Метаморфоза Германа Хаски. СОМНИЯ - Бойко Леонид

Метаморфоза Германа Хаски

СОМНИЯ

Леонид Бойко

© Леонид Бойко, 2019

ISBN 978-5-4496-3115-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КНИГА ПЕРВАЯ

ОКОВЫ ИЛЛЮЗИЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В этот прекрасный летний день, когда солнце дарует свое тепло каждому своему встречному, я торопился попасть в гости к своему давнему приятелю, которого не видел с университетской скамьи. Его убежище – небольшая съемная квартира на окраине города, до которой мне предстояло добраться, пересекая городские джунгли мегаполиса, находилась в десятке километров от моего дома. Но, несмотря на долгий путь, воодушевившись его приглашением, в котором значилась презентация его величайшего изобретения, я поторопился на встречу, упуская свой выходной день. Мой давний друг по имени Алекс, о котором идет речь, в нашем давнем кругу его прозвали Тесла (в основном из-за того, что он все время возился с техникой и электроникой), окончил тот же технический университет гораздо успешнее меня, едва ли не покорив студенческий Олимп. По складу Алекс был внимательным и усидчивым студентом, впитывал все знания, дарованные преподавателями-профессорами, точно губка. Окунаясь в омут воспоминаний, стоит заметить, что наши с ним взаимоотношения носили больше взаимовыгодный характер, чем бескорыстный и дружеский, как это бывает в нередких случаях гармонии между людьми. Тесла зачастую помогал мне с практическими лабораторными работами, которые представляли собой монотонный труд, а я, как единственный спутник его многогранной и сложной личности, был для него социальной отдушиной и источником общения как немаловажной потребности для любого живого человека. Поэтому, направляясь в пристанище своего давнего друга, я был полноценно уверен в том, что первым (и, возможно, единственным, кому он доверит подобную честь) стану свидетелем его нового изобретения, на которое, по его словам, он потратил годы кропотливой работы, налаживая его до работоспособного состояния.

Оставив свой автомобиль дома, в тщетной надежде сэкономить время на дорогу, я выбрал подземный транспорт, многократно пожалев об этом. Воскресный теплый день благоволил притоку туристов, заполонивших не только центральные улицы, полные достопримечательностей, но и метрополитен, протолкнуться в котором, казалось, было невозможно. Заняв выгодную позицию между несколькими полными дамами, одетыми в предельно пестрые и вызывающие наряды, я старался погрузиться в себя, задумавшись над предстоящей презентацией своего товарища. Тесла лишь обмолвился о предстоящем открытии, пообещав лично продемонстрировать столь величайшее изобретение, толком не вдаваясь в детали, лишь разжигая во мне пыл интереса, оставляя легкие нотки интриги.

И вот спустя несколько часов, проведенных в неприлично тесном контакте с неизвестными мне людьми, перебираясь по запутанным нитям метрополитена, точно ловкий паук, я вышел к назначенному адресу в захудалый микрорайон, который предназначался для местных пролетариев, работающих по соседству. Кирпичные заводские постройки, выстроенные вдоль центральной дороги, примыкающей к станции метрополитена, извергали из своих труб сгустки темного клубящегося дыма, частично угнетая местный колорит. Дорога до дома Алекса была крайне неуютной, и, наконец, завидев его у парадной двери скромной довоенной многоэтажной постройки, я искренне улыбнулся, встретив своего товарища, который лишь издалека ничуть не изменился.

Обменявшись рукопожатием, я заметил, насколько ледяным казались мне его ладони. Они были влажными и холодными до ужаса. Вглядевшись в его лицо, скрывающееся за громоздкими очками с колоссальными диоптриями, я разузнал в нем многоликую тень тяжелого труда, следы многочисленных бессонных ночей. Его глубокие глаза были обведены синими контурами, сам он был бледен, точно привидение, поспешно покинувшее Кентервильское поместье. Неряшливый вид дополнял запачканный чернильным маслом свитер, на нижней части которого вырисовывались запеченные от искр прожженные дыры, оставленные после невнимательного курения. От Теслы разило приятным сигаретным ароматом, который моментально напомнил мне о студенческой жизни.

