– Господи – прикрикнула Аделия. Как её удивила и поразила эта история, блажь и нега разлились по телу, она почувствовала прилив сил и эмоций, ей захотелось раскачать весь мир, побежать и разбудить всех громким признанием, что она счастлива, и что нет сравнения её радости – мамочка, а что было дальше? Ты меня так впечатлила, так встревожила, я безумно признательна тебе, что ты мне всё прояснила.
– Как только Дериан узнал об этом, крепко обнял меня, и прошептал, тихо-тихо, красивое и нежное признание, от которого, я растроганно, долго плакала. На следующее утро, сказал, что бы я собирала вещи, потому что мы уезжаем. Я жутко растерялась, не зная что ему ответить, я хотела как можно быстрее оповестить об этом предложении своего отца, до безумия желала, чтобы он последовал с нами – она смутившись замотала головой – но вопреки всем моим убеждениям, он коротко и ясно ответил, что позаботиться о себе сам, что не намерен жить за чужой счёт.
– И неужели жизнь позволила случиться тому, что ваше родство стало пустым и ненужным? – воскликнула Аделия – раскидав так негоже и грубо!
– Ты сама ответила на свой вопрос, ответ всему – жизнь, и как ни спорь, как ни опровергай её причуды, всё одно – смириться придётся, и существовать под её строгим присмотром, кивая в ответ головой. В данный момент знаю одно, что отец не беден. Не изменяя себе, продолжает хитрить, и великолепно группируясь под нужды и потребности горожан, предоставлять только необходимое и важное, что действительно в цене. Ему легче одному, я в этом не сомневаюсь, он подвижно и шустро познаёт торговлю, успешно обновляя свои идеи… Но есть у меня и догадки, о спонсорской помощи, которую охотно осуществляет твой отец.
Ариана побледнев, вздрогнула, её лицо казалось, вспыхнуло белизной, резко контрастируя с тёмными тканями атласной одежды. Она силилась встать, но упрекнув себя в несдержанности, хмуро опустила голову. Но Аделия в свою очередь медлить не стала, и подгоняемая задором, опрометью бросилась в коридор, который мгновенно разорив тишину, наполнился громкими криками. Ничего нового и удивительного для себя Аделия не открыла, её глазам покорилась знакомая картина. Озлобленная Мадлен, раскрасневшаяся и растрёпанная, с ярко красными, пухлыми, совсем такими же щеками, как у Лансере, шустро и неуклюже, подняв как можно выше приторно ажурное платье, босиком, пыталась скрыться от не менее возбуждённой сестры. Изабелла, громко крича и возмущаясь, в сердцах, поспешила отправить ярко розовый туфель, в след убегающей:
– Твоя невероятная наглость, мне ужасно не нравиться – она задыхаясь, теребила в руках вторую из туфель – ты получишь по заслугам, мне всё надоело!
– Нет-нет даже и не вздумай – остановившись, застонала Мадлен, видя как пальцы сестры грубо пытаются сорвать золотую пряжку – ты не посмеешь этого сделать!
– Не зная моих способностей, не суди по мне, глупая кукла! – пряжка звонко коснулась паркета, отскочив к ногам Аделии.
– Боже ты мой, Боже мой – прибежал Лансере вытирая платком пот со лба – ну нельзя вас оставить одних без присмотра, за двадцать лет вашего существования на этой земле ничего не изменилось – положив руку на живот, он повторно глубоко вздохнул, спрятал платок, и отдышавшись продолжил – что на этот раз?
Ни Мадлен, ни Изабелла не спешили с ответом, их смущала Аделия, которая без лишней скромности и стеснения следила за происходящим. Она это прекрасно понимала, но терпеливо продолжила любопытствовать.
– Я спрашиваю ещё раз, что произошло? – раздражённо спросил Лансере.
Ему абсолютно не шла злость, гнев не искажал черты его лица, он просто казался ещё заботливее, а временами, просто забавнее. Поэтому Аделия не удержавшись, мило улыбнулась, прикусив губу.
– Не собираюсь при посторонних ничего никому говорить! – фыркнула Мадлен, скрестив на груди руки.
–Тем более, когда ухмыляются, видя чужую беду! – подтвердила Изабелла, поморщив лоб.
