Валентина выразительно посмотрела на Анатолия, и тот тут же вышел.
– Вот что, Кузьма, садись-ка поближе, – сказала Глушенкова и достала из стола пакетик с соленым печеньем. – Будем пить чай и говорить по душам. Крекеры, надеюсь, любишь?
Червяки
Команда «отбой» прозвучала почти три часа назад, но Кузьма не спал. Все его прежние «исчезновения» редко длились более суток. Впервые в жизни Кузьма проводил время так долго вне домашних стен, да и в приемнике-распределителе тоже очутился впервые. Впечатлений была масса. Притворяясь спящим, Кузьма перебирал в памяти последние события. Все время вспоминался разговор с инспектором Глушенковой. И даже не сам разговор, а непринужденная атмосфера, царившая в кабинете. Кузьма уже и не помнил, когда в последний раз сидел с кем-нибудь из взрослых за одним столом, пил вкусный чай и запросто болтал о всякой всячине: об играх, о мечтах, о девчонках. Он не смог бы сказать, сколько длился этот разговор – час или два. Может быть, целую вечность…
– Эй, на верхней шконке? – вдруг донесся снизу голос неугомонного Юрки-Шнурка.
– Чего тебе? – лениво спросил Кузьма. Ему вовсе не хотелось ни с кем разговаривать, тем более с болтливым Шнурком.
– О чем это вы там так долго терли?
– Что терли? – не понял Кузьма.
– Ну, ты и тормоз! – фыркнул Шнурок. – Я спрашиваю, о чем ты базарил с инспекторшей? Нас, что ли, сдавал?
– Отстань от него! – вдруг донесся голос Пули. – Если б он нас сдал, мы бы сейчас не здесь, на шконках, расслаблялись, а в изоляторе, блин, парились.
– А чем же они там занимались целый час? – не унимался Шнурок. – Сексом, что ли?
Над шуткой засмеялись человек десять, не меньше. Кузьма и не думал, что вокруг так много бодрствующих.
– А инспекторша, между прочим, ничего! – заявил из темноты чей-то голосок, совсем еще детский. – Я б с ней зажег!
– Тоже мне! – усмехнулся Шнурок. – У тебя зажигалка то выросла?
Над этой шуткой засмеялось уже человек двадцать. Похоже, в помещении никто не спал.
– Знаю я, о чем они терли… по душам разговаривали! – сказал вдруг Пуля. – Только фигня все это! Мусора, блин, все одинаковы. Чаем напоят, пожрать дадут. Притворятся, что ты дороже всех на свете. Все выспросят, все разнюхают, а как анкетку заполнят, так и с глаз долой.
Услышав это, Кузьма содрогнулся. Его отношение к инспектору Глушенковой дало трещинку.
– Ты, Кузя, ментам не верь, – продолжал Пуля. – Ты для них не человек, а цифра в отчете. Записали тебя, завели карточку – вот и помогли. Верно, пацаны?
– Правильно! Точно! Так и есть, в натуре! – послышалось со всех сторон.
– Слыхал, Кузя? Все пацаны согласны! Так что не будь лохом. Выкинь, блин, из башки, что инспекторша наговорила… Че она там тебе плела? Типа, завтра она свяжется с твоей любимой мамулей, а та обрадуется, приедет за тобой и заберет домой? Угадал?
– Да…
– Ага, щас! – рассмеялся Пуля. – Завтра и послезавтра – нерабочие дни. В праздники ради тебя никто напрягаться не станет! Так что париться тебе здесь суток трое, блин! И вообще, еще вопрос, нужен ли ты своей мамаше. Ты ведь из дома нарезал не от хорошей жизни?.. Да ведь, Кузя? Колись давай, че в бега подался?
Кузьма не мог ничего сказать. Он с трудом сдерживал слезы.
– Ну, не хочешь говорить, блин, как хочешь…
– А у меня родители в автокатастрофе погибли, – сказал чей-то голос из темноты. – Они на «бумере» с Юга летели под сто двадцать, а им на встречку – «Камаз»…
– А может, они у тебя космонавты? Учесали в космос и пропали? – язвительно спросил Шнурок.
– Ты че, не веришь? Думаешь, я впариваю?!
– Ясно, впариваешь!
– Кто? Я?!
– Ага.
– Да пошел ты!
– Сам поди.
– Щас получишь!
– Сам получишь!
Над головой Кузьмы пролетел какой-то предмет и с грохотом упал на пол. Тут же что-то полетело в ответ, и началась настоящая баталия. Взад-вперед летали табуретки, подушки, одежда, ботинки, одеяла и даже матрацы. Когда сражение достигло апогея, кто-то сдернул Кузьму с верхнего яруса и уложил на пол. На опустевшее место тут же спикировала увесистая тумбочка.
