Пришла очередь и Тихону заходить в кабинет. Митрохин вошел за ним, зачитал характеристику и оценки выпускника, после чего оставил его наедине с начальником. На беседу с каждым из предыдущих выпускников и определение его дальнейшей судьбы у начальника уходило не более трех минут. Однако прошла уже четверть часа, а Тихон все никак не выходил. Заинтригованные девочки попытались подслушать, что же происходит в кабинете, но сквозь тяжелые деревянные двери были слышны лишь звуки шагов начальника. Тая, приложившая немало сил, чтобы обставить способного юношу на выпускных экзаменах, начала ревновать.
– Присаживайтесь Тихон, – Беляковский заглянул в дело слушателя и добавил: – Тихон Анатольевич. Как одному из лучших выпускников курсов я могу предложить вам любое…
– Не надо мне любое! – выкрикнул Тихон. Он резко поднялся со стула, на который сел несколько секунд назад, и, напирая на начальника, стал разъяснять ему, что думает о перспективе работы в гидрометслужбе. – Спасибо за честь, товарищ майор, карандаши точить для бабушки-синоптика, пока враг бесчинствует на родной земле! Там, за дверью, – Тихон показал на массивные двери, за которыми ожидали другие слушатели, – много желающих, чтоб тепло и сытно! Вот из них и выберите. А я! А я – бить фашистскую гадину… Ни шагу назад!
С первых слов юноши, очень напоминающих фразы из репродуктора или агитационной газеты, начальник понял, в чем дело. Ребята, грезившие фронтом, были в разгромленном Мурманске не редкостью. Приказать выпускнику курсов работать в том или ином месте было невозможно, ведь он был вольнонаемным, да еще и несовершеннолетним. Тихон имел все основания записаться добровольцем на фронт, а спустя время его хочешь не хочешь забрали бы на фронт по призыву. Но и отпускать такого специалиста тоже было нельзя. Зря, что ли, в его обучение вложено столько времени и сил.
– Так вы, Тихон, служить хотите? – спросил начальник управления, меряя свой кабинет широкими шагами.
Молодой человек, ожидавший уговоров, истерик, угроз, упреков, чего угодно, но только не понимания, был крайне удивлен:
– Да, товарищ майор, очень хочу, всей душой. И даже не уговаривайте меня смотреть на облачка. Мало вам, что ли, девочек вон там, в коридоре? Хочу до последней капли крови!
– Что ж, достойная позиция, – неожиданно скоро согласился Беляковский. – Будь по-твоему. Иди, сынок, служи.
Тихон выскочил из дверей начальника, разметав тщедушных девочек по разным сторонам коридора. Ничего им не объясняя, он пулей вылетел из здания, надевая шапку и пальто на ходу.
– Я же говорила, он дурак, – поднимаясь с пола, прошипела Тая.
А начальник управления гидрометслужбы еще некоторое время в задумчивости расхаживал по кабинету. Он побеседовал со всеми выпускниками, но не выходил из своего кабинета, пока не придумал, как поступить с самым своенравным из них. Спустя несколько минут начальник сел в кресло и произнес:
– Если Вася не смог уговорить Тихона, посмотрим, как сложится беседа между майором Беляковским и краснофлотцем Маркиным.
Затем он хитро улыбнулся и приказал построить всех выпускников для поздравления и напутственного слова.
Возбужденный Тихон помчался со справкой об окончании курсов прямиком к Эдуарду Павловичу. Одноногий сосед очень сожалел, что полгода отсрочки нисколько не изменили позицию Тихона. Расчет был на то, что парень увидит, сколь сложна, важна и ответственна работа гидрометеоролога, поймет, что, работая головой, можно принести Родине существенную пользу и что приносить эту пользу можно начать уже сейчас, не дожидаясь 18-летия. Однако его надежды не оправдались. Блеск в глазах Тихона был еще ярче, а вот аргументов в запасе у Эдуарда Павловича уже не было. Надо было держать слово. Без особой надежды на успех он решил напоследок еще раз проверить молодого упрямца на крепость:
– Ты спешил окончить школу, спешил поскорее окончить курсы, теперь спешишь на фронт. Тебе может показаться, что ты торопишь жизнь. На самом же деле ты торопишь свою смерть, сынок.
Тихон только шире улыбался. Он прекрасно понимал, что сосед – человек слова. Справка, что парень сжимал в руке, была его путевкой на фронт, и он ее честно заслужил. Верный своему слову, Эдуард Павлович принял его в формируемую из гражданских жителей Мурманска команду добровольцев. Уже на следующий день юношу переодели в военную форму и вместе с другими добровольцами направили в учебный отряд, расположенный неподалеку от города. В воинской части не было ни мамы, ни Таи, вообще не было никого из знакомых. Жизнь с чистого листа! Жизнь в военной форме! Жизнь военным! Жизнь военным в военное время! Вечерние фантазии наконец-то обретают реальные очертания, наполняются содержанием, получают физическое воплощение. Война! Она теперь так близко, почти осязаема и так желанна. Держитесь, фрицы!!!
Однако не прошло и суток, как восторг сменился разочарованием. Выяснилось, что ни на какой фронт никто из части пока не едет, что двум сотням добровольцев за месяц только предстоит стать воинами, после чего они принесут присягу и только после этого отправятся на фронт. Это был замкнутый круг. Сперва учеба в школе, затем – учеба на курсах, и вот теперь, когда Тихон добился своего и стал военнослужащим, он снова оказался за партой. Вместо окопов ему и его товарищам пришлось изучать, какие бывают гранаты, какие бывают винтовки и на какую дальность поражает врага миномет. Моряки ускоренно изучали строевую подготовку, много занимались физкультурой. Приходилось учить и уставы. Несколько раз учебную роту вывозили на стрельбище, где в числе прочего каждому моряку дали бросить учебную гранату.
Занятия проводились в стылом бараке. Порой, когда тело промерзало, а руки коченели, Тихону вспоминался уютный класс, в котором проходило обучение на курсах. Моряк решительно гнал от себя такие мысли. Не об этом ли стылом бараке он мечтал последние месяцы? Каждому моряку были выданы тетрадь и карандаш. Соседями по учебной скамье были уже не благородные девицы из гидрометслужбы, а полные решимости бить врага ребята из морского порта и с других предприятий города, с судов гражданского флота или такие же, как он сам, приписавшие себе возраст вчерашние школьники. Как-то в очереди на полевую кухню парни покрепче, державшиеся группой, оттеснили Тихона, из-за чего он оказался в очереди на несколько человек дальше. Тут вспомнилась Тая. Ее можно было в глаза называть дурой, и она ничего кроме «дурак» ответить не могла. Тут не пообзываешься. А обзовёшься, так никто и разговаривать не будет. У портовых грузчиков разговор короткий. Тихон утешал себя, что в воинских и в мужских коллективах вообще так бывает. Все тут парни что надо. Следует просто обзавестись друзьями.
А вот офицеры, по мнению Тихона, снова подвели. Что в гидрометслужбе были недоделанные, что здесь какие-то странные. Командир учебной роты, офицер в звании старшего лейтенанта, был без одного глаза. Преподаватель огневой подготовки заикался так, что не мог связать двух слов. Старшина роты вообще был без одной руки по локоть, что, однако, не мешало ему наводить ужас на подчиненных и поддерживать в коллективе железную дисциплину. Больше всех Тихону запомнился начальник тыла учебного отряда. Вся левая сторона его тела была обожжена так, что при входе на камбуз от одного только его вида у многих пропадал аппетит, хоть есть после занятий хотелось очень сильно. Люди, опаленные и покалеченные в боях, приносили Родине пользу, как могли. Не в силах держать оружие, они готовили достойную смену, пополнение. На своих постах эти люди, прошедшие через ад войны и лишившиеся на ней здоровья, были в сто крат ценнее вышколенных небитых офицеров. Эти-то знали, что к чему, знали, как и чему учить.