– Во-первых, я не наблюдаю здесь посторонних – рассудительно начал Лансере попеременно глядя то на дочерей, то на Аделию, желая быстрее закончить с детским абсурдом – а во-вторых, ваши действия и поступки это какое-то шутовское ребячество, Изабелла и Мадлен, как понять эту несерьезность?
– Вот то, что действительно не серьёзно, так это мчатся сломя голову на другой конец света, и ради чего? Ради пару милых улыбок в наш адрес, со словами, о том, как мы выросли и похорошели! – недовольно процедила Изабелла, перебирая кучеряшки кричаще рыжих волос – ну ведь папочка, это больше чем бессмысленно!
– Устала я от всего и всех, надоели! – выплеснула клокочущие слова Мадлен. Пафосно и вызывающе подняла затерзанную пряжку, и подойдя к Лансере забубнила – ты нас любишь, а мы вот так вот с тобой!
Лансере обнял дочерей, и как можно ласковей и нежней промурлыкал:
– Сейчас, вы пойдёте каждая по своим комнатам, спокойно укутаетесь в тёплые одеялки, и уснёте, а я тем временем подумаю над очередной загадкой, кого и чем порадовать. Вы наверно прекрасно знаете, что для каждой из вас у меня припасён сюрприз. Девочки мои, доброй вам ночи, нежных снов! – он не поскупился на объятья и поцелуи, задобрил каждую ласковым шёпотом на ушко, ему была приятна забота, тем более о родных.
– Аделия, милая моя, почему не спишь, в столь поздний час? – спросил Лансере, оборачиваясь в след уходящим дочерям – всё улажено! В порту нас будет ожидать величайшей красоты парусник! Я его видел, эх сокровище ты моё! – воскликнул он, предвкушая искусить плоды своих трудов – тебе бы следовало выспаться, отдохнуть, гляжу на тебя, на твою болезненную бледность, и содрогаюсь, следующим утром нам в путь, а твоё личико не свежо, не бодро, не излучает яркого света!
– Я в полном порядке, не стоит переживать, моё состояние кажущееся бессилие. На самом-то деле, я полна уверенности! – она скользнула в полуоткрытую дверь, своего собственного мирка, ограничивающегося четырьмя стенами. Лансере последовал за ней, уловивший момент, расположения и полного доверия. Ему не хватало общения с Аделией, её искреннего тепла, которое она щедро дарила ему.
– Эти бессонные ночи меня сводят с ума, как думаю и тебя тоже. В нашем замке, в последнее время, никто не знает сна и спокойствия – Лансере улыбнувшись замолчал, в свете горящих свечей он увидел Ариану, неподвижно сидевшую на краю широкой кровати. Балдахин частично скрывал её силуэт. Желтовато – розовый свет свечей, дрожа, прерывисто играл на её добром и милом лице, предавая её печальному лику, мистический оттенок, такой таинственный и манящий. Лансере оробел. Панически глядя на Аделию, спросил – возможно, я помешал вашей беседе, но разрешите мне остаться в вашей милой компании. Не посудите и не посчитайте это за наглость, хочу признаться, мне просто тоскливо, и возвращаться к себе, мне не очень бы хотелось.
– Лансере, нам твоей компании очень не хватало – искренно сказала Аделия, и потянула его за руку в сторону софы.
Не смея, а точнее не желая возразить, он скромно устроился скрестив руки на груди. Ему не хватало уверенности, и он это знал. Тогда решил в корне измениться, нет, совсем не для того чтобы произвести впечатление, или заинтересовать своей персоной, просто, найдя в себе силы, создал иллюзорный, непринуждённый вид. Одну руку, он положил на колено, вторую, протянул чтобы достать крохотную миниатюру, изображавшую Аделию, совсем ещё ребёнком, рядом с улыбающимся Икером, чья улыбка не смогла стереть горечи печальных серых глаз, а лишь наоборот нагнетала несоответствие, улыбки и слёз… Так и он сейчас, прервал свою попытку измениться, и оставшись прежним, удручённо опустил глаза.
– Мне безумно неудобно и горько, возможно я поступаю бесчеловечно и жестоко, отбирая у Вас дочь, на столь длительный срок, но голос совести, не пророчит поступить мне иначе. Ваши чувства, вполне понятны мне, и нет желания у меня встать на Ваше место Ариана, позвольте понять меня правильно – взволнованно говорил Лансере, так и не осмелившийся поднять глаза на собеседницу – уважая Ваши чувства, мне велит судьба поступить иначе вашему желанию.
