– Так то родной отец, а не чужой дядька, – заметила Глушенкова, закончив писать повестку.
– А Федя вовсе и не чужой, – собеседница явно входила в раж. – Я ж говорю вам, он к Кузьме как к сыну. А что строг с ним, так это правильно. Федя – человек справедливый. Просто так руку не поднимет. И потом, Кузьма сам не подарок. То нахулиганничает, то двойку из школы принесет. Опять же из дома сбегает…
– А по каким предметам Кузьма получает двойки? – поинтересовалась Валентина.
– По всяким. По русскому, по математике, по этой… как там ее… физике…
Валентина смотрела на собеседницу с удивлением. «Господи, бывает же такое! Это ж надо настолько не интересоваться собственным ребенком». Если бы перед Глушенковой сейчас сидела горемыка-пьяница, чьи жизненные интересы давно на дне бутылки, все было бы ясно. Но ведь нет: в глазах женщины еще теплится разум, а сердце еще способно любить. Только вот любовь эта распределена как-то уж слишком несправедливо – мужу все, а сыну ничего. Именно это и угнетало Глушенкову. По опыту она знала, что в девяноста из ста подобных случаев ребенок, оказавшись вне дома, уже никогда туда не возвращается. И дело тут не в побоях и издевательствах ненавистных мачех или отчимов. Просто дети не умеют прощать предательство.
– А где Кузьма то? – спросила женщина.
– В приемнике-распределителе, – ответила Валентина. – Это недалеко. Я вам выпишу постановление и пропуск. Паспорт у вас с собой?
Женщина пошла к вешалке, где висел полушубок. Очевидно, паспорт лежал в нем. Глушенкова ждала, когда та извлечет документ, но тут случилось неожиданное.
– Я паспорт дома забыла, – заявила вдруг женщина.
– Но без удостоверения личности вам мальчика не отдадут! – сказала Валентина.
Странно, но в глазах гостьи она прочла облегчение.
– Тогда, может, я за ним завтра приеду?
Глушенкову словно током дернуло. Она много раз слышала эту фразу, и слово «завтра» в таком контексте означало «никогда». Первым ее порывом было встать из-за стола, вынуть из полушубка паспорт и отхлестать им непутевую мать по лицу. Но гнев быстро утих, уступив место жалости к забитой, безвольной женщине.
– Может, Кузеньку в какой интернат определить? – жалобно, чуть не плача, пробормотала гостья.
Валентина красноречиво молчала.
– Знаю, что вы обо мне думаете: завела хахаля и теперь от обузы хочет избавиться. А ведь не так это! Я их обоих люблю. И сыну только добра желаю. Мы ведь все вместе уже сколько живем, и никак они с Федей не поладят. А у Феди нрав суровый. Боюсь, не случилось бы беды…
– Так бросьте этого Федора и живите с сыном вдвоем! – посоветовала Валентина.
Женщина чуть подалась вперед, видимо, хотела что-то ответить, но тут же и передумала. Время шло, а она все молчала. Глушенкова поняла: кого бросать, а с кем жить, она уже давно выбрала. И, может быть, это даже к лучшему. Валентина представила жизнь Кузьмы по возвращению домой. Первое время отчим, конечно, не станет трогать мальчика, побоится, но рано или поздно сорвется. Вновь начнутся побои, причем с каждым разом бить будет все сильнее и сильнее. И самое ужасное, что безвольная мать не будет перечить. Скорее уж наоборот, постарается оправдать наказания воспитательными соображениями. А Кузьма рано или поздно возненавидит не только отчима, но и мать. А тут уж и впрямь до беды недалеко.
«Но что делать? – спросила себя Валентина. – Не отдавать же мальчика в приют. Должен быть какой-то другой выход!.. А если упечь садиста в тюрьму?.. Нет, вряд ли это хорошая мысль. Тогда уже мать возненавидит сына. Да и вряд ли удастся что-нибудь доказать. Ведь единственный свидетель будет на стороне тирана».
Прокрутив в голове несколько вариантов возвращения Кузьмы к родным пенатам, Глушенкова с ужасом поняла, что приемлемого среди них просто нет. А в этом свете просьба матери пристроить сына в интернат выглядела не такой уж безнравственной.
«К тому же, интернаты разные бывают, – рассуждала Валентина. – Есть, например, интернат для одаренных детей, а Кузьма, несомненно, одарен. Там очень приличные бытовые условия и великолепные преподаватели. И Кузьма сможет по-настоящему развить свой математический талант».
