– Уж не родственник ли он Хокона, – прокомментировал Стейнер.
– Печально известный мясник в Циндерфеле? – улыбнулась Ромола. – Кстати, Кристофин – красивая девушка. Вы двое… – Капитан выгнула бровь, и Стейнер почувствовал, как запылали его щёки.
– Похоже, всё закончилось до того, как успело начаться, – огорчённо проговорил юноша.
Он понял, что потерял больше, чем просто семью, и волна горечи затопила его.
– Если увижу её, то передам, что ты цел и невредим.
– А буду ли я? – Стейнер покачал головой. – Буду ли цел?
Ромола пожала плечами.
– Всё от тебя зависит.
– А мой отец? Ты успокоишь его?
Чужестранка кивнула.
– Мы с твоим отцом старые друзья. Только болтать об этом не вздумай. – Капитан сурово глянула на парня, что противоречило её обычному насмешливому добродушию.
На языке у Стейнера крутилась добрая дюжина вопросов, но взгляд Ромолы дал понять, что ответов ему не видать, как своих ушей.
Пока корабль дрейфовал по бурным волнам, они молча стояли на палубе. Юноша крепко держался за перила и старался сдерживать дрожь. Может, это последние моменты свободы, и стоит ухватиться за них обеими руками.
Ромола покачала головой и указала в море.
– Северные острова. На них с Циндерфела устремляются страшнейшие бури.
Стейнер прищурился и увидел вдали пару дюжин чёрных скал, восстающих из морских глубин. Некоторые казались стройными, как огромные клыки, другие – приземистыми, потрескавшимися. Крупнейшие вершины сформировали внушительную массу, которая доминировала над морем, запуская в небо каменные глыбы и пуская из невидимых отверстий струйки дыма.
– Вулкан? – предположил молодой кузнец.
– Нет, не вулкан, – возразила Ромола. – Дым образовал вокруг острова тёмный ореол. Чем выше к небесам, тем ярче он окрашивает небо в тёмно-серый цвет.
– Владибогдан, – прошептал Стейнер.
– Верно.
В тени острова рассказчица умерила веселье.
– Боюсь, это твой новый дом.
Среди массивных чёрных скал не виднелось и намёка на жильё. Да разве там можно жить? Ромола отдала несколько приказов, и корабль встал на курс вокруг острова.
– Что-то мне подсказывает, что нового матроса ты не ищешь, – буркнул Стейнер. – Знаешь, я настоящий труженик.
– Хорошая попытка. Слушай, ты мне нравишься, но наши пути должны разойтись. – Ромола повернула штурвал, и «Надежда Дозорного» устремилась по каналу между Владибогданом и Северными островами. Здесь пепельная завеса казалась ещё темнее и более зловещей.
– Было бы неплохо, утони весь этот остров в волнах, – подметила капитан.
– И, желательно, до того, как я ступлю туда ногой, – уточнил Стейнер.
По мере приближения скалы становились всё выше, пока в задней части острова не открылась широкая бухта с чёрными песками и темноглазыми сторожевыми башнями. Чайки дрейфовали на утреннем ветру, взывая к режущему волны кораблю скорбными криками.
– Что теперь? – спросил Стейнер.
Ромола пожала плечами.
– Не знаю. Я никогда не ступала на земли Драгмактской академии.
Юноша удивлённо поднял бровь.
– Я ничего об академии не слышал.
– Всё сам увидишь, как только доберёмся. – Чужестранка нахмурилась, переживая, не сболтнула ли лишнего.
– Академия. Только этого мне не хватало. – Стейнер покачал головой и вздохнул с тревогой.
– Она как-то связана с Зоркими, – добавила Ромола. – Я пыталась узнать больше, но дальше сторожки мне не попасть. Они не жалуют любопытных глаз.
– Академия, – повторил Стейнер с закравшимся подозрением.
– Лучше тебе спуститься, – велела капитан.
«Надежда Дозорного» зашла в бухту, и остров отбросил на корабль тень, вытеснив собой небо.
– Тебя не должны здесь застать. Уходи.
Молодой кузнец направился в трюм, стараясь проскользнуть как можно незаметней, но шансов на это оказалось ничтожно мало: широко распахнутые глаза детей уже горели любопытством. Послышались комментарии, что кто-то стал фаворитом капитана, но по большей части разговоры сосредоточились на увиденном. Стейнер отвечал на вопросы, умалчивая о главном. Неожиданно корабль сбавил ход, и постоянная качка от вод Призрачного моря больше их не беспокоила. Все глаза устремились на прямоугольник серого неба над трюмом, где скоро появятся лица солдат, которые позовут их на палубу и уведут на земли Владибогдана.
