Говорят, поговорка «Париж всегда Париж» в наши дни со страшной скоростью устаревает. Вероятно. Но что точно – то, что Одесса всегда остается Одессой. В первый раз я приехал туда сорок лет назад, а за последние два года побывал там четыре раза. Одесса изменилась до крайности, но Одессою осталась. Это не Россия и не Украина. Это отдельная страна со своим менталитетом, со своей культурой, со своим диалектом. И со своим народом. Да-да, в ней проживает особый народ под названием «одесситы».
Если взглянуть под еврейским углом зрения, то существует два вида галута2. Первый – обычные страны – Франция, Италия, Германия, где имеется титульная нация, где еврей – вне всякой связи с антисемитизмом – в культурном плане всегда человек второго сорта, где если русский не кричит, как Вампилов, на могиле Пастернака: «А всё равно он жид!», то только потому, что он интеллигентный человек, а, как известно, что у хама на языке, то у интеллигента в подсознании.
В гениальном фильме Мамина «Бакенбарды» одна из самых замечательных сцен – инцидент в обществе молодых русских националистов, фанатов Пушкина, среди которых один оказывается вообще-то Финкельштейном (в точности фамилию не помню, но идея та самая). Тогда лидер, которого играет Сухоруков, устраивает своей пастве конкурс на знание истории русской монархии, на котором с гигантским отрывом побеждает Финкельштейн. «Так кто же после этого Финкельштейн?!» – вопрошает вождь. Присутствующая полнотелая молодая славянка, готовая от восторга отдаться триумфатору, восклицает: «Он же русский!» И фюрер-пушкинолюб подводит итог: «Так что не стыдись того, что ты Финкельштейн. Это не вина твоя… (пауза) …а беда!» В этой формуле вся суть галута первого типа, который в целом был выкорчеван Холокостом и добит ассимиляцией, так что всего-то в тех краях и осталось, что «еврейская сотня» на Майдане да странные фантазии Дмитрия Быкова, сочетающие пастернаковскую теорию соли во флаконе, обожание еврейского народа да патологическую ненависть к Израилю. Для человека же, который хочет действительно оставаться евреем, там есть две альтернативы – уйти в глухую самоизоляцию или рвать когти.
Но есть и другой вид галута – который почти не галут, который выглядит вообще не-галутом, а потому вдвойне опасен, поскольку тоже ведет к ассимиляции, причем та протекает в нем медленнее, чем в галуте первого вида, но вернее. Речь идет о странах, – США, Канада – в которых нет титульной нации. Как пишет Ю. Кошаровский в книге «Мы снова евреи», «в американский плавильный котел попадают англичане, французы, немцы, евреи, негры и так далее, а выходит из него американская нация. Если вы спросите любого американского еврея, кто он по национальности, он, не моргнув глазом, скажет: «американцем». И не просто скажет, он за свою Америку готов огонь и в воду. «А как же с еврейской идентичностью, с синагогами, пейсами, кипами, бар-мицвами, обрезаниями, с помощью Израилю?» – спросите вы. «Ах, это… – скажет американец, опять же не моргнув глазом, – это наша религиозная идентичность, наши традиции. Никто не заставляет нас отказываться от нашего прошлого, как, впрочем, и всех остальных».
Иными словами, мечта, в погоне за которой европейские евреи напоролись на Холокост, в Западном полушарии стала реальностью. Евреи стали там американцами Моисеева завета, канадцами Моисеева завета.
Так вот, в Одессе то же самое. И, что любопытно, не только евреи видят себя одесситами Моисеева завета, но и окружающие их так воспринимают. Причем сложилась такая ситуация далеко не сегодня. В мой первый приезд, в семьдесят пятом году, я, гуляя по Одессе, наткнулся на гитарную компанию и прослушал их импровизированный концерт. Исполняли всё подряд от «Жил на свете Хаим» и до «В Одессе зажигаются огни». А потом спели про султана по имени Али-баба, который живет «на тихом Юге, в городе Стамбуле» и «каждый вечер танцует палируку». В конце песни:
– Не наша песня! – прокомментировал гитарист, когда отзвучал последний аккорд. – Ведь Али-баба умирает. Неправильно это, не по-одесски… Вот «Хаим с того света продолжает дело это» – это по-нашему!
Окружающие с ним согласились. Отмечу, что все, кроме меня, в этой компании, были ярко-славянского происхождения.