Валентина не успела порадоваться решению – из-за двери выглянул капитан Панфилов.
– Валя, можно тебя на минутку? – попросил он.
Глушенкова вышла в коридор.
– Только что звонили из приемника-распределителя, – сообщил Панфилов. – У них там ЧП – убежали восемь подростков. Среди них и твой математик.
– Вот так сюрприз! – Глушенкова ушам своим не верила. – А они там ничего не напутали?
– Нет, все точно, – ответил Анатолий, протягивая коллеге журнал регистрации происшествий. – Вот список беглецов.
– В хорошенькой же компании он оказался! – досадливо поморщилась Валентина, прочитав список. – А когда был побег?
– В половине первого ночи.
Валентина невесело улыбнулась.
– Кузьма оказался на свободе даже раньше, чем я ему обещала. Хоть одна приятная новость сегодня…
Скажи детству «прощай»
Новый день в стане «червяков» начинался не с утренней зарядки и не с чашки бодрящего кофе, а с сигареты. Покурить натощак любили все четверо, так что Кузьма проснулся в клубах едкого дыма. Едва он открыл глаза, как услышал вопрос Пули:
– Кузя, курить будешь?
– Я не курю, – ответил он.
Пуля посмотрел на него так, будто увидел инопланетянина.
– Ну, ты даешь, блин…
Через пару минут все уже были на поверхности. Утро было ясным, из-за домов пробивались солнечные лучи. Не будь на календаре середина декабря, этому можно было бы порадоваться, но зимой яркое утреннее солнце означало только одно – сильный мороз. Первым его ощутил Шнурок, оставшийся без верхней одежды.
– Ни фига себе… жара! – невесело пошутил он.
– А че ты наверх вылез? – спросил Пуля. – Посиди покуда внизу. А мы щас сгоняем куда-нибудь и сообразим тебе новый прикид!
– Где вы без меня фуфайку найдете?
– А тебе обязательно фуфайка нужна? Куртка не пойдет?
– Не пойдет, – замотал головой Шнурок. – В фуфайке у меня вид жалостный, лучше подают!
– А без одежды еще жалостней! – неожиданно для всех и для себя самого сказал Кузьма. – Ходи так, и подавать будут еще лучше!
Все заулыбались, а Шнурок насупился. Обиделся, похоже.
– Не дуйся, – примирительно сказал Кузьма. – Я же пошутил!
Но Шнурок, оказывается, и не думал обижаться.
– Пацаны, это ж клевая идея! – весело заявил он. – Кузя – голова! Сто очков, что без одежды подавать будут лучше! Прикиньте, какую можно задвинуть разбодяжку! «Дяденька, тетенька, – плаксиво заныл он, – хулиганы куртку отобрали, помогите чем сможете!»
– Круто, блин! – восхитился Пуля. – На такую фишку любой поведется! Только без одежки быстро заколеешь!
– А пусть кто-то ходит неподалеку и носит мою фуфайку, – нашелся Шнурок. – Бабки сшибу – оденусь, а увижу лоха подходящего – тут же снова разденусь!
– И кто за тобой ходить будет? – поинтересовался Тит.
– Да вон хоть Кузя! Его ведь идея…
Все вопросительно посмотрели на Кузьму.
– Я не против, – тихо сказал он.
– Зашибись! – воскликнул Шнурок. – А теперь погнали скорей за фуфайкой. Я знаю, где ее можно надыбать. Тут недалеко…
Фуфайку добыли быстро – за десять минут, из которых девять заняла дорога до магазина «Спецодежда и инструменты». Выглядело это так. Едва компания оказалась возле магазина, Шнурок заглянул в окошко и подозвал Пулю.
– Смотри, фуфайки вон там с краю висят, рядом с камуфлированными куртками.
– Вижу, – ответил Пуля.
– Только размер бери поменьше…
– А это уж, блин, как получится, – сказал тот и направился в магазин.
«Червяки» отошли на приличное расстояние, спрятались за забором и стали ждать. Примерно через минуту из магазина выскочил Пуля с чем-то большим в руках. Следом выбежали два неуклюжих охранника.
– Во придурки! – сказал Шнурок. – Пулю догнать захотели!
Действительно, Пуля летел так, будто его выпустили из автомата. Взрослые это быстро поняли и остановились, пробежав метров триста.