– Герман, мой дорогой друг, здравствуй! – радостно улыбаясь, проговорил Тесла. Алекс имел дурную привычку не выговаривать некоторые буквы, в том числе звонкую «р».

– Здравствуй! – я ответил на его рукопожатие. – Ну, где же то чудо, за которым я приехал, пересекая линию горизонта? В моем возрасте подобные приключения обходятся довольно тяжко, – добавил я, с ужасом вспоминая неприятную долгую поездку.

– Тебе всего лишь тридцать, Герман! Я позвал тебя, потому что ты – идеальный кандидат, – сказал он, жестом приглашая меня подняться в его квартиру, находившуюся на первом этаже этого монолита. – Ты думал, что я выбрал тебя случайно? – спросил он так, как будто спектр его выбора был настолько велик, что он мог потеряться в столь широком разнообразии друзей. – Как поживает твоя семья? Ты предупредил их о своем отсутствии?

– Кандидат? – ехидно удивился я, пока Тесла открывал двери своего скромного убежища. Его квартира скрывалась за плотно прилегающей стальной дверью, имеющей несколько сложных механических замков. – Сегодня мы собирались в кинотеатр, но после твоего неожиданного звонка семейные развлечения пришлось отложить. По оттенку твоего голоса предположу, что ты добился несомненного успеха, это правда?

– Несомненно. – Свет от поверхности его очков ослепительно мелькнул, стоило ему приоткрыть собственную дверь. – Ну что, ты готов увидеть чудо современности?.. – с одержимым блеском в глазах спросил он. – Дикий, неукрощенный огонь, подаренный человечеству?

– Готов, как никогда, – сказал я в предвкушении.

Стоило нам пройти в центральную комнату его небольшой квартиры, едва освещенной светом, как я довольно сильно удивился своеобразному виду его мастерской, недоверительно замедлив шаг. Чтобы моему читателю было легче представить, какая неожиданная картина передо мной предстала, я опишу студию как можно тщательнее, стараясь не опустить не единой детали.

Первое, что бросилось в глаза, – темные, монотонные шторы, загораживающие, точно непреступный щит, всяческие солнечные лучи, пытающиеся проникнуть в логово Теслы. В комнате могла царить мгла и непроницаемая темнота, если бы не многочисленные мониторы, установленные полукругом на необъятном столе в углу сего помещения. На тонких экранах, как мне тогда показалось, подключенных к разным устройствам и процессорам, образуя сложную паутину, виднелись своеобразные показатели, счетчики и диаграммы, неизвестные мне. Стояло легкое ненавязчивое гудение включенной техники, которое зачастую можно услышать в подсобных помещениях торговых центров. Деревянный стол был заставлен пустыми жестяными банками энергетических напитков, пустыми одноразовыми контейнерами азиатской кухни и прочим хламом, который загромоздил все свободное пространство на нем.

В центре мастерской стоял стул, если его, конечно, можно было так назвать: пугающая конструкция, выставленная напоказ. Множество проводов красного, фиолетового, рыжего цвета, имеющих разность в диаметре, тянулись от оборудования Теслы до него. К спинке стула была привинчена огромная батарея с установленным на ней радиатором охлаждения, крутящий барабан которого был приведен в пассивное состояние. Под сиденьем конструкции, которая с первого взгляда приковала мое внимание, располагалось множество различных составных частей устройств, ничего не значащих для меня, какое бы применение для них ни приходило в мою голову. И во главе этого своеобразного «Франкенштейна» на деревянном сиденье стула лежал небольшой шлем, служивший когда-то элементом виртуальной реальности. Он был функционально изменен, а из приоткрытой отстегнутой панели, расположенной на затылке прибора, небрежно торчали «родные» провода.