Еще один любопытный момент. Вот как воспринимал знаменитого Мишку Япончика его современник Авраам Техоми: «Мишка Япончик, прославленный „Король одесских улиц“, был своего рода Робин Гудом… В отличие от остальных налетчиков, которые, как правило, были бандитами, Мишка Япончик не просто пускал добычу на поддержку самого себя и армии своих приверженцев, он распределял пищу и медикаменты и бесплатно раздавал их бедным. Мы… не могли не любить Мишку Япончика… Давно миновали славные дни революции, нет больше налетчиков, но одесская беднота не забыла его».
А вот из сегодняшних комментариев на статью о Мишке Япончике в интернете: «Какое счастье, что мы одесситы, наследники великого Михаила Винницкого! Иван Петренко».
Сорок лет назад коренные одесситы жаловались, что в Одессу понаехали «когуты», сиречь «рогатые», то есть украинские крестьяне. Сейчас потомки этих «когутов» чувствуют себя наследниками Мишки Японца. Не то, что бы евреев не осталось в Одессе. Есть и много. Ну и что? В других городах на русскоязычном пространстве их не меньше, а то и больше. Но где ещё вы сможете на стене дома прочесть надпись, гласящую, что такой-то – поц. Где ещё вы найдете на асфальте мелом нарисованные рядышком солнышко, пятиконечную звезду и магендавид? А кафе «Маккаби»? А кафе «У Гоцмана»? А вообще – «улица Еврейская»?
А где еще за пределами Израиля, увидев на улице красивую оригинальной породы и внешности собачку и спросив у хозяина, как ее зовут, вы услышите в ответ: «Авива». И пояснение на случай непоняток – «Весна», значит.
Говорит ли это что-нибудь о происхождении хозяина? Только не в Одессе, где можно услышать «азохен вей» от самого щирого украинца. Соответственно этому и слово «Израиль» вызывает у местной публики в основном положительные эмоции – нечужое место – либо родственники, либо друзья, либо родственники друзей, либо друзья родственников…
Есть у меня на «Привозе» приятельница. Зовут Валечка. Сама она родом то ли из Ростова, то ли из Ставрополя, но в Одессе вполне ассимилировалась. По заказу нееврейского друга, не нуждавшегося в кашруте, покупал я у Валечки рачков. Узнав, откуда я прибыл, Валечка в полном восторге громогласно оповестила коллег за прилавками:
– Мои рачки в Израиль поедут!
Кстати, на прилавке у Валечки красовалась надпись: «Справок по городу не даем. Достали!»
Должно быть, «искусство жить в Одессе» немыслимо без чувства юмора. Вот «новые одесситы» и овладевают им. Действительно, какая разница, откуда родом те или предки тех, что назвали свои зоомагазины «Усик» и «Белый кот», или того, кто на доме 47 по Екатерининской повесил мемориальную доску с надписью: «В этом здании с 31 марта 1931 года по 1 апреля 1932 года работал управдомом Остап-Сулейман-Берта-Мария БЕНДЕР-бей», кто в книжных лавках вывешивает призывы вроде «ОСТОРОЖНО!!! НЕРВНЫЕ ЛЮДИ!!! – резких движений не делать, громко не говорить», или
«Если денег нет!
По мелочам не беспокоить!
заходи – тихо
говори – кратко
проси – мало
давай – больше
уходи – быстро
спасибо!»
А в витрине гастронома плакат, на котором лимон говорит помидору: «Глянь, ми у списку гостей?!», а тот отвечает: «Жовтий, це меню!»
Я помню, ещё сорок лет назад меня поразила открытость одесситов, их непосредственность, их готовность идти на контакт. Быть может, в сотворении подобной ментальности отчасти сыграли роль знаменитые одесские дворики, где вся жизнь проходила на виду, где понятие «соседи» быстро перетекало в понятие «друзья», а понятие «друзья» в понятие «родственники»? И вот сегодня, в эпоху телефонной связи, функции «Контакта» и SMS с успехом выполняют надписи на городских стенах. Ходишь по городу и читаешь чуть ли не на каждом углу чьи-то признания в любви, покаянные письма вроде «Настенька, любимая, прости», а то и философские изыски типа «жизнь – боль».
