– Это же апокалипсис, человечество с таким развитием вымрет или настоящим мужчиной будет считаться тот, кого каждый второй ребенок будет считать своим папой. Во время революции революционерка А. Коллонтай выдвинула в любви теорию стакана воды. По ней любить, это как утолить жажду чувств. Испил стакан любви и пошел дальше, к победе коммунизма. За границей Симона де Бовуар тоже ратовала: «Ни брака, ни детей, только свобода любви». Любовь же рассматривала не как самопожертвование себя возлюбленному, что сравнивала с самоубийством, а рассматривала её как возможность самоутверждения. Отдала себя полностью науке. Её книга «Второй пол» наделала много шума. У той и другой любовь не была самоцелью, и они её оттесняли на второй план, не понимая того, что в самопожертвовании может быть и социальная среда самовыражения. Та и другая всё-таки выходили замуж и измену мужьям простить не смогли, так как любовь для них не была социальной формой полного взаимного самовыражения. А условия брака не фиксировали общественную необходимость. Ввиду этого детьми ни мир, ни себя так и не осчастливили. То, что их взгляды для развития общества не рациональны, жизнь доказала.
– Если общество будет ориентироваться на прирост биоматериала, то это не такая уж сложная задача, но она слабо связана с личным счастьем, – возразила она. – Эти великие женщины, о которых вы упомянули, были бесконечны в стремлении к своему счастью. Каждому надо давать своё.
– Ну, если так рассуждать, общество может свою репродуктивную значимость потерять.
– Это проблемы общества, а не личности.
– Нет, нет, ни в коем случае, вы ошибаетесь, одиночество – это трагедия и женщины. Здесь, скорее всего, нужны условия, на которых женщина и общество были бы в согласии, и условия узаконенного секса как любви определяли и ту и эту необходимость. Прав я или нет, время покажет. Перед женщиной всегда стоит выбор жертвенности своему «Я», мужчине, детям.
– Может быть, может быть, вы и правы, но пока социальные условия не учитывают этого, их матрица требует жертвенности только семье или работе. Конфликты счастья этим и определены.
– Пока общество не научится находить во всех случаях приемлемо-обобщающее согласие развития жизни, оно не сможет называться благим, и женщины будут жертвовать одним ради другого.
– Вы, медицинские работники, сестры и братья милосердия, разве не служители Бога, неужто допустите того, чтоб женщины жертвовали продолжением своей плоти?
Я усмехнулась.
– Ваши умозаключения смешны.
– Ничего и не смешные. Изначально служители бога занимались и телесным, и духовным здоровьем людей, а значит, и счастьем, и любовью. Почему бы ныне вам не вменить эту обязанность? Для этого нужно только видеть, что любовь – это инстинкт продолжения рода, получения счастья и здоровья. Не находит человек этого счастья в жизни – болеет. Представьте, вы в руках с крестом спасения с молитвой даете пилюли спасения или жрицу духовного исцеления. Нужен всего лишь врач в исцеление с отделом духовного дообследования. Всё сразу упростится.
– В чем-то вы правы. Сестры милосердия были первыми медицинскими спасителями на войнах. Мы и сейчас несем этот крест.
– Женщина, как святая энергия красоты, всегда возбуждает любовь и уже этим исцеляет и с этим призвана Богом идти по миру.
Так, сбиваясь с одной мысли на другую, мы часто разговаривали при его осмотрах. Порой рассуждая о женщинах и мужчинах, утверждал, что женщина, хоть и начинает любить ушами, все равно стремится жить ощущениями сердца, то есть любовью, а это зависит не только от слов. Хотя современные женщины старше восемнадцати лет уже влюбляются не ушами, а мозгами. Мужчины, естественно, влюбляются по-прежнему глазами. В этом говорит их природа, но всегда стараются жить рассудком. Проявляя отношением к женщине свои первые чувства, они тем самым как бы вытаскивают и показывают им своё Адамово ребро: если оно подходит женщине, они получают взаимность. К сожалению, время мужской взаимности не вечно и всегда зависит от легкости замены объекта любви. Чем моложе мужчина, тем чаще думает той головой, которая не на плечах, да и молодки в молодости тоже инстинктивно думают межбедренной совестью.
