Черт побери, все это слишком смущало. Мне стоило уйти.
Я вернулась на террасу, распрощалась с Лизой, пока Алекс вытаскивал из багажника мой велосипед. Я разложила его, узнала у Лизы, можно ли по лесной тропе выехать к шоссе – можно! – и покатила.
На сердце у меня было легко, сосны потрясающе пахли, во рту все еще стоял привкус печенья с корицей. До встречи я бы оценила шансы Алекса как ноль, сейчас дала бы полпроцента или единицу. Лизе явно хотелось обсуждать своего возлюбленного, и она была готова делать это с первыми встречными. Они много лет вместе, но нет речи о свадьбе или детях… Хотя это зависело от того, сколько Вайсману лет. Википедия гласила, что он тридцать пятого года рождения, но это, конечно, невозможно. Готессы с форума, однако, в эту цифру верили, полагая, что Вайсман вампир.
Я приехала домой и поставила велосипед в прихожей, предварительно обтерев шины. От Алекса не было ни слуху ни духу. Он заявился, когда уже стемнело.
– Ну что? – пихая ему в руки какао, спросила я.
Алекс сиял.
– Она ангел. Никогда еще не встречал такой невероятной женщины.
– А как же я, – я села в кресло.
– Ты не женщина, ты ужас, летящий на крыльях ночи.
– Подробности, брат.
Я сделала вид, что ем попкорн из стакана. Алекс покряхтел, потянулся, заметил:
– Думаю, шансы есть. Я намерен увести ее у этого напыщенного ублюдка.
Я «подавилась попкорном».
– Лиза упоминала, что Вайсман все реже и реже появляется дома. Она раскрутила его, нашла переводчиков, вложила в него массу времени и сил… А он, кажется, просто воспользовался Лизой и охладел к ней.
Сосед горазд на скоропалительные выводы.
– У нее накопились претензии к Вайсману, – осторожно заметила я. – Еще она очень одинока.
Алекс энергично закивал. Добавил:
– Мы договорились встретиться через пару недель – я обещал ей ростки ежевики, ну и помочь с садом по мелочи. Так что… Начну с малого, а там посмотрим.
– Не рассчитывай на большее, чем помощь с садом, – сказала я и поставила какао на пол. Алекс смотрел на меня странным взглядом. Наконец он сказал:
– Мне нужна будет твоя помощь.
– Какая же?
– Социальные сети, – пробурчал сосед. Я отпрянула. Он уже заставлял меня собирать информацию про своих предыдущих пассий и «ангелов», и каждый раз я ненавидела себя за это. Я не ломала ящиков и не занималась социальной инженерией, но все эти «аккаунт на форуме о той-терьерах» и «шестьсот игр в Steam» вызывали у меня лишь тошноту. Алекс мог бы делать все это сам. Но хуже.
– Алекс, я…
– Пожалуйста, Марго! Мне нужна помощь с ней. Любимые группы, день рождения, цитаты… Ты сама, что ли, не знаешь, как это все важно?
– Ты же сам нашел ее в интернете на форуме. Что, так трудно поискать ее самостоятельно?..
Алекс выразительно смотрел на меня с невероятной скорбью во взгляде. Какой же он странный.
Я согласилась.
Я искала «компромат» на «ангела» все воскресенье, преодолевая скуку: аккаунт Лизы на «Фейсбуке» был забит рецептами, цветочками, платьями и вышивками. Ни на одной фотографии не было мужчин, кроме повторяющегося на снимках полного блондина (брат) и ребят с работы на корпоративных вечеринках «ОСТа». Для людей, которые стремятся показывать свою жизнь в красках при помощи интернета, такой скрытный партнер, как Вайсман – смерти подобно. Вечером я кинула Алексу архив по почте, и вошла к нему, чтобы прокомментировать. Он любовался на фотографию Лизы на телефоне.
– Там не так много информации. В лайках на «Фейсбуке» сериал «Аббатство Даунтон», в любимых книгах – все классическое «викторианство» с «Джейн Эйр» во главе. Две регистрации на форумах: «Частный дом» о бытовых делах и «Вышивка». Инстаграм ты знаешь, остальные социальные сети – заброшены. Нашла десятилетней давности блог на «Живом журнале», но там только стихи, да и то не ее.
Кажется, Алекс был разочарован.