Ну, и обратная сторона – похоже, молодые одесситы считают улицу идеальным местом для выяснения отношений. В мой последний приезд за три дня странствий по городу я стал свидетелем как минимум четырех семейных ссор, причем хороших таких – с матом, с угрозами, со слезами…
Повторюсь – Одесса всегда Одесса. А одесситы всегда одесситы. Пусть волосы у них посветлели, а носы повыпрямлялись.
У Бредбери есть рассказ «Были они смуглые и золотоглазые» о том, как земляне, прилетевшие на Марс, понемногу становятся смуглыми и золотоглазыми, как вымершие марсиане, начинают говорить по-марсиански, берут марсианские имена и в конце концов полностью превращаются в марсиан. Не удивлюсь, если с новыми одесситами, сменившими прежних, чернявых и горбоносых, произойдет нечто подобное.
Кстати, в это приезд я опять встретил Валечку. За год, что мы не виделись, она не изменилась ничуть, только горбинка на носу появилась.
Маргарита Рубановская
Сплошная авантюра
Как всегда, в пятницу утром я возилась на кухне. В подготовке к шаббату муж помогал тем, что переключал радиоприёмник со станции на станцию. Между затяжными напевами арабских певцов, новостей о спорте, звуков классической музыки вдруг послышались позывные радио РЭКА (голос Израиля). Слушая радио на русском языке, я подумала: интересно, а когда мы в последний раз были в театре? Как нельзя кстати прозвучал рекламный блок культурных мероприятий на ближайшие время. Концерты, выставки, интересные встречи. И вдруг объявление: Хелен Лимонова приглашает на «Лимонник».
Кто такая эта госпожа Лимонова? И что это такое – «Лимонник»? Честно сказать, я понятия не имела.
Муж репатриировался не в таком нежном возрасте, как я, поэтому он рассказал мне, что такое «капустник». Я поняла так: кто во что горазд, а в общем, всем весело.
– Ну, что? – подумала я, – молодцы братья-евреи! Как всегда, могут из г… конфетку сделать. «Капустник» – «Лимонник»! Звучит! И вполне съедобно!
Решили попробовать! Идем! Опять же, себя покажем, на людей посмотрим.
– Милый, а там кто на что горазд? И что предложить можем мы?
– А слабо лимонный пирог испечь? – спросил муж.
– Не, неслабо, – бодро ответила я.
– А кисель со сливками?
– Не, неслабо.
– А жареную картошку с грибами?
– Да, неслабо, неслабо.
– А рассказ?
– Неслабо, – так же бодро ответила я.
– Решено! С тебя рассказ, а всё остальное я беру на себя, – сказал мой муж-авантюрист, – я же мужчина.
– Алё! Великий комбинатор! Какой рассказ? Это же не пирог, и тем более не кисель со сливками! Его же надо придумать, написать, еще и небось, в удобоваримой форме! А у меня формы только для пирогов, и с учетом семьи кастрюли «людоедские».
Пиши! Легко сказать! Да и о чём писать?
– Пиши о главном! – резонно решил муж. – А главное у нас что? – важно спросил он, и сам же ответил: – Правильно! Дети!
– Ну, да, дети у нас хорошие, можно и написать! – согласилась я.
Через неделю был «Лимонник». Народу собралось!.. Со всего Израиля. Приехали гости из-за границы. Все такие талантливые, одухотворенные. Кафе, правда, маленькое, но обстановка уютная. Конкурсы, призы… Одним словом «Капустник»! Ой! Простите, «Лимонник». Рассказ я написала, но чувствую, что в «супе» чего-то не хватает. Первый блин, сами понимаете, он всегда – комом!
Страшновато как-то. «Ну, – думаю, – если, что, послушаем и уйдем! Записаны последними, мы – не „гвозди“ в программе, так что из-за нас провала не случится!»
А если, честно, «гвоздей» тоже не много было.
Прослушав веселого молодого человека, рассказавшего историю о происхождении человека от динозавров, я поняла, что терять мне нечего. Моя теория о происхождении детей – абсолютно реалистичная, и все факты, так сказать, с аргументами у меня налицо!
Поднялась на сцену вроде нормально, но после первых строчек было впечатление, что прикрываю собой амбразуру. Как в сказке! В конце – аплодисменты! Кто-то даже сказал, что ему понравилось.
Госпожа Лимонова попросила прислать ей три рассказа до конца следующей недели.
А слабо?