– Не стоит таких переживаний – ответила Ариана, немного помедлив с ответом – мои интересы, в данной ситуации не существенны. Желание человека, который находиться напротив Вас, для меня наиглавнейшее, и поэтому, я не имею никакого права запретить ей или опровергнуть.
Аделия заметила, что Лансере, подавлен, убит раскаянием, его угнетали слова сорвавшиеся с губ.
– Дорогие мои и любимые люди, мне страшно глядеть на вас, мне неприятно и жутко слушать ваши разговоры. О чём ваши мысли и надежды? Какие иллюзии смущают вас? Что вас гложет? Этого я никак понять не могу! Явное чувство того, что все по мне поют молебен, хотя я ещё жива и здорова! Так нельзя! Прости меня конечно, такую глупую и не смышлёную! Простите!
– Когда ты искренне повзрослеешь, тогда и поймёшь нас – немного смутившись произнесла Ариана, ей был безоговорочно неприятен эмоциональный порыв дочери, но умевшая держать себя в руках, скрывать запертыми свои эмоции, она спокойно, даже как – то неуютно холодно продолжила дальше – ты умеешь ценить, сострадать и любить, ты умеешь, распахнуть свою душу, и без остатка отдать её, ты наделена смелыми идеями и надеждами, но не забывай одного, твоя плоть, твоё сердце, твой внутренний мир ещё юн и непорочен, чтобы понять, что такое сопереживать человеку, являющемуся частью тебя самой, являющемуся твоей кровью и болью.
Свечи догорали, их свет понурый и тусклый, не спешил суетиться, поддаваясь удручённым мыслям собеседников, он медленно умирая, таял, как и угнетались обострившиеся эмоции тоскливых слушателей. Аделия поняв свой опрометчивый порыв нескромным и грубым, больше не хотела изливать свои эмоции. Как и прежде замкнувшись в себе, удалилась в самый тёмный угол комнаты, запрятав лицо в ладонях. До её слуха временами доносилась неторопливая и размеренная беседа Лансере и матери, сдержанный робкий смех, и спешащий бег часов…
Порывы лёгкого, влажного ветра, оставляли причудливые, сказочные рисунки на стекле, словно несмелая, талантливая рука породила их. Лепестки заснувших цветов, чуть содрогались, от прохлады, льющейся с открытого окна.
Неуёмный страх сковал Аделию Монтескьери. Охваченная паникой приближающегося рассвета, молила неугодные часы остановиться, закрывала глаза, кусая до крови побледневшие губы, мысленно умоляла таинственного незнакомца явиться к ней, и вернуть всё как было. Как же она ошибалась в разговоре с ним, как она грубо ошиблась в разговоре с отцом, как, лживый и сумбурный ход своих мыслей, она могла посчитать истинной, разгорячено спутав с надеждой. Нет, так не должно быть, пугать себя неизведанным, это глупо. Она силилась вынырнуть из хаоса, в который сама себя и привела, удавалось это с неимоверным трудом, но прогресс был, и весьма значительный для неё, она смогла встретить восходящее солнце, олицетворяя это, с рождением новой жизни…
Как тонок и покорен, как резв и беззаботен, стремительный, спешащий ручеёк, сколько в нём сил и энергии, сколько изворотливости и подвижности, сколько препятствий и оврагов, на его коротком, но важном пути. Он спешит, не давая себе передышек, временами запинаясь у поваленных, столетних деревьев, которые, нарочно закаляют его, заставляя задуматься. Но он не знает терпения, и безрезультатно, панически бьётся, о твёрдую, словно сталь древесину, она иллюзорна и кажется легкопреодолимой. И лишь со временем поняв, что легче избрать другой путь, пусть он будет длиннее, но зато верным, не обречённым на поражение. Набравшись опыта, выдержки и сил, в неге и блаженстве, он следует дальше, превращаясь в окрепшую, устоявшуюся, со своими настроениями и характерными чертами, безбрежную реку. Зная свой внутренний мир, своё отношение к тому или иному, на подобную перемену надеется Аделия. Она заранее предвкушает лавры победы, переживает горечь потерь и поражений, осознаёт, то, что выпало на её судьбу, надо как бы хотелось, или нет, принять и свыкнуться с неминуемой участью, надо зажечь в себе интерес к жизни, каковой бы она не была.