В следующие выходные он лежал на диване и чах, и я, накормив соседа собственноручно приготовленной лазаньей, решила покататься на велосипеде. Я набросила дождевик – серые тучи висели низко – и поехала по нашей улице вправо. Я гнала под мелко накрапывающим дождем, пока не оказалась на шоссе. Поворачивать назад стало поздно, и я доехала до того самого бора, что был возле поселка Лизы.
– Что ты делаешь, Марго? – спросила я сама у себя. И сама себя оставила без ответа.
До дома Лизы и Вайсмана – десять минут. Я въехала в бор, и шины мягко зашуршали по сосновым иглам. Когда я свернула с тропы ближе к домам, холеные особняки замелькали по левой стороне. Я остановилась напротив дома в скандинавском стиле и замерла. Окна не светились; на участке никого не было видно. Я прислонила велосипед к дереву и пошла вперед, стараясь держаться за соснами. Я встала за ближайшей к дому и осмотрела участок.
В качестве забора от леса – довольно низкий каменный парапет; от дороги – живая изгородь. Кованые фонарики возле крыльца не горят. Я осмотрела крышу террасы и не увидела ни намека на видеокамеры.
Я холодно и отстраненно фиксировала информацию, будто Алекс сидит в соседней комнате и грустит о Лизе, а я безо всяких эмоций вновь и вновь вбиваю ее имя в Гугл. Лиза замечала, что Генри ведет себя как «параноик». Их дом не выглядит защищенным. Жилище параноика было бы набито камерами, а вдоль участка стоял внушительный забор. Загадка.
Я набрала Алексу смс: «Слушай, а Лиза работает в эту субботу?». Ответ пришел сразу: «Да, поэтому мы и встречаемся в следующую».
Бывают моменты, когда ты плохо осознаешь, что делаешь. Мысли останавливаются; темнота пожирает их одну за другой, а затем захватывает твое тело.
Что-то будто толкнуло меня в спину – видимо, прохладная, колкая лесная тьма. Я в два шага оказалась у забора и перебралась через него; затем – скользнула к стене дома.
Балкон нависал низко – и я подпрыгнула, подтянулась на руках и молниеносно залезла в комнату.
Это, видимо, была спальня Лизы – именно Лизы, а не совместная. Я вдруг осознала, что мне плевать на Лизу. Я не хочу рыться в ее шкафу (целая гардеробная), косметичках (очень красивое зеркало в кованой раме).
У окна стояли разнообразные комнатные цветы в горшках. Я заметила целую галерею ярких акварелек над узкой кроватью и старинные принты из книг по биологии в рамах над телевизором. Больше здесь не было ничего интересного, и я вышла в коридор. Коридор оканчивался окном, вниз уходила широкая лестница. Я толкнула одну из дверей наугад – это оказалась «общая спальня»: в кровати могли бы поместиться десятеро. Белье, разумеется, черный шелк.
Вот это уже было, как мне казалось, в духе Вайсмана; я закрыла спальню и зашла в следующую комнату.
Святая святых.
Кабинет.
Я будто оказалась дома. Каждая деталь этой комнаты кричала: «Я принадлежу Генриху!», и мне хотелось закричать то же самое. Маленькая готка Марго подняла голову, и с ее бордовых губ сорвался одинокий крик. Та Марго бы упала в обморок, завидев этот письменный стол – дубовый, основательный, с рядом разномастных «молескинов» на полке. Справа, возле окна стоял узкий книжный шкаф, где лишь одна полка была отведена под труды Вайсмана, остальное – прочие авторы. Стивенсон, По, Набоков, Воннегут, Уитмен. У книжного шкафа стоял черный кожаный диван, над которым на ремне висела акустическая гитара. На полированном гладком дереве остались матовые отпечатки пальцев.
Напротив дивана стоял еще один книжный шкаф и обычный, платяной.
– Уходи, Марго, уходи, – шепнула сама себе я. Часть меня слушала, не идет ли кто, но в доме царила оглушающая тишина. Другая часть меня провела пальцами по кожаному дивану; эта моя часть еще дружила с маленькой Марго, которая рыдала в черный кружевной платок. Я подошла к книжному шкафу и открыла его. Я сразу увидела первое издание «Самого большого осколка» – его главы Вайсман публиковал на форуме. Я вытащила книгу, раскрыла ее и поднесла к лицу. Глубоко вдохнула – мои губы пересохли, пальцы затряслись, и я вдруг поняла, что делаю что-то очень-очень плохое.