Мама идёт в армию
Как известно, в бывшем СССР женщин не брали в армию. Возможно, маленькое количество всё-таки служило, но никто этого особо не замечал. В школах преподавали «Военное дело», разбирали автомат, стреляли из духового ружья, надевали противогаз… Мужчины из моего окружения пытались каким-либо образом уклониться от службы. Женская доля была учиться, ждать, учиться ждать.
По приезду в Израиль я поняла, что эта великая страна держится на трёх слонах: Работа, Забота, Армия! Выйдя замуж и будучи давно старой девой (в свои 28 лет), я с мужем приступила к самому лучшему производственному моменту – производству будущего Израиля! Процесс оказался настолько удачным, что в течение трёх лет у нас родилось трое детей; всего их четверо. Меня не предупредили, что желание служить в армии у подрастающего поколения здесь неимоверное! От этого во многом зависит будущее наших детей. И вопрос «зачем тебе это надо?» здесь не прокатывает. Моей дочери, чтобы повысить свой военный профиль с 64 (она хронический астматик) до 72, пришлось сделать несколько «восьмерок» в воздухе, но так и не удалось попасть в боевые части. Теперь весь наш дом страдает от военной полиции. В её выходной утро начинается с вопроса к моему мужу: «Еш леха птор ми закан?» («Есть у тебя освобождение от бритья бороды?») На что он, 54-летний салага, отвечает: «Пойду к парикмахеру, возьму! Товарищ полицейский…». И не дай Бог ботинки в салоне… Надеюсь, в жизни это ей пригодится.
Мой муж прослужил в армии 20 лет, вернее – ходил на сборы. Я была наслышана, что такое армия, но, честное слово, не ожидала, что мне придётся учить новый язык (только-только иврит осилила). Например: «цаль, хамаль, мем пей, хам шуш, мем цадек, кабан, расар, камцар…» Услышала в первый раз от своей дочери-санинструктора, что солдатку из их части послали к «кабану»! В моей голове возник «Золотой телёнок», и в какой-то момент я, наконец, поняла, почему евреи не едят свинину – она святая! И отвечает за душевное здоровье наших детей!! (В переводе «кабан» – ответственный за душевное состояние наших солдат). В один прекрасный день, когда все трое вернулись домой, после борьбы с четырьмя стиральными машинами, я решила: всё, хватит; я должна понять, что такое армия?! С собой надо взять самое главное! На вопрос: «что оно – самое главное?» моя старшая дочь ответила: «Бюстгальтер!»
– Лама? (Почему)?
– Так ты сможешь проявить свою индивидуальность, стоя в очереди в душ.
Старший сын, десантник, заявил: «Дарбука, а лучше мяч. Так ты будешь другом всех, и даже командира, а ему уже 21 год!» Младшая дочь-полицейский сказала, что документы должны быть в порядке и обувь начищена. Я уверена, что таких, как я, собралась бы много. И вот мы все, такие красивые, в роскошных лифчиках, в начищенных ботинках, в одной руке мяч, в другой – кастрюля с супом (это уже от нас) … Подходим к границе нашей исторической родины. И пусть кто-нибудь попробует прийти к нам с мечом. А с нами дело лучше не иметь…
Удивлённые нашим бельём, ослеплённые нашей обувью!..
Мы накормим их супом и отправим играть в мяч.
Наступит время, когда я смогу сказать своему младшему сыну: «Нёма, когда ты вырастешь, армии больше не будет».
Вики Петров
И ещё раз – Брахи
Она приходит на занятия раз в неделю, уже больше полугода, в сопровождении матери – девочка из большой харедимной (ультраортодоксальной) семьи. Брахина маменька хорошо известна всей больнице, и даже наши закалённые администраторы ее слегка робеют. Крохотная, безвозрастная, укутанная в положенные чёрные тряпки, она лёгким смерчем несётся по коридорам с Брахи на буксире. Посверкивают очёчки, поблескивают под ними пронзительные глазки. Улыбка сдержанная и отнюдь не зовущая улыбнуться в ответ.
Никогда не пропускает занятия. Никогда не опаздывает, и если есть возможность просочиться в кабинет на пару минут пораньше, обязательно это проделает. Родителей «с секундомером», считающих минуты занятия, не любит никто, но тут я стараюсь не раздражаться. У Брахиной маменьки пятнадцать детей. Из них шестеро с тем же заболеванием, что и у Брахи. Не существует такого – занятия, направления, лекарства – чего этот мини-танк в юбке не может вынуть из скупердяйской больничной кассы.