У входной двери в мастерскую Теслы, по правую руку от того места, где я замер в изумлении от конструкции своего товарища, располагался крохотный кожаный диван, служащий, как мне показалось, и ночным убежищем для хозяина этой однокомнатной квартиры. И кроме огромного книжного шкафа, битком набитого старинными рукописями, учебниками по точным наукам, студенческой литературой, по другую руку от меня в помещении мебели не наблюдалось. Хочу припомнить, что мы с Теслой получили одинаковое образование в техническом университете, но какая бездна знаний находилась между нами, что я не сразу смог представить себе концепцию и возможную реализацию его проекта. Я так и стоял, открыв рот, пока мой дорогой приятель не вернул меня из транса недопонимания.

– Я назвал ее «Марией», – картаво произнес он, подойдя поближе к собственному изобретению.

– «Марией»? В честь святой девы? – удивился я, не понимая, как такой рациональный человек, посвятивший свою жизнь науке, может интересоваться религией.

– Герман, мой друг, ты еще поймешь, почему без Божьей помощи я не могу обойтись, – говорил он, медленно подходя к своей устрашающей машине. – Позволь тебе представить то, над чем я работал все эти годы. «Мария» – новое слово в нейробиологии… Я позвал тебя, доверяя свой сокровенный секрет, предоставить тебе право выбора: возможность жизнь вечно. Герман, именно потому, что ты этого заслуживаешь, как никто другой. Ты должен стать продолжением моего открытия и первым сверхчеловеком, одаренным ликом бессмертия.

– Жить вечно? – по моей спине пробежали мурашки. – Если ты вздумал шутить или подвергать меня бессмысленному риску, еще не поздно признать это. Бессмертие лишь человеческий дух, а плоть его грешна… – непроизвольно вспомнил я заветные слова. – В чем предназначение этой машины?

– Позволь испытать ее на тебе, продемонстрировать ее… – прервался он, заметив небольшую мышь, убегающую в совершенно другую сторону этого помещения. – Герман, будь любезен, убей ее, она может все испортить! Грызуны так и норовят перегрызть драгоценные провода!

– Убить ее? – растерялся я. – Она ведь живая… – не успел договорить я, как мой старый приятель, чьей компанией я уже вполне насытился, с невообразимой легкостью поймал мышь и хладнокровно сдавил в руке, после чего выбросил в мусорное ведро, злобно хлопнув крышкой. Его просьба прикончить мышь была для меня невыполнимой и безрассудной. Любая жизнь для меня была бесценной. Я никогда не смог бы причинить реальный ущерб живому существу, каким бы грубым и властным я ни казался своим оппонентам. Всю жизнь я ловко преодолевал невзгоды, а драться приходилось лишь дважды: постоять за любимую супругу, всецело заполонившую мое сердце, было для меня в порядке вещей.

– Итак… – продолжил он, моментально позабыв о собственной вендетте. – Герман, я хочу даровать тебе один из величайших даров как благодарность за твою верность. – Его взгляд пронзал меня. – Пустые и ложные надежды у человека безрассудного, и сонные грезы окрыляют их, даруя величие над теми, кому не суждено мечтать, – медленно цитировал мой товарищ.

– Ты хочешь, чтобы я был твоим подопытным кроликом, над которым поставят эксперимент? – мне было крайне страшно оказаться в этом кресле, набитом электрическими проводами и устройствами. – Алекс, извини, но…

– Это не опаснее, чем баловаться со спичками, – перебил он меня. – Если говорить проще, «Мария» сделает своеобразный снимок твоего мозга, сделав копию твоего «я», твоей личности, – увлеченно и, как мне тогда показалось, немного безумно говорил он.

– И как снимок моего мозга продлит мою жизнь? – я все больше сомневался в гениальности и таланте своего приятеля.