Моряки учебного отряда несли дежурства и вахты. Это занятие Тихон считал единственным достойным из всего, что ему тут приходилось делать. Стоя на тумбочке дневального, он часами жалел себя, сокрушаясь, что его преследует злой рок. Война ведь в самом разгаре, а вместо отца-командира, ведущего его в безудержную штыковую атаку, Тихону до сих пор доводилось видеть только сборище инвалидов, принуждающих его читать устав, мести в казарме пол и при строевом шаге отрывать ногу от плаца на высоту 40 сантиметров. Знал бы Тихон в тот момент, что это не последняя его учеба на этой войне…
Через месяц курс подготовки был окончен и все воспитанники учебного отряда были приведены к воинской присяге. На присягу в числе немногочисленных родственников моряков приезжала и мама Тихона, которая едва сдерживала слезы то ли от торжественности происходящего, то ли от переживания за будущее сына. Уже на следующее утро в отряд привезли новую партию добровольцев, а за старыми стали приезжать те, кого здесь принято было называть покупателями. «Рота, выйти построиться»! – звучала команда, и двести человек мгновенно строились в ротном коридоре в ожидании своей судьбы. Одноглазый командир роты зачитывал фамилии из списка, и краснофлотцы, в нарушение устава наспех обнимаясь с товарищами, выходили из строя и скрывались за воротами КПП в сопровождении неизвестных офицеров и старшин. Самая большая команда, насчитывавшая около 100 человек, отправилась из учебного отряда на вокзал. Эти моряки направлялись куда-то в центральную часть страны.
Около 50 моряков забрала себе морская пехота Северного флота для пополнения войск Северного оборонительного района. Эта команда на двух грузовых автомобилях отправилась в Ваенгу, где ей предстояло погрузиться на судно, идущее на полуостров Рыбачий. Тихон был расстроен, что не оказался ни в первой, ни во второй группе. По 20 человек забрали к себе бригада подводных лодок и бригада эсминцев. Этим ребятам Тихон не завидовал. Если убывшие на фронт максимум через неделю смогут увидеть врага, смогут по нему стрелять и отважно смотреть смерти в лицо, то последним двум группам еще предстоит много чего изучить и освоить, прежде чем стать полноценными членами экипажей. А это снова наставники и ненавистные тетради.
В огромной казарме, в которой еще несколько часов назад стоял птичий базар, теперь в разных углах и на разных ярусах коек осталось всего несколько краснофлотцев. Один из них окончил когда-то два курса медицинского училища, и за ним приехали офицеры из медицинского отдела флота. Троих забрали писарями в штабную команду. Даже за пареньком, который хорошо играл на трубе, уже приехали на полуторке из военного оркестра. Только Тихон оставался лежать в пустой казарме, положив под голову приготовленный вещмешок. Как и почти все юноши, попавшие в учебный отряд, краснофлотец Маркин начал курить. Сделал он это по одной простой причине – это было круто и по-взрослому. Теперь, лежа в огромном помещении, он то и дело выходил из казармы, чтобы стрельнуть папироску у молодого пополнения. Одноглазый и однорукий уже были заняты новыми моряками и ничего, кроме «жди», на вопросы Тихона не отвечали.
«Краснофлотец Маркин, выйти построиться»! – команда прозвучала, когда Тихон, уставший ждать своей участи, задремал в тишине опустевшей казармы. Он молнией спрыгнул со второго яруса и бросился в коридор, но увиденное там повергло моряка в шок. От неожиданности он споткнулся, упал и выронил вещевой мешок. В коридоре перед дверью казарменного помещения в черной шинели и фуражке стоял начальник гидрометслужбы флота, а одноглазый капитан передавал ему документы. Офицеры засмеялись, и командир учебной роты продолжил нахваливать усердие краснофлотца Маркина в освоении военной науки и его способность к учебе. Беляковский ответил:
– Да, я знаю. Мы с этим парнем уже встречались.
От учебного отряда до центра Мурманска надо было ехать примерно полтора часа по неосвещенной, плохо расчищенной дороге. Половину этого пути Тихон пытался сдержать слезы, которые так и наворачивались на глаза от мысли, что коварные метеорологи его перехитрили и что не видать ему теперь фронта, как своих ушей. Проезжая город, Тихон поймал себя на мысли, что не был в нем уже больше месяца. Он стал смотреть в окно автомобиля и постепенно успокоился. К зданию управления гидрометслужбы машина Беляковского подъехала ближе к полуночи. Входная дверь была уже закрыта. Майор Беляковский отпустил машину в гараж и позвонил в звонок.
Открывший дверь офицер с повязкой на рукаве и кобурой на ремне вытянулся и, приложив руку к фуражке, четко доложил начальнику, что происшествий не случилось. Беляковский принял доклад, пожал руку старшему лейтенанту и приказал через пять минут принести к нему в кабинет два стакана чая и доложить текущую информацию. Тихон, оглядываясь по сторонам, пошел за начальником вверх по лестнице в его кабинет. Как и у всех начальников, здесь были Т-образный стол для совещаний, рабочее кресло, портрет Сталина, на столе два телефонных аппарата и множество документов. Еще в кабинете были шкаф с формой и небольшой диванчик, куда Тихону было предложено присесть.
Единственным, что указывало на профессию хозяина кабинета, были красиво расставленные на полках с книгами метеорологические приборы. Они привлекли внимание гостя.
– Нравится? – спросил Беляковский. – Люблю я их. Только все это нерабочее. Приборов не хватает – то они в бомбежке погибнут, то умники какие сломают. Я расставил на полки для красоты то, что не удалось починить.
Вошел дежурный с чаем. Начальник передал один стакан Тихону и попросил его посидеть спокойно, пока он улаживает служебные вопросы. Старший лейтенант начал доклад:
– Товарищ майор, в настоящее время в Кольском заливе наблюдается ветер южный, пять баллов. Это сведения от станции в Полярном. Юг Баренцева моря находится в теплом секторе циклона, ночью ожидаем перемену направления ветра и прохождение атмосферного фронта.
– Вижу. А что синоптики прогнозируют на завтра на вторую половину дня в тыловой части циклона? – Беляковский провел обратной стороной карандаша по карте вдоль северного берега Кольского полуострова.
– На побережье Мурмана ждем северо-западный ветер четыре – шесть баллов, в отдельных порывах – до семи. Волнение моря – три балла, в Мотовском заливе – два-три балла.
Офицер отвечал на вопросы начальника коротко, но, между тем, в развернутой форме. Он держался очень уверенно. Видно было, что старший лейтенант великолепно владеет обстановкой и готов ответить на любой вопрос, связанный с погодой на флоте.
– Это хорошо. Значит, молодое пополнение из Ваенги на Рыбачий будет доставлено в срок. Слышишь, Тихон? – Беляковский оторвался от карты и перевел взгляд на диванчик, где сидел краснофлотец. – Про твоих однокашников говорю. Завтра в полдень два взвода моряков из твоего учебного отряда морским транспортом должны быть доставлены в Северный оборонительный район. Утром командующий непременно спросит у меня, что гидрометслужба советует по срокам этого перехода. Так, а что у нас с поврежденным бомбой каналом связи?
– Работали сегодня целый день. Сейчас прервались на ночь, но завтра к обеду связь службы погоды со штабом 14-й армии обещали восстановить. Кстати, вам звонил Папанин, просил перезвонить, во сколько бы вы ни вернулись. Он ждет звонка.
Тихона аж ударило током. Легендарный полярник, Герой Советского Союза, уполномоченный ставки Верховного главнокомандования Иван Папанин ждет звонка Беляковского. Это еще что. Утром сам командующий будет спрашивать мнение Беляковского. А Тихон еще считал этого человека «полугражданским». Начальник велел дежурному разместить краснофлотца на ночлег, соединить его с Папаниным, а утром разбудить в 5.30. Старший лейтенант повел Тихона вниз по деревянной лестнице, ступени которой в ночной тишине противно скрипели, и указал на деревянный топчан, где моряку предстояло провести остаток ночи. Тихон долго не мог заснуть, он обдумывал увиденное и услышанное в последние полтора часа.