– Ты че, с головой не дружишь? – спросил неизвестный. – Щас бы тебя размазали по койке, как дерьмо по асфальту!
Присмотревшись, Кузьма опознал в своем спасителе одного из «червяков», Никиту по прозвищу Тит.
– Спасибо, – сказал он.
– Забудь это слово, – сказал Тит. – «Спасибо» только лохи говорят. Пацаны говорят «благодарю». И вообще, держись ближе ко мне и Пуле, а то быстро схавают. Усек?
– Да… Усек…
Вдруг вспыхнул свет. Зазвенела решетка, и в помещение вошел здоровенный усатый милиционер.
– Что еще за бардак, мать вашу! – заорал он. – А ну, прекратить!
Метко пущенный кем-то ботинок сбил с него фуражку.
– Ну, засранцы, вы у меня сейчас попляшете! – пригрозил усатый и ушел, заперев решетку.
– Щас «веселых ребят» позовет, – сообщил Тит. Спрашивать, что это за «веселые ребята», не понадобилось. Уже через полминуты в комнату ворвалось человек десять в камуфляже и с резиновыми дубинками.
– Лезь под койку, – скомандовал Тит.
Кузьма послушался, и Тит залез следом. Помимо них, под кроватями уже обретались: зачинщик беспорядков Шнурок, Пуля и четвертый из «червяков», Мишка Макуха.
– Все, пацаны, щас начнут искать, кто кипиш поднял! – испуганно сказал Шнурок.
– Пара дней в изоляторе тебе не повредит, – ухмыльнулся Тит. – Нечего было выделываться.
– Пуля, я не хочу в изолятор, – заныл Шнурок. – Там холодно. Может, придумаем чего? Пусть вон Кузя паровозом идет. Ему все равно через пару дней на мамкины харчи…
Перед лицом Шнурка возник массивный кулак Тита.
– А это вот видел? Сам накосячил, сам и расхлебывай.
– Пуля, чего он? Скажи…
– Отвяжись!
Пуля внимательно следил за тем, что творится возле решетки. Там «веселые ребята», орудуя дубинками, постепенно восстанавливали «конституционный порядок».
– Во пруха, блин! Менты решетки запереть забыли, – сказал Пуля. – Берите шмотки и ползите за мной.
Он быстро нырнул под соседнюю кровать. Остальные «червяки» и Кузьма последовали за вожаком. По пути к ним присоединилось еще несколько подростков. Если глядеть сверху, они и впрямь напоминали ползущего по полу гигантского червя. Конечно, их вскоре заметили милиционеры.
– Вася! Решетку! Решетку закрой! – крикнул кто-то.
Таиться больше не было резона, и ползущие мигом обратились в бегущих. Первым проскочил Тит, за ним Макуха, потом Пуля, Шнурок, Кузьма, а там и шестой, седьмой, восьмой… Перед девятым решетка захлопнулась. Лестница из пяти ступенек, коридор, подсобка, окно – все это они миновали одним духом и – очутились на свободе.
Оказавшись на улице, Кузьма замешкался. Он вдруг вспомнил инспектора Глушенкову – она ведь обещала помочь. Но задумался он лишь на миг. Пьянящий воздух свободы погнал его прочь. Он бежал, петляя по улицам и дворам, совершенно не чувствуя усталости, и остановился лишь тогда, когда услышал позади жалобный зов:
– Кузя, стой!.. Сто-ой… – Харкая и держась за печень, за ним ковылял Шнурок. – Ну, ты прям спортсмен, – сказал он, отдуваясь. – Не угонишься за тобой. А где все пацаны?
– Не знаю…
– А что это за район?
– Тоже не знаю…
– Я тут, кажись, еще не бывал… – Шнурок задумчиво огляделся. – Ничего, разберемся.
Разбираться пришлось долго. Около часа они бродили меж девятиэтажных коробок, по совершенно одинаковым на вид дворам, пока Шнурок наконец не сказал:
– Вон п-памятник. От него и д-до нашего «офиса» нед-далеко… – У Шнурка зуб на зуб не попадал.
Только теперь Кузьма понял, что промасленной фуфайки на нем нет. Видно, забыл впопыхах при побеге.
– На, надень, – сказал Кузьма, снимая с себя куртку.
– А ты?
– Будем греться по очереди…
Минут через сорок они добрались до «офиса», который в простонародье именовался канализационной шахтой. Возле нее, нервно покуривая, топтались остальные «червяки».