Я закрыла письменный шкаф и открыла платяной; маленькая Марго лишилась чувств, и я стала самой взрослой, самой испорченной из всех Марго сразу.
У Вайсмана вещей было немного – или по крайней мере, он не хранил здесь всю одежду. Пара теплых пальто, горнолыжная куртка, очень растянутый серый свитер, только теплые вещи – ни одной рубашки или футболки. Я потянула пальто за рукав – оно было длинным и довольно узким; какого роста ни был бы Вайсман, вряд ли он полный или раскачанный. Я ткнулась носом в растянутый свитер – и это была ошибка. Свитер часто носили и редко стирали; он пах мускусом, перцем и старыми книгами; я отшатнулась. Это чувство нельзя перепутать ни с чем, оно было темным и тянущим, зовущим, оно жило внизу моего живота. Я провела мокрыми ладонями по бедрам; захлопнула шкаф и опрометью понеслась прочь, назад к спальне Лизы.
Я выскочила на балкон, кое-как спрыгнула, подвернув лодыжку, и побежала лес. Я нашла велосипед и какое-то время, ничего не соображая, быстро шагала вперед, придерживая его за руль.
Наконец я замедлила шаг, отдышалась. Лодыжка болела, но терпимо.
В лесу дождь еле накрапывал, и я сняла капюшон. Если бы меня поймали, Алексу пришлось бы поставить на своих отношениях с Лизой крест. Он бы не простил меня. Так что рассказывать ему о вылазке нельзя.
Я нарушила закон. Как ни крути, я тварь. Как я вообще дошла до такого? Что со мной произошло?
В чем же дело?
Вайсман. Испортила ли я детскую готическую любовь? Волны космического ужаса не поднимались; ледяной колкий стыд не приходил. Я закрыла глаза и вспомнила все те запахи; фактуру дубового письменного стола, темные стены, простор и воздух. Даже поймай меня полиция, это бы стоило того.
Я залезла на велосипед и поехала домой.
3
Я лежала на кровати и слушала «Sopor Aeternus». Точно так же, как и пять лет назад, когда прочла на «Форуме костей», что это любимый музыкальный проект Вайсмана. Сколько раз я прогуливала институт, бродя по зимнему парку, с этими песнями в ушах, воображая, что Вайсман, где бы он сейчас ни был, тоже слушает эти композиции. Интересно, они ему все еще нравятся?
В остальном я плохо помнила, как прошел вечер субботы и воскресенье. У Алекса был рабочий завал, и он не заводил разговоров о Лизе. Мне не нужно было краснеть. Алекс знал меня слишком хорошо, чтобы понять, когда я вру. Он читал меня как раскрытую книгу, а иногда мне казалось, что я очередное растение на его балконе. И я определенно сорняк.
Черная полоса, которая ненадолго меня оставила, вернулась. Я опоздала на работу в понедельник, разослала неправильные письма во вторник, вляпывалась в неприятные офисные передряги с печальной периодичностью. В сумке поселился «Самый большой осколок», который я купила в книжном на углу в обеденный перерыв. К черной матовой обложке было чертовски приятно прикасаться. Я сидела в своем офисном кресле с сумкой на коленях, одна рука была на мышке, вторая – на книге. Мне казалось, что все в порядке, пока Лана Шауб не покашляла многозначительно за моей спиной.
– Марго, что ты делаешь?
Я вытащила руку из сумки и воровато обернулась.
– Ничего. Задумалась.
Я вернулась к письмам, Шауб ушла.
Меня отпустили в пять, и пока я спускалась по лестнице офиса, неожиданно позвонила мама.
– Как ты, Рита? Когда собираешься домой съездить?
Мать всегда называет меня «Ритой», сколько бы я ни просила не делать этого. В неприятных мелочах людей просто невозможно изменить.
– Не знаю, мам, наверное, в октябре. Сейчас туговато с деньгами.