– Куда мы попали, это же кромешный ад, не иначе! – зарыдала Мадлен уткнувшись в плечё Лансере – папочка, несомненно ты знал, на какие муки кидаешь нас и себя – графиня скривившись, панически разглядывала прохожих, серым потоком мелькавшим за окном роскошной кареты.
– Никто не может быть полностью уверенным в себе и своём будущем. Вероятность оказаться на дне, есть абсолютно у всех! Даже самый богатый и влиятельный, самый успешный и удачливый, неровен час, и окажется на улице… – оборвала гнусавую речь сестры Аделия, она несомненно сама была в ужасе от увиденного, ей было больно смотреть на стариков и детей, снующих от одной груды мусора к другой, грязных, обезображенных, просто жутких женщин, дерущихся друг с другом, ей хотелось поторопить кучера, и по возможности быстрее преодолеть вереницу тесных и промозглых Лондонских улиц.
Карета ехала очень медленно, так как на пересечении дорог, случилось опрокинуться двум повозкам, одна из которых разлетелась в щепки, а содержимое её – изобилие морепродуктов, щедро и богато, разметало по мостовой. Страшный крик и приторная брань зеленщицы, чей обоз, был гораздо справнее, и единственное, что понадобилось, это приложить усилие, что бы перевернуть его, но нет, она, ядовито и чрезмерно артистично отчитывала долговязого, напуганного юношу, который, держался руками за голову, в неверии всматриваясь в картину, ставшей ответом на его невнимательность.
– Вот глупец, это ж надо так! – воскликнула Мадлен, выныривая из окна – Твоя пустая голова, это лично твои проблемы, но почему из-за неё должны страдать другие! – она в сердцах, как можно плотней занавесила тёмно-бордовую штору, и уже Аделии добавила – и нет нужды испепелять меня своими глазами, и если ты у нас такая замечательная и хорошая, иди и пожалей этого несносного олуха.
– Неужели я хоть раз от тебя услышала, что-то разумное – сухо и хладнокровно отозвалась Аделия на оскорбления – ты обладаешь редким даром присваивать посторонним свои качества.
– Нет! Нет! Нет! – закричал Лансере, предугадывая, чем всё может закончиться – вы меня в могилу раньше времени загоните! Мы ещё до пристани-то не доехали, а вы уже кидаетесь друг на друга! Ещё успеем надоесть и возненавидеть, как вы не понимаете, что семья, это крошечный мирок, в котором нет места для скандалов и непониманий. Немногим позже, мы доберёмся до причала, и каждая из вас, пускай разойдётся по своим каютам, я категорически запрещу, видится вам до ужина, это разумное и верное решение, которое вы надеюсь, поддержите. Да, мои дорогие и любимые девочки? – спросил Лансере, сжав в своих мягких ладонях руки негодующих – я люблю всех одинаково! Я безумно счастлив, что имею трёх дочерей и сына, так и вы должны быть счастливы, в обладании такой большой и …. – Лансере запнулся, он опустил глаза, и менее эмоционально продолжил – ладно, ладно, не дурно было бы остаться, хотя бы не озлобленными друг на друга знакомыми – он скрестил руки на груди, и закрыл глаза, ему было до безумия жаль себя, хотя как редко он допускал подобные эмоции, он ненавидел себя за бессилие, за несдержанность, слабоволие. Аделия, не хотела видеть, страдальческих настроения любимого дяди, она обняла его, со всей силой и жаром, со всей любовью и уважением, которые хранило сердце, и шёпотом произнесла ему:
– Я прекрасно поняла, что ты имел в виду, твои идеи и мечты в создании счастливой семьи вполне осуществимы, есть только лишний фрагмент, это я. Прошу, не включай меня в свои планы, не стоит, Лансере, из-за меня вся эта вереница неудач. Они ревнуют тебя ко мне, и с этим не поспоришь, ты должен творить и жить только для них. Обещай, что так и сделаешь? И вот ещё что, извини, недоговорила – задумчиво добавила Аделия, вглядываясь в небольшое, спешащее пространство между двумя приоткрытыми шторами – твоя любовь и твоё уважение, всегда останутся со мной, что бы ни случилось, Лансере, тебя я буду любить больше всех. Тепло моей души, и жар моего сердца, вовеки обязаны принадлежать тебе. Я люблю тебя.