* * *
Бухта не отличалась большими размерами, и корабль остался покачиваться на тёмной воде, алея в тени под гранитными скалами. Солдаты переправили детей на каменный пирс и велели ждать, как будто имелись желающие скорее ступить на чёрные пески и броситься бежать вверх по длинной лестнице.
– Пусть Фрейна тебя милует, – напутствовала Ромола.
– Храни тебя Фрёйа, – ответил Стейнер.
Было странно говорить о древних богинях с человеком из Шанисронда, однако он почувствовал, что слова её были искренни.
– Не знала, что ты веруешь в древних богинь, – удивилась Ромола.
– Не верую, но сейчас любая удача пригодится.
– Советую не упоминать их на острове, – предупредила капитан, – иначе не избежать тебе строгого наказания.
Иерархи Хигир и Ширинов сошли с корабля последними. Если кто-то из них и был моряком, то скрывал этот факт безупречно. Старики медленно направились к пирсу, где имперцы с горем пополам затащили их наверх. С широко открытыми глазами и едва дыша, дети наблюдали, как мужчины в масках проталкивались через давку.
– Что теперь? – прошептал Максим.
– Крутой подъём. – Стейнер кивнул на бесчисленные ступени.
Глаза мальчика расширились, но не по той причине, которую предположил Стейнер – затянутая в перчатку рука Ширинова взметнулась и болезненно рассекла губу.
– Молчать! Не знаете, что есть дисциплина? – Улыбающаяся маска иерарха повернулась к остальным детям. – Вас здесь быстро научат послушанию! Вы усвоите, что потребности Империи всегда превыше собственных!
Голова Стейнера кружилась от удара, но он твёрдо стоял на ногах. Облизывая окровавленную губу, пострадавший юноша не сводил взгляда с Зоркого.
– Лучше тебе укротить столь мрачный взор, дитя.
– Мой взгляд станет наименьшим из ваших бедствий, – кривясь от боли, буркнул Стейнер. – И я вам не дитя.
Ширинов вновь поднял кулак, но Хигир тотчас поймал его за руку.
– Хватит, брат, уж больно много ему почестей, – вмешался Зоркий в нахмуренной маске.
Ширинов отстранился.
– Слава Императору, что мы наконец вернулись, – добавил Хигир со вздохом.
Неожиданно вокруг его стоп вспыхнул огонь, облизывая камень языками пламени. Дети завизжали – кроме нескольких ребят, которые выглядели потрясёнными и даже виноватыми. Солдаты погнали их по лестнице, грубо выкрикивая приказы на сольском. Многие дети спотыкались, не зная, чего опасаться больше: открытого использования колдовства Хигиром или предстоящего изнурительного подъёма. Ширинов вышагивал спереди, пока его товарищ присоединился к Стейнеру позади группы, освещая ступени ярким пламенем, так и танцующим возле его ног.
– Сестра любила сказания о подобном огне, – вспомнил Стейнер. – Она называла его «свечой покойного»[2].
Хмурая маска кивнула.
– Да, есть одна старая сказка о том, как в полнолуние злые спригганы выбираются из леса и бредут в темноте по своим делам.
– Да какие у них дела? – удивился Стейнер, устало поднимаясь по гранитным ступеням.
– Говорят, спригганы приходят на кладбища, усаживаются на надгробия или пирамиды из камней, – хрипел за маской Хигир. – Эти существа поют страшные песни и вытягивают из покойных последние остатки жизни. А когда появляется крошечное пламя, прячут его под стекло и зажигают с его помощью фонари.
– Свечи покойных…
– Верно.
Стейнер взглянул на одежды Зоркого – они не опалились и даже не почернели.
– И вам под силу их потушить?
– Да, – заверил Хигир, – хоть и мало в этом приятного.
Группа поднялась выше. Скалы казались мёртвыми и безжизненными, никаких следов гнездящихся птиц или лишайников. Стейнер наблюдал, как Максим изо всех сил пытался переставлять ноги, пока одна скользкая, истертая временем ступенька его не подвела. Молодой кузнец поймал мальчишку за плечо, предотвратив тем самым долгое и, вероятно, смертельное падение. Двое парней оглянулись на чёрный песок бухты и основание лестницы. Даже Хигир обрадовался возможности остановиться и перевести дух.