Мать традиционно поохала. Она никак не могла взять в толк, почему я живу «с мальчиком», но вынуждена платить за жилье. По ее стандартам, дружба между людьми разного пола, вне зависимости от их ориентации – выдумка фантастов, наряду с машиной времени и телепортацией. Разговор завершился присланным на почту письмом с «потрясающей диетой». Я могу похудеть до состояния скелета, но мои ноги все равно будут немного «полноватыми». Разумеется, когда скандал с письмами Марка достиг апогея и его претензии были поданы матушке под соусом из слез и соплей, сочувствие, которое я получила в ответ, оказалось сдобрено хорошей ложкой оправданий моего омерзительного парня. «Ну, они действительно полноватые, Рита».
Вот и сейчас, находясь на расстоянии в добрых семь сотен километров от меня, матушка умудрилась испортить мне настроение. Вместо дома я выехала на шоссе и, сама не понимая, как, снова оказалась в бору недалеко от дома Лизы и Генриха.
Я выбрала старую сосну поблизости от въезда, бросила велосипед на хвою и села спиной к дереву. Шерстяная юбка моментально облепилась иголками, но мне было плевать. Не хотелось ни плакать, ни звонить матери и орать. Я понимала, что могу нажаловаться на мать Алексу, но его ободряющий взгляд ничего не даст. Мне не станет легче. Есть слишком глубокие раны. Я закатала рукава куртки и посмотрела на свои предплечья: с тыльной стороны солнце слабо осветило узкие белые шрамы. Мне захотелось взять что-нибудь острое и провести по ним еще раз, и я в ужасе опустила рукава.
Осенний лес передо мной был мрачен и пуст. Темно-оранжевые стволы уходили вперед, как колонны. Лес всегда напоминал мне храм, особенно хвойный: никакого подлеска, только широкие ровные стволы и далекие рваные кроны где-то там, наверху, где сидит равнодушный насмешливый бог, которого скорее всего нет.
Телефон в кармане трубки завибрировал. Алекс вспомнил про меня:
– Марго, ты где? Я жду тебя. Ужин и сериальчик, ты забыла?
– Я, э-э-э, гуляю. Скоро буду дома, – ответила я.
Мне ужасно не хотелось возвращаться, хотя наверняка Алекс сегодня приготовил рыбу под сыром, которую я съедала за рекордные минуты. При мыслях о еде меня замутило.
На часах было шесть. Я села на велосипед и покатила дальше, к уже знакомому прогалку возле крошечного холма. В кирпичных исполинских соседях домика в скандинавском стиле горел уютный свет; обитель Вайсмана оставалась темной.
Я легко перемахнула через каменный заборчик и, крадясь, обошла дом кругом. Машины в гараже видно не было. Солнце начало садиться, и розовые кусты загорелись оранжевым. Я рассеянно оборвала увядший бутон и сунула в карман. Вернулась к дому и зашла на террасу; входная дверь была заперта на ключ, и я вернулась на улицу и проделала уже знакомую процедуру: подтянулась на руках и залезла на балкон спальни Лизы.
Я вышла к холлу у лестницы и открыла дверь слева – в этой комнате я еще не была.
Вторая ванная. Я щелкнула выключателем, и мягкий холодный свет блеснул на черном кафеле. В углу, на плетеной корзине, лежал ворох полотенец; над ним – полка с внушительным ассортиментом гелей и шампуней.
Джакузи тоже была черной. Я присела на ее край и судорожно вздохнула. Что я здесь делаю? Что я опять, черт побери, здесь делаю? Я медленно сползла по бортику вниз и легла на дно ванны, упершись ботинками в блестящую кафельную стену.
На раковине стояли стаканы с зубными щетками, расческами, какими-то мазями и кремами. Все – идеально чистое: ни малейшего намека на то, что этими вещами пользуются люди, особенно двое. Внезапно меня прошиб холодный пот. А вдруг – никакого Генриха Вайсмана не существует? Вдруг все эти книги пишет сама Лиза?..
Но в чем смысл такой мистификации? Неужели мрачные фантастические книги стали бы хуже продаваться, если бы их писала женщина? Наше общество полно дерьма и предрассудков, но вряд ли бы Лиза пошла на такое. Быть солнечной и жизнерадостной в реальности и писать о темноте и страхах в своих книгах вполне возможно; но все эти вязаные салфеточки и цветочки… Нет, это слишком противоречиво и нереально.
Я встала и взглянула на часы. Я сидела в ванной Вайсмана уже полчаса, пора было убегать. Я быстро шагнула к вороху полотенец и схватила верхнее: оно выглядело так, будто им недавно пользовались.