– Все равно поймаем! – крикнул один из них.
– Идешь ты и пляшешь! – весело отозвался Пуля, заворачивая за забор.
Получив обновку, Шнурок тут же надел ее на себя и завопил: – Пуля, ты че за хрень принес?! Я ж фуфайку просил!
Все заулыбались. Вместо фуфайки Шнурок был облачен в камуфлированный бушлат военного образца, причем преогромный.
– Теперь у нас есть собственный омоновец! – сказал Тит. – Будем документы проверять и шмоны устраивать!
– Да пошел ты! – обиделся Шнурок, стягивая бушлат.
– Не дури! – остановил его Макуха. – Бушлат клевый! Мой батя когда-то такой же носил. В нем тепло, как в печке! Побегаешь раздетый по морозу, так тебе как раз такой и понадобится.
Против резонных доводов Шнурок возражать не стал и не без удовольствия закутался в теплый бушлат.
– Все, пацаны, хорош порожняки гонять! – сказал Пуля. – Пора, блин, работать.
Минут через двадцать «червяки» уже были на своих рабочих местах. Тит обосновался возле касс автовокзала, изображая несчастного подростка, которому не хватает сущей мелочи на билет в далекий город, где его ждет больная мать. Макуха неподалеку прикидывался сыном участника какой-то вымышленной войны, собирающим деньги на лечение для отца-инвалида. При этом он так точно описывал боевые подвиги, якобы со слов отца, что «разводил» даже военных. Пуля не побирался, поскольку был «в авторитете», то есть воровал по мелочи и защищал младших собратьев от наездов. Все это рассказал Кузьме Юрка-Шнурок, чье место было в подземном переходе. Еще недавно Шнурок просто ходил и приставал к прохожим с примитивной просьбой «подать на хлебушек», но сейчас перевоплотился в раздетого хулиганами и продрогшего насквозь мальчугана и был этому несказанно рад. После очередной удачной «операции» он подбежал к Кузьме, завернулся в теплый бушлат и дрожащим то ли от холода, то ли от радости голосом сказал:
– Прикинь, Кузя, мне щас одна крутая тетка штукарь отвалила! А сперва даже хотела отвести меня на рынок и куртку мне купить. Еле отговорил.
– А почем сейчас зимние куртки? – спросил Кузьма.
– Штуки полторы-две, наверное.
– Так чего ж ты отказался?
– А на фига мне еще одна куртка? – удивился Шнурок.
– Ее же можно сдать обратно и деньги получить. Только для этого чек нужен.
– Во лоханулся! – сплюнув, сказал Шнурок. – Молодец, Кузя! Котел у тебя варит.
Одержимый идеей сверхприбыли, Шнурок сбросил бушлат и помчался догонять щедрую женщину. Вернулся он через полчаса в добротной стеганой куртке с капюшоном.
– Ну, как тебе мой прикид?
– Улет! – с некоторой завистью сказал Кузьма. Шнурок вынул из кармана чек и, покрутив им перед лицом товарища, заявил:
– Две!
– Чего две? – не понял Кузьма.
– Куртец стоит две штуки! – пояснил Шнурок. – Пошли за бабками.
– А может, оставишь куртку себе?..
Шнурок ненадолго задумался, а затем сказал с грустью:
– Прикинь, на рынке продавцы приняли эту тетку за мою мать. А сама она меня все время Юрочкой называла. Так клево было! Моя мамашка меня Юрочкой сроду не называла – все Юрок да Юрок. А когда напьется – ЮрикШнурик. И за покупками со мной никогда не ходила…
По щеке Шнурка пробежала слеза, потом еще несколько. Он быстро вытер лицо, сурово глянул на Кузьму и сказал:
– Скажешь кому про это – убью! – Он медленно снял куртку и облачился в бушлат. – Пошли за бабками…
Когда рабочий день закончился, общая выручка «червяков» составила пять тысяч шестьсот сорок четыре рубля. Такой суммы «червяки» давно не зашибали. Основную долю поступлений в общую казну обеспечил творческий дуэт Шнурка и Кузьмы.
– Вы бы видели этих чудиков на рынке, когда я им сказал, что папаше не понравился цвет куртки! – делился Шнурок подробностями удачного дельца. – Во у них рожи-то были! Скажи, Кузя?
– Да, были…
– Кузя, ты че невеселый? – спросил Шнурок. – Тоска, что ли, заела? К мамке с папкой потянуло?