– С-спасибо, – промолвил Максим, бросив взгляд на «Надежду Дозорного».
– Не медлите, – велел Хигир, указывая вперёд.
Мальчик закрыл рот и склонил голову. Они ступили под каменную арку, достаточно широкую, чтобы пропустить четырёх человек за раз. Те дети, которые не были окончательно измотаны подъёмом, застыли в изумлении. Весь остров занимала окружённая скалами огромная площадь со ступенями на каждой стороне, ведущими к высоким, как башни, высеченным в камне зданиям. Но взгляд Стейнера был прикован к дракону, который высился перед толпой детей. Он и понятия не имел, как может выглядеть древнее чудовище, ведь Сольминдренская империя запрещала любые изображения этих ужасных существ. Однако во всем Винтерквельде не найдётся иного названия для данного вида. Даже самые дюжие солдаты казались муравьями на фоне высоченного змееподобного тела на мощных лапах. В разверстой пасти виднелись острые, как сабли, зубы. Казалось, дракон застыл в измученном немом вое. Стейнер вздрогнул, когда заглянул в тяжёлый ониксовый глаз: его взбешённый блеск твердил о голоде и ярости. Языки пламени танцевали по бесчисленным чешуйкам, а крылья могли посоперничать с парусами «Надежды Дозорного».
– Да хранит меня Фрёйа… – выдохнул Стейнер.
8
Хьелльрунн
«Нетрудно предположить, что Император доверял в управлении лишь Зорким и Синоду, однако все властные структуры подвержены коррупции. Крепитесь же, Иерархи, в противостоянии искушению покинуть Империю. Ординариям, кто не заметил колдовскую метку, советую лучше выполнять обязанности, а тех, кто прибегает к убийству, призываю отказаться от привычки. Грешить – значит привлечь внимание Охранцев, ошибаться – стать целью всадников в чёрном».
Из полевых заметок иерарха Хигира, Зоркого при Имперском Синоде
День явился Хьелль в бликах и вспышках, подобно солнечному свету, проникающему в глубины океана. Вот уже послышались голоса и неистовый лай собаки где-то вдали. Хьелльрунн лежала в покрывалах во вчерашней одежде, окутанная теплом и печалью. Веки оставались тяжёлыми, и ей никак не хотелось пробуждаться. Пусть Марек сам идёт за водой к колодцу, а Стейнер готовит завтрак. Ничего страшного не случится, если кухню выметет и печь растопит.
Стейнер.
Что за странное чувство, безымянное и горькое?
– Стейнер? – тихо позвала Хьелль, но ответа не последовало.
Девушка перевернулась на бок и заставила себя встать. Она и раньше с трудом поднималась, но тут совсем обессилила.
– Стейнер, я, кажется, захворала.
Снова тишина.
В голове вместо мыслей витали семена одуванчика.
– Стейнер?
Одеваться нужды не было – помятая одежда ясно дала понять, что прошлой ночью Хьелль рухнула в кровать как подкошенная. Видать, день выдался долгим. И тут девушка застыла от внезапного озарения.
Испытание.
Хьелльрунн взметнулась с покрывал, и хотя бегом это не назовёшь, тело её делало всё возможное, чтобы нести ноги вниз по лестнице. Нет смысла обыскивать кузницу или кухню, поэтому девушка тотчас вылетела на улицу и бросилась к заливу с колотящимся сердцем. Солнце уже давно поднялось над горизонтом, спрятавшись за одеяло серого облака, что изо дня в день висело над Циндерфелом.
Как я могла проспать?
Хьелль бежала и бежала, с каждой секундой всё больше приходя в себя. Ледяной воздух рвал горло и лёгкие; пальцы горели от холода. Она и дождь не заметила, пока не поскользнулась на мокрой мостовой.
Как я могла забыть?
Она летела по улице, едва касаясь тёмно-серых булыжников. Мимо то и дело мелькали домики, чьи грязно-серые каменные дымоходы выбрасывали на волю пепельно-серые клубы дыма. В этом городе столько серого цвета, что Хьелль нутром ощущала, как он вымывал из её души жизнь и надежду.