В любом случае любовь женщины традиционно ответственна, вторична и в сформировавшейся женщине больше разумна. Её взаимная любовь либо заменяет романтическую любовь страсти мужского воображения на любовь душевную, либо нет. Для того чтоб это произошло, от женщины требуется проявление таланта любви. Если его нет, нужно идти в школу религии любви или в больницу. Искусство любви требует своей религии и своей клиники. Потому вам, женщинам, утверждал он, впору стать частью некой спасительной религии будущего. Таким утверждениям я не возмущалась, но иногда просила помолчать, ссылаясь на то, что это мешало обследованию.
Помню, утверждал, что если мужчина влюбляется в красоту, то это увлечение. Живет же больше с характером, это его быт – душевная любовь. Однако соединяется полностью с женщиной духовной любовью – только общим мышлением, интересами и увлечениями. В его понимании было убеждение, что любовь увлечения всегда требует от ИНЬ и ЯН только страсти и жива, пока тепло её греет. Душевная же любовь живет столько, сколько есть энергии взаимного душевного внимания и отказа от себя ради другого. В этой любви, утверждал, что женщина готова возносить себя к божеству через вознесение мужчины до себя.
Как тут можно было реагировать, я не знала, ведь это нельзя было ни признавать, ни отвергать. То, что взаимная духовная любовь может быть вечной и что она не требует альтруизма, могло быть как сомнительным, так и нет. Утверждал, что в ней нет жертвы одного ради другого, как и убийства своей самости. В ней люди срастаются друг с другом. Душа одного мигрирует в душу другого, и происходит реинкарнация чувств в одно целое, превращая отношения в идеальную любовь. Даже физическая измена не может разорвать их. Гибель одного порождает порой гибель и другого. Чтобы этого не произошло, нужен соответствующий врач.
Я как-то даже поддержала его в таком убеждении, и его в рассуждениях понесло дальше. Он стал утверждать, что врач чувств, семейный доктор, семейный священник – должны быть в единой службе. Религия получила бы возможность продлять или укорачивать жизнь уже не на небесах, а в реальной жизни. Утверждал, что врачам всегда легче решать, кому дарить или не дарить бессмертие. Если бросить на весы дела грешные и дела добрые и перетянули добрые – получай таблетки для любви и продления жизни, превысили грешные – отказать. Необходимо только сотворить религию любви как форму исцеления от телесных и душевных недугов. Ниспослание любви должно быть формой терапии исцеления.
Когда же я спросила его, кто же будет платить за такой сервис, Бог или государство, он ответил, что мы, медики, должны стать слугами двух господ, государства и Бога. Основные и дополнительные наши стимулы ставил в зависимость от соблюдения социальной нормы больных, продолжительности жизни жителей и благополучных семей того района, который обслуживает медицинское учреждение. Тогда бы, старался он убедить меня, ваша служба могла бы через святость откровения заставить всех каяться перед процедурой исцеления, даже в грехах. Лечение каждого грешника было бы более эффективным. Рассматривал болезни как грешные накопления.
Я молча слушала его наполовину шуточные, наполовину как будто серьезные фантазии и лишь качала головой. Когда же спросила, за какие грехи постигла его глазная кара, он, увлекшись в своих фантазиях, вполне серьёзно ответил, что не верил в Бога. Потому и верил тому, что медики должны служить Богу, а их исцеление каждого – быть манной с небес за привнесение больными в мир добра. В этих рассуждениях он казался искренним и счастливым. Похоже, у него не было другого терпеливого слушателя кроме меня. Излагая свои доводы, убеждал меня в том, что если бы стимулы врачей зависели от качества здоровья их пациентов, то они бы бегали и беспокоились о здоровье и счастье любого закрепленного за ними жителя, а не ждали, когда они пожалуют со стонами к ним сами.
Наконец, на утверждение, что телесное и духовное здоровье взаимозависимы и только мы можем создать чудо, облегчив страданья людей, создав Рай или Ад на земле, я возмутилась.
– Что вы говорите?! Упаси боже, из медицины делать Ад, для этого есть судебная карающая система, – возразила я. – Дарить Рай куда бы ещё ни шло. У нас в Москве есть и поликлиника с сестрами милосердия, и больница.
Он усмехнулся и задумался.
– Ничего смешного, – опять добавила я, смотря на его реакцию. – Всё серьезно. Если Рай как дар любви и здоровья, то это не только Божья вотчина. Мы, медики, сейчас заботимся не только о телесном здоровье, но и о душевном и психическом и этим как бы помогаем богам.
– Если вы заботитесь о телесном и душевном, – возражал он, – то сферу интимных услуг, наверно, нужно было бы легализовать и подчинить медицине. Как бы там ни было, интимные услуги – это телесная забота, а порой даже единственная форма исцеления от некоторых недугов, порожденных социальной неразрешённостью. Медицина перешла бы на самоокупаемость.
– Ну, этим, видимо, должны заниматься сексопатологи и их клиники, – отвечала ему я. – Здесь есть почва для размышлений, не потому ли вы усмехаетесь, видя в том необычную постановку проблемы? – ответила я.
Он по этому поводу просто заметил, что вспомнил своё и, наверно, согласен со мною. Потом, как-то вспомнив этот разговор, стал утверждать, что в системе современных ценностей нажива всё. А так как религия и власть её служанки то и законность сексуальных отношений принадлежит только семье. Медициной обусловленные сексуальные связи насколько могут быть тоже законны? Из-за имущественной необходимости не каждый способен будет их себе позволить. Деньги уродуют систему ценностей любви. Они якобы должны создавать семейный и бытовой рай, но, увы, не выполняют в полном объеме этой функции и убивают её искренние проявления. Обидно и то, что на предприятиях социальные доплаты работникам не зависят от количества и качества в их коллективах семей, детей и любовных отношений. Все это было необычными его убеждениями, но утверждал, что нужно, чтоб каждое предприятие старалось освободиться от холостых работников и заботиться о любовных отношениях в своих подразделениях. Доплаты социальные за это можно делать от налогов на холостяков, включая женщин, и из прибыли за счет социальной оптимизации налогов предприятий. Семьёй в этом случае, пусть неполной, считать и одинокую женщину с ребенком, даже если её ребенок какое-то время находится в продленке или в социальном детском пансионате за счет предприятия. Это как-то может напоминать патронатную семью, когда ребенок не связывает руки матери полностью, а общается с ней и отцом только в определенные дни недели. Все это должно быть увязано с желанием и возможностью родителей. Такого требует логика развития счастливого социального общества, и семья не будет полностью поглощать женщину и мужчину, оставляя им время для занятия любимым делом.
Его суждения не были ответом на мои возражения, но я решила не развивать этой темы и тактично перевела разговор ближе к своим обязанностям с заботой о зрении.
– Ну, да будет вам рассуждать о глобальном, мне приятней разговор о глазах. Это моя стихия. Глаза человека у каждого свои, и красивы они не размером, а отражением его души. Мне так кажется, что ваши глаза тоже привлекательны. Сознайтесь, что нравитесь многим женщинам, и, наверно, много женщин в жизни знали. Вы и сейчас мужчина хоть куда. Дети-то есть?
– У меня взрослая дочь, – отвечал он. – Она уже выросла, хотя думает так же, как вы. Я ей говорил, что когда я её родил, то обогатил мир, но о своём достатке тогда не задумывался, хоть условий для жизни не было никаких. Я снимал квартиру. Ныне обеспечил ей образование и жильё. У неё есть все, и даже любовь, но рожать пока не торопится. Раньше, наверно, действительно был мужчина хоть куда. Но с женой расстался. Хоть поклоняюсь красоте до сих пор, на брак не решаюсь, как будто не хватает времени и решительности. Красота для меня всегда божественное явление. Она как винный пресс для вина любви.