– Шнурок, ты че, блин, как долго? – строго спросил Пуля. – Мы уж думали, тебя снова замели.
– Как же, заметут они меня! – отмахнулся Шнурок. – Закурить дайте.
– Держи, – Пуля протянул ему пачку. – Его-то зачем с собой притащил?..
– А куда ему податься? – сказал Шнурок, прикуривая. – Да ты, Пуля, не ведись. Кузя, вроде, ничего пацан.
«Червяки» удивленно переглянулись. От Шнурка они таких слов явно не ожидали.
– Ладно, – кивнул Пуля, откидывая тяжелую чугунную крышку. – Милости просим к нам в «офис», блин…
Спустившись по узкому и довольно длинному колодцу, Кузьма оказался в просторном бетонном помещении, освещенном керосиновой лампой, посреди которого лежали две огромные трубы, обложенные стекловатой. Очевидно, это были трубы теплотрассы – от них исходило приятное тепло. По стенам шел затейливый узор из ржавых труб меньших диаметров, оснащенных множеством вентилей и задвижек. Единственная свободная и ровная стена была облеплена фотографиями автомобилей и голых красоток, пол же устилал пружинистый ковер из разобранных картонных коробок. Кузьме показалось, что откуда-то справа доносится плеск воды, но прислушаться он не успел. Кто-то пихнул его в спину.
– Блин, че столпился-то! – сказал Пуля. – Проходи, присаживайся. Шнурок, чаю завари!
Кузьма уселся на пол, прислонившись к теплой трубе.
– К трубе не прислоняйся, – предупредил Пуля. – Стекловата, блин. Завтра будешь чесаться, как шелудивый пес.
Перебравшись на новое место, Кузьма вновь услышал плеск. Он стал прислушиваться и присматриваться.
– Здесь рядом, метрах в пяти-шести, канализационный сток, – объяснил Тит, заметив, как озирается Кузьма. – У нас есть туда лаз, прямо за твоей спиной. По нему мы от ментов срываемся…
Пуля наградил товарища суровым взглядом. – Да ладно тебе, – отмахнулся Тит. – Тоже мне, военная тайна…
Кузьма повернул голову и увидел выдолбленную в бетоне круглую дыру диаметром не больше полуметра. Дыра была заткнута тряпкой. Кузьма машинально потянул за клок, и тряпица легко вывалилась из дыры, открыв черную горловину. В нос ударил гнусный запах, и Кузьма поспешно вернул затычку на место.
– Там же узко, – сказал он. – Человек нипочем не пролезет…
– Взрослый не пролезет, – уточнил Тит. – А вот мы – запросто.
Кузьма сильно сомневался, что сможет туда залезть. Аесли бы и залез, так умер бы от страха где-нибудь на полпути. Тут сверху как снег на голову – в буквальном смысле – свалился Шнурок. В руках у него был горячий котелок.
– Доставайте кружки, пацаны! Чай поспел!
Команда Шнурка положила начало сказочным превращениям. Из красивой и прочной картонной коробки от японского телевизора тут же собрали стол. На столе появились продукты, большинство из которых Кузьма видел только в телевизионных рекламах: кексы, печенья, рулеты, чипсы, орешки, шоколадные батончики. Ему даже подумалось, что «червяки» недавно подломали продуктовый ларек.
– Хавай, Кузя, не стесняйся! – пригласил Пуля, а Шнурок сунул ему большую кружку с чаем.
Первым делом Кузьма решил попробовать чипсы с усатым мужиком на этикетке. Он знал, что они стоят дорого, поэтому никогда не просил их ни у матери, ни уж тем более у отчима. Чипсы оказались вкусными, но со странным керосиновым привкусом. Он обнюхал коробку, потом свои руки. Запах шел именно от них.
– Тряпка, которую ты хватал, пропитана керосином, – пояснил сидевший рядом Тит.
– А зачем?
– Крысы его не любят.
– Крысы?! – испугался Кузьма. – Тут есть крысы?
– Приходят иногда из канализации, – спокойно сказал Тит.
Кузьма продолжил трапезу, но уже с меньшим удовольствием. Ему казалось, что за спиной кто-то ползает. Впрочем, чаепитие было недолгим, и это несколько удивило Кузьму. Он ожидал бурного обсуждения перипетий последних дней. Событий ведь хватало: и арест, и КПЗ, и отдел, и спецприемник, и побег. Но все это, видимо, было так привычно «червякам», что все обсуждение ограничилось парой колких шуточек в адрес нерасторопных милиционеров. Минут через пятнадцать все разбрелись по импровизированным картонным койкам. Кузьма постарался пристроиться подальше от дыры. Он собирался не спать до самого утра, чтобы в случае чего дать крысам отпор, но едва закрыл глаза, как тут же и провалился в сон.
«Потерянные» родители
Если смотреть со стороны, выходной день у инспектора Валентины Глушенковой выглядел довольно странно. Ровно в девять она явилась на работу, что само по себе подозрительно, просидела в своем кабинете почти два часа, пару раз позвонила по телефону, после чего вышла на улицу, купила в ближайшем киоске журнал и снова вернулась в кабинет. Когда перевалило за полдень, дежуривший по отделу капитан Панфилов не выдержал и постучался к Глушенковой.
– Входи, Толя, – Валентина встретила друга улыбкой. – А я-то все думала, когда же ты ко мне явишься!
– Ты случайно не…
– У меня все нормально, – поспешила заверить хозяйка. – С мужем не ругалась, ремонт не затевала и очень бы хотела провести выходной дома.
– Так почему же ты здесь? – удивился Панфилов.
– У меня на девять была назначена встреча. Я так думала…
– А с кем?
– С родителями одного мальчика…
– Случайно, не юного ли математика?
– Его самого, – Глушенкова тяжело вздохнула. – Не понимаю, почему их нет до сих пор. Я вчера позвонила участковому в Тумботино и сообщила, что мальчик нашелся и его можно забрать сегодня в девять. Тот, кстати, сильно удивился. Оказалось, никто не заявлял о пропаже.
– Не повезло парню, – вздохнул и Панфилов. – Кто у него родители? Конченные алкоголики?
– Нет, но, как сказал участковый, сложные…
– А может, он просто забыл сообщить или время перепутал?
– В том-то и дело, что не забыл и не перепутал. Я недавно звонила, проверяла.
– Празднуют, наверное, – предположил Анатолий. – А чего ты так волнуешься? Ну, посидит твой математик пару дней в распределителе. Ничего с ним не случится.
– Понимаешь, Толя, я ему слово дала, что завтра… то есть уже сегодня, он будет на свободе. А еще я обещала разобраться с его излишне активным отчимом.
– Что, бьет парня?
– Причем регулярно! – Глушенкова стиснула кулаки. – Но ничего, у меня к таким бойцам подход имеется!
Тут в дверь робко постучали.
– Войдите, – сказала Валентина.
В кабинет зашла женщина неопределенного возраста в старом, но хорошо сохранившемся цигейковом полушубке, шали и ботах «прощай, молодость».
– Я по поводу сына… Кузяева Кузьмы, – сказала она.
– Раздевайтесь, проходите, садитесь…
Пока гостья снимала верхнюю одежду и располагала ее на вешалке, Панфилов тихо удалился.
– А где ваш муж? – спросила Валентина. – Я же просила приехать с ним.
– Федя немного приболел. У него легкие очень слабые.
«Зато руки слишком даже сильные! – подумала Валентина. – Хотя, на что я надеялась? Все эти кухонные бойцы смелы только с беззащитными. А как только на горизонте замаячит милиция, они либо отбывают в важные командировки, либо заболевают».
– А когда у вашего Федора закончится больничный? – спросила Глушенкова.
– Больничный?.. – Женщина растерялась. – Так ведь не брал он больничный-то. Дома хворает. Травами лечится и горчичниками.
Но Глушенкова и не думала отступать.
– Значит, через пару дней он сможет ко мне приехать? – спросила она.
– Наверное…
– Вот и замечательно. – Валентина достала из стола казенный бланк. – На всякий случай, чтобы ваш муж не запамятовал, я выпишу ему повестку, а вы передадите. Договорились?
– Да…
С минуту гостья испуганно наблюдала за тем, как Глушенкова выписывает повестку, но потом набралась смелости и спросила:
– А зачем вам Федя то?
– А вы разве не догадываетесь?
Из рассказа Кузьмы Глушенкова знала, что как бы сильно ни бил его отчим, каким бы пустяковым ни был повод, мать всегда находила этому оправдание. Валентина не понимала, откуда берутся такие вот матери, но знала, что такая порода есть, причем довольно многочисленная. Сейчас следовало ждать самых невероятных оправданий. Так и вышло.
– Так ведь он не со зла, – начала защитительную речь женщина. – Федя к Кузьме относится как к сыну родному, а он, словно волчонок какой-то, невзлюбил отчима с самого первого дня. А за что – непонятно. Федор и материально о нем заботится, и в воспитании участвует. Наказывает иногда, что правда, то правда. А как без этого? Без твердой мужской руки мальчишку разве воспитаешь? Нас вон с сестрой отец в детстве драл – и ничего, выросли не хуже других!