Когда я приблизился достаточно близко для того, чтобы помочь ему подняться, я предложил ему уговор:
– Если ты хочешь, чтобы я называл тебя Томас, то так и будет. Я помогу тебе подняться, а ты расскажешь мне все, что знаешь об этом жутком месте? Договорились, Том? – предложил я, изучая его реакцию.
– Я всё вам расскажу, только ради Бога, помогите! Я не вижу, у меня идет кровь? Ноги ужасно болят! Помогите мне сесть!
Вскоре я протянул руку Томасу и заметил на его механической руке удивительный браслет, о котором возможно говорила Анна – девушка, вышедшая на связь со мной несколькими минутами ранее. Неизвестное мне устройство, напоминающее наручные умные часы, которые впоследствии стали одним из атрибутов повседневного образа любого жителя каменных джунглей, но с более широким дисплеем и множеством дополнительных кнопок и разъемов для различных электронных носителей, блестело на железной конечности Томаса Ванста. «И зачем этому созданию подобные часы?», – удивился я про себя.
Подтянув за руку Томаса на себя, я смог посадить его удобнее, удивляясь его незначительному весу. Эта машина выглядела куда тяжелее, однако даже с небольшой и отступающей слабостью, разливающейся по всему телу жгучим ручейком, я без усилий помог ему занять устойчивое положение вдоль стены. В мыслях закрались догадки об уникальном сплаве его скелета или вовсе его полым состоянием изнутри. Выполнив свою часть уговора, мимолетно осмотрев грубо монтированные конечности этого создания, я присел на койку, принадлежащую Томасу, не в силах противостоять искушению изучить его более подробно. Его стеклянные линзы, служащие глазами этой машине, не отрывались от собственных повреждений, которые он то и дело ощупывал, восклицая нелепицу своего положения. Его возмущения и выдохи были настолько искренними, что со стороны могло показаться за правду то, что Томас может чувствовать боль или дискомфорт после случившегося с ним.
Наблюдая за ним, я рассматривал его, точно музейный экспонат, пытаясь зацепиться за след создателя. Строение его черепа было идентично человеческому образцу, прекрасно копируя все его черты и впадины. Стеклянные линзы слабо отражали тусклый свет гнетущего помещения, в котором по-прежнему моргали лампы, задыхаясь от недостающего электричества. В полости его рта не было ни зубов, ни языка. Хоть его речь была связана с жестикуляций конечностей и стимуляций движения челюсти, лишь темнота сочилась из его ротовой полости, скрывая содержимое внутри.
– Боже мой, как же болят ноги! – твердил он, бегло осматривая свою рану.
– Так… где я нахожусь? – настойчиво спросил я. – Мы за городом? Так выглядит медицина без страховки? – пытался иронизировать я ситуацию, в которой прибывал нынче. В моем рассудке не складывалось реальное положение дел.
– Вы ничего не помните? Как я могу к вам обращаться? Кажется… – запнулся Томас, переводя взгляд на меня. – Вы из медицинского персонала?
– Нет, я не работаю здесь. Меня зовут Герман Хаски. Расскажите мне все, что знаете.
– Очень странно. Герман, такие как Вы работают у нас на медицинской станции… Очень странно. – повторил он вновь, прежде чем монотонно выдать следующее, точно заученную речь перед важным собеседованием. – Итак, Вы находись на последнем функционирующем военно-научном комплексе «Глезе», названным в честь обитаемой планеты в системе 581, что располагается в двадцати световых годах от Земли…
– Что значит… последнем военно-научный комплексе? – перебил я. – Где я могу найти других людей? Мне нужна их помощь! Где врач? Ты хоть понимаешь, какую чепуху сейчас несешь? Боже мой, где я действительно нахожусь? У меня дома семья, дети, мне срочно нужно домой!
– Я – человек, чем я могу помочь Вам? Что-то с моими ногами… Нам действительно нужен врач, но связь… В последнее время связь работает просто отвратительно. Вы точно не из медицинского персонала? Боже, как же болят мои ноги! – вновь простонал он, сбиваясь с мысли. – Куда подевался мой инженерный робот?
– Где люди… Остальные люди?! – происходящее вокруг вызвало у меня вспышку гнева.
– Часть колонии покинуло станцию в связи с грядущей миссией. Если Вы сможете связаться с остальным персоналом или установить с ними контакт – пришлите сюда бригаду врачей, кажется, со мной что-то не так…
Неожиданно мы услышали приближающийся скрип и скрежет, доносящийся со стороны бетонного темного коридора за стеклянной стеной, который все это время был для меня под табу неизвестности. Роковой звук нарастал, внушая трепет. Стеклянные глаза Томаса обратились ко мне, прежде чем его страх передался мне интуитивно.
– Прячьтесь, скорее прячьтесь! – спохватился Томас. – Он идет! – сказал робот, пытаясь отползти под кушетку, на которой находился я.