– Любовь – это Бог, утверждают многие религии. Вы, похоже, спец в этом деле.
– И я с этим не согласен. Спец Бог, а я всегда робел перед красотой. Аромат красоты мне кружил голову, испить не решался, цепенел от её очарования и превращался в манную кашу, размазанную по тарелке очарования. Потому девушки в молодости старались не увлекаться мною, им больше нравилась решительная настойчивость, дерзость или финансовая состоятельность. Я же к большим деньгам никогда не стремился и к длительному ухаживанию был не способен, жалко было времени. Да и к семейной жизни долго не был готов. Я, как и вы, всегда был увлечен делом или занят самообразованием. Однако с другими женщинами, которых ценил невысоко, мог быть иным – шутливо-наглым. Порой рассматривал их очарование лишь как апартаменты отеля соответственной звездной красоты, где отдых требовал денег. В этом не видел большого счастья, но они могли увлечь, хотя тоже боялись моего увлечения и бросали. Я особо не страдал. Так по-настоящему счастливой не сделала меня ни одна, как и я ни одну. Некоторые посвящали даже мне стихи и хотели иметь от меня ребенка, не требуя большего, но не возбуждали во мне истинных чувств. Подперло время, но, так и не встретив своей песни, женился. Жене через стол покажу, и ей достаточно – понесла, а если соседка подсмотрела, то и она в родственники напросилась. Только женщины ныне пойманной радости донести до стола жизни то не хотят, то не могут. А сейчас мне уже можно справку выписывать с разрешением в женской бане мыться.
– Да вы у нас на пенсионера не похожи. Если вы ещё неравнодушны к женской красоте, то с мужским здоровьем у вас все должно быть в порядке, и такая справка насмешкой станет. Ваш возраст у многих молодых и неопытных в любви женщин еще может вызывать интерес. Вы же красивый, мужчина хоть куда.
– Спасибо за лесть, обрадовали. А у вас дети есть?
– Нет.
– Значит, должны иметь много поклонников.
– Увы, я не такая, как вы, но вы не совсем полно ответили на мой вопрос. У вас, как у любвеобильного мужчины, покоренных поклонниц, наверно, много было? Вы в таком возрасте, что уже не стыдно и признаться. Говорят, чем больше у мужчины было женщин, тем он состоятельнее и богаче душевно.
– Вы не правы, да, я уже стареющий мужчина, хоть душа молода. Раньше, как уже сказал, времени и не было на дам, все куда-то к чему-то бежал, а сейчас дамам нужны только деньги. Бог нам отпустил 300—400 лет жизни, а мы в своей суете выживания не дотягиваем до 100. Говорят, что пока мужчине небезразлична женщина и сохраняется влечение к интимным отношениям, он молод. Проблема соответствия душевного и физического старения остается неразрешённой. Однако я могу утверждать: гордость мужчины составляет не количество оставленных женщин с поднятыми юбками, это он как раз склонен скрывать. Гордость мужчины в качестве отношений. Качество же в том, сколько женщин не призирают и не бросают его, а стараются быть рядом с ним и по-прежнему любят его, несмотря на то, что рядом с ним, возможно, другая женщина. Когда эти женщины признают и уважают его выбор, то это значит, что ни над кем из них он не посмеялся. Право на новую любовь такие дамы предоставили ему сами. От этого понимания зависит многое. Сейчас я уже на любовь не рассчитываю. В моем положении получить душевную дружбу и гордиться ею – это душевное счастье.
Помню, вспомнив тогда, что его нужно вести на специальные процедуры, я прервала эту беседу. Сказав, что надо идти на УЗИ, я его повела. Необходимо было посмотреть его левый глаз. Он вызывал у меня беспокойство. После операции там собралась вода, и я боялась, как бы мне не пришлось его снова положить под нож.