– Твоя личность будет жить вечно, Герман, друг мой, позволь оказать тебе такую услугу. И ты будешь горд за то, что оказался в числе избранных, сохранивших свое сознание в цифровом виде навсегда! Твое «я» перейдет из плоти в миллионы цифр и символов… – он задумался, подбирая подходящие слова. – И плоть не вечна, ибо тленному надлежит облечься в нетление, а смертному облачиться бессмертным.

– Это звучит как сказка, которая, признаюсь тебе, пугает меня, – отвечал я, сомневаясь в своем решении, мимолетно обдумывая предлог, под которым возможно было покинуть гостеприимную студию моего товарища. – Скажи, Тесла, это опасно? И болезненна ли процедура?

– Процедура полностью безболезненна и длится считанные секунды, Герман. Я лишь сделаю копию твоего сознания, сохранение твой личности, которая так дорога мне. – Он снял шлем и преподнес его мне. – Если ты сомневаешься, то пойди на это ради меня. Тебе совершенно нечего тревожиться, никаких последствий и быть не может. – Мы так и стояли, уставившись друг на друга, заглядывая в самую душу своего собеседника.

Я был невероятным трусом, таким, что никогда не рисковал своей жизнью ради развлечений или своего рода удовольствия, занимаясь экстремальными видами спорта или увлечениями, как посещение парка аттракционов. Трусостью, конечно, называть подобное поведение я никогда не решался, именуя подобный склад как рациональное поведение человека, ставившего собственную жизнь, как и ее сохранность, в зенит своего мировоззрения. Может, по этому поводу у меня был и бзик, который вполне естественно укладывался в собственном сознании, той или иной раз оберегая меня от безрассудных поступков. А может, как называли меня сверстники, очередной раз подвергающие себя риску ради дальнейшего развлечения, я был бесхребетным юнцом.

В студии Теслы повисла тяжелая, почти осязаемая тишина, напряжение, которое, точно раздутый шар, взорвется, оглушая нас невероятным хлопком. Глаза, полные надежды, скрывающиеся за толстым слоем стеклянной брони, всматривались в меня. Алекс молча ожидал вердикта, держа в руках собственное изобретение, шлем, который, по его словам, мог в некотором роде продлить мое существование, сохранив мое сознание, сводя его к двоичному коду. В этом сумрачном свете я увидел Алекса Теслу таким, каким буду вспоминать его всю оставшуюся жизнь: на его лице замерла тень уверенности во мне, тяжелый лик усталости и безмятежности лишь тяготил его лицо. В подобном освещении он выглядел куда старше своих лет, горбатый, сломленный многодневными проблемами, так или иначе связанными с реализацией собственного изобретения. Шлем в его руках немного дрожал, как и дрожали его руки, как от тяжести конструкции, так и от возбуждения от предстоящего открытия.

В тот день, являющийся для меня переломным моментом в моей жизни, тогда я согласился лишь потому, что хотел помочь своему давнему приятелю осуществить его заветную мечту: изобрести то, над чем он столько работал, едва ли не убивая себя. Переступив через себя, я не смог отказать ему, бросить его в одиночестве, хоть и сомневался в безопасности эксперимента. Буду предельно искренен и скажу читателю, что едва уловимые нотки меркантильности дали свои плоды: в том или ином случае грезы о бесконечной жизни, какой бы сказкой мне ни казалось это тогда, благоприятно сыграли на моем согласии и участии в этом эксперименте.

Когда я сел в кресло «Марии», названной в честь матери Иисуса Христа, то почувствовал необъятный страх перед экспериментом вперемешку с чувством адреналина. Во мне кипели эмоции. Коктейль из моих ощущений дополняло необузданное желание к бессмертию, которое, словно безумие, охватило на какое-то время и меня. Тогда, сидя перед Алексом, я был полон амбиций и заинтересованности в этом опыте, ловя каждую мысль своего товарища. Надев шлем, который весил несколько килограммов, я оказался отрезан от этого мира и уже не мог наблюдать за тем, как Тесла настраивает устройства позади меня. Я уже не видел его, но прекрасно слышал его бурные рассуждения вслух: