я кухарку. – Давай-ка руку. Ну-ка, пальчиками пошевели…
Рука не сломана – это хорошо. Ушиб пройдет, а в ее возрасте переломы срастаются с трудом.
– А теперь глазки открой… Молодец!
Зрачки обычные, не расширены. Значит, дубинка попала вскользь. А если и есть сотрясение мозга, то небольшое.
– Гневко! – подозвал я коня.
Гнедой был занят. Обнаружив, что первый из разбойников подает признаки жизни, привстал на дыбы и припечатал его копытами. Убедившись, что дело сделано, подошел ко мне, повернувшись тем боком, на котором висела баклага с водой.
Я всегда вожу с собой воду. Пить из первого попавшегося ручейка, а уж тем паче из реки, может только самоубийца. Добрая четверть новобранцев погибает не от стрелы или меча, а от кровавого поноса. Посему, опытные солдаты предпочитали утолять жажду либо легким вином, либо пивом. Мне, не переносящему на дух ничего спиртосодержащего, приходилось искать чистый родник, или – а это чаще всего бывало, кипятить воду. Помнится, в начале военной карьеры это вызывало насмешки, потом – недоумение, а потом и уважение. Медная баклага, луженая оловом, мне обошлась по стоимости среднего меча, но она того стоила. Вот и теперь – где бы я искал воду, если бы не баклага?
Напоив старуху и дав ей умыться, пошел за мечом. Вытащил, почистил лезвие и, конечно же, не удержался, чтобы не посмотреть – а нет ли у незадачливых грабителей чего-нибудь стоящего? Возможно, кто-то меня и осудит, но все, что взято в бою – боевые трофеи. Но если вы попытаетесь обобрать мертвеца, убитого не вами – это уже мародерство.
Ничего дельного не нашел. Ножи из сырого железа, кривые дубинки. В общем-то, какие-то деньги можно выручить и за это, но тут я вспомнил, что собирать пфенниги мне не нужно.
Возвращаясь услышал, как воспрявшая духом Кардула выговаривает жеребцу:
– Ну, разве так можно? Ну, подъехали бы, разогнали. А вы… Наскочили и зарубили. А ты тоже хорош! Хрястнул копытом – и вся недолга! Весь в хозяина.
Гневко слышал, время от времени презрительно фыркая – мол, говори-говори, но что бы с тобой было, если бы не мы?
– Не помешаю? – осведомился я.
– Жестокий вы, господин Артакс, – поджала губы кухарка.
Я не стал спорить и что-то доказывать. Зачем? Спросил:
– До дома дойдешь? Ну, коли сможешь, берись за стремя, да и пошли потихоньку. На коня я тебя сажать не буду, не усидишь.
Не стал говорить, что гнедой не понесет на себе чужака, пусть это и раненая старуха.
– Ох, а корзинка-то моя где? – всполошилась стряпуха. Увидев, что от корзинки, по которой кто-то прошелся – не то грабители, не то конь, остались одни лохмотья, а миски с остатками нашего завтрака превратились в черепки, горько вздохнула. Кажется, уже собралась порыдать, но посмотрев на меня, передумала.
Мы шли очень медленно. Курдула держалась за стремя, а с другой стороны ее поддерживал я. Стряпуха обошлась бы и без моей помощи, но мне бы тогда пришлось сесть в седло. Будь кухарка здоровая – сел бы, а так, как-то неловко. Надо начинать привыкать.
– Они меня у торговца сырами углядели, – рассказывала кухарка. – Гномий-то сыр только богатые люди берут. И я-то дура такая, не догадалась, что худое удумали. Видела ж их. Ну, оборванцы и оборванцы. Кто ж его знал, что грабители?
– А что бы сделала, если бы догадалась? – усмехнулся я.
– Стала бы ждать кого, чтобы идти не одной. Из наших деревень народ все время туда-сюда ходит. Дождалась бы, да и пошли бы.
– Так и ограбили бы всех вместе, – усмехнулся я.
– Не, эти разбойники трусоватые. Они лишь на одиночек нападают. Нападали, – поправилась Курдула. – Троица эта, она тут давно промышляла.
– А что, их разве никто ловить не пытался? – удивился я. – Городская ратуша куда смотрит? Где власть-то ваша?
– Если бы они в Урштадт промышляли, их бы давно поймали и повесили, – пояснила кухарка. – Но они же нарочно тут обустроились. С тех пор как госпожа Йорген земли заложила, за порядком тут никто и не следит. Господин Мантиз в городе, чего ему сюда ездить? Он один раз в год своего помощника посылает, за рентой.
– Безвластие, получается?
– Теперь вы и будете власть. Мужики наши как узнали, что в усадьбе хозяин появился, очень обрадовались. У нас, почитай пять лет, как никакой власти. Ни суд вершить некому, ни воров-душегубов ловить. Чья земля – у того и власть.
Я замолчал, переваривая очередную новость. Мало мне будет забот с домом и хозяйством, так придется еще и во все сельские дела впрягаться? А с какой стати?
– Подожди, голубушка, – попытался я выяснить истину. – Земля, допустим, моя. Но крестьяне-то свободные. Они эту землю просто в аренду берут. Почему они сами свою власть не выберут? Ну, там, старосту или еще кого.
– Ну, старосты у нас в каждой деревне есть. Они арендную плату собирают, за порядком следят – чтобы дома в чистоте блюли, дороги. Опять же, общинные земли есть – лес там, выгоны для скота, которыми все пользуются. Нужно следить, чтобы лес рубили по правилам, а иначе без дерева остаться можно, да чтобы пастухов вовремя нанять. Мало ли, что они свободные. А дома-то стоят на вашей земле. И пашут они вашу землю. Тут уж все как раньше. Ну, разве что – продать вы никого не можете, да до смерти запороть никого нельзя. Опять-таки – без согласия общины повесить вы никого не вправе.
– Получается – до смерти я запороть никого не могу, но выпороть вправе?