Стейнер. Хьелльрунн неустанно думала о брате и, невзирая на боль в икрах, продолжала свой бег. Лёгкие горели, но она не останавливалась.
Стейнер. Девушка поняла, что его увезли, ещё до того, как достигла причала. Среди чёрных просторов Призрачного моря тёмно-красного фрегата не было видно. На пирсе, словно одинокий страж, стояла Кристофин с покрытой головой. Чайки голосили над ними, пока порывы ветра приносили ливни, словно бесформенных духов, стремящихся вернуться из моря домой.
– Нет его больше, – промолвила Хьелльрунн, не в силах ясно мыслить и говорить сквозь пелену слёз.
Кристофин повернулась и открыла было рот, но тут же закрыла, не в состоянии выговорить ни слова из-за дрожащих губ и катящихся из глаз слёз.
– Где все? – поинтересовалась Хьелльрунн. Смертельная тишина обрушилась на Циндерфел, и ни единой души, кроме Кристофин, не было видно.
– Дома, – уставшим голосом ответила девушка. – Все пришли поглазеть, как он уплывает. – Дочь трактирщика сделала паузу. Хмурая тень омрачила её взор; мимолётная насмешка искривила прекрасные губы. – Пришли убедиться, что его забрали. Некоторые ждали, пока корабль уплывёт. А теперь вот разбежались по домам, поджав хвосты. – Кристофин взяла Хьелль за руку и повела в город в сторону таверны.
Хьелльрунн хотела поговорить, но разум опустел – слова никак не приходили на ум. Она удержалась, чтобы не разреветься навзрыд, но новые слёзы продолжали выступать с каждым ударом сердца, высыхая на лице, обжигая ледяным холодом.
– В «Тлеющем Знамени» засела пара десятков пьяниц, ещё часть – у моего отца, – уточнила Кристофин. – Остальные же сидят дома со своими родными.
– Конечно. Радуются, что беда обошла стороной, – буркнула Хьелль, пристально глядя вперёд и крепко держась за дочь трактирщика.
– Верно. Уже давно в Циндерфеле не случалось подобного. – Кристофин вздохнула. – Я каждый год наблюдаю, как забирают детей, но колдовскую метку всегда находили в чужих городах, чужих странах, у чужих людей.
– Да. Словно не касающийся нас несчастный случай, – заметила Хьелль, – как в тот раз, когда телега опрокинулась и убила возницу.
Кристофин остановилась и заглянула в глаза меченой.
– Хьелль, тебе нездоровится? Я понимаю твои переживания, но ты выглядишь… сонной…
– Скорее, отравленной, – перебила Хьелльрунн, вспоминая горький вкус молока. – Отец вздумал добавить в молоко снотворное, чтобы я не проснулась утром и не сказала им…
– Не сказала что?
Я бы взмолилась не забирать Стейнера. Я бы убедила их, что колдовская метка лежит на мне. Меня нужно было забрать на остров. Это моя вина и…
– Хьелль?
Слова Кристофин усмирили глубокий океан вины и подводные течения стыда.
Хьелльрунн сглотнула и посмотрела собеседнице в глаза.
– Я хотела умолять не забирать Стейнера.
На долю секунды она усомнилась, что Кристофин поверила. Хьелль сглотнула и опустила взгляд.
– Родной отец напоил меня снадобьем, чтобы я не проснулась. А я ведь даже не попрощалась.
Поток слёз хлынул по щекам, хотя какое это имеет значение, если на улице дождь? Кристофин обняла Хьелль, и они продолжили путь в гору в таверну Бьёрнера.
– Мне нельзя внутрь, – возразила Хьелльрунн, вспомнив мрачные взгляды посетителей и давящее присутствие Хокона.
Склонив голову, Кристофин обошла таверну и провела девушку через боковую дверь. Их встретила маленькая, окутанная тьмой гостиная, где дочь трактирщика зажгла дорогой с виду медный фонарь.
– Обожди здесь. Хочешь, огонь разожги. Я приготовлю чай и принесу покрывало. Нужно тебя согреть и просушить одежду, иначе заболеешь.
Хьелльрунн только кивнула – от изумления даже улыбнуться не вышло. Никогда ей не доставалось столько заботы. Безусловно, Марек был хорошим отцом, но ввиду столь ярой практичности, нежностей он не жаловал, а ласковым становился, только сделав над собой усилие.
– Спасибо, – поблагодарила Хьелль с неуверенной улыбкой на худом лице.