– Кто идет? Да что здесь происходит! О чем это ты, Томас? – растеряно спрашивал я, вслушиваясь в ритмичное щебетание металла.
Роковой удар, нанесенный точно разъяренным Тором об металлическую дверь, разделяющую нас. Загадочное существо, вызывающее трепет моего спутника, не заставило себя ждать. За ним последовал и второй удар, от которого металлическая панель двери немного исказилась, вдавливаясь внутрь помещения. Томас судорожно пытался скрыться от незваного гостя, не прекращая оповещать меня о том, чтобы я спрятался. Третий удар оказался настолько сильным, что стеклянная пластина, служащая своеобразным окном в коридор, покрылась выпуклыми трещинами, но продолжало держать натиск разъяренного монстра. Обычное стекло лопнуло бы под такими громоздкими и сильными ударами, разлетелась на сотню маленьких кусочков, либо выпало бы монолитной пластиной, склепанной между собой. Не знаю, что двигало мной в тот момент, кроме страха – одного из главных человеческих чувств, спутников эволюции, благодаря которому, как мне иногда казалось, наша раса смогла пережить опаснейшие моменты собственной многотысячной истории, когда на пути могли встретиться не только дикие кровожадные животные.
Ужас поглощал меня. Обернувшись, я интуитивно старался найти место для собственного самосохранения, убежища, в котором смог бы пережить неприятное столкновение. Позади койки Томаса, под которой пытался скрыться мой товарищ по несчастью, были длинные шкафчики для личных вещей персонала, напоминающие те, которые были у нас в школе, только гораздо больше. И, открыв один из них, я протиснулся в него, закрывая за собой тонкую алюминиевую дверцу, оставаясь в кромешной темноте.
Спустя время, прожитое на станции «Глезе», пережив несравнимые ни с чем испытания собственного разума, испытания морали и преодоления панического страха перед невзгодами пребывания на военно-научном комплексе, я лишь догадывался о трепещущей картине расправы, произошедшей в первый день моего пробуждения. Казнь Томаса Ванста, именно так мне хотелось бы наименовать события того злополучного дня. И вот, прячась в темном шкафчике, стараясь не выдавать свое местоположение тяжелым дыханием, я пытался прислушиваться к каждому шороху, гулу легкого сквозняка, перебойному дыханию освещения, но поначалу слышал лишь нарастающий и ритмичный скрежет.
Этот неприятный звук, грубые тяжелые шаги, сопровождающиеся монотонным лязгом металла, все нагнетал. Ближе и ближе подбиралось непонятное существо, не сбавляя отмеренного ритма. С каждой секундой незваный гость приближался к ложе Томаса, под которым пытался скрыться несчастный робот, пока тот неожиданно не закричал, да завопил так, словно его раздирал сам Дьявол.
– Прошу! Не надо! Не надо! Помогите! Мне больно! – молил Томас.
Оставаясь за тонкой алюминиевой дверцей, я растворялся, точно незначительная крупица, в животном обволакивающем страхе. Не передать словами дорогому читателю, насколько мне было страшно ощущать расправу в нескольких шагах от себя, не в силах противостоять или помешать этому преступлению. Душераздирающий крик Томаса Ванста, робота, который представился мне инженером, живым существом, развивался на сотни миль. Меня пробирала дрожь, тяжесть паники непреодолимым комом давила на меня изнутри. Что было сил я закрыл свой рот ладонью, едва умещаясь в узком шкафчике, дабы не издавать ни звука, который мог бы привлечь внимание и к моей персоне. Прекрасно помню, как хотелось провалиться под землю, раствориться в невесомости, лишь бы скорее это закончилось. Мысли о том, кто же мог прийти за этим безобидным роботом и доставить ему столько страданий, лишь усугубляли бурлящий ужас во мне. Дошло до того, что я просил Господа Бога помиловать своего товарища по несчастью, которого, казалось, раздирало тысяча демонов, мучая его в роковой агонии.
«Мог ли робот чувствовать боль? Думать, что он живой человек? Боятся за свою жизнь, как боится любой смертный, обреченный лишь на одну попытку в этом невероятно опасном мире, где смерть может поджидать тебя за каждым углом», – эти мысли клубились в моей голове, пока я был нежеланным свидетелем настоящей пытки.
Являлся ли Томас разумным или пустой игрушкой, железной марионеткой в чьих-то руках – такие вопросы еще долго были покрыты пеленой тайны, которые мне еще предстояло раскрыть.
Сам факт того, что робот, машина, имитация жизни может иметь самостоятельный интеллект – такая неоднозначная дилемма всплывала в моей голове еще не раз, пока я прибывал на «Глезе». Человечество, переступая эту черту, едва ощутимую возбужденным сознанием изобретателей, вновь обременило себя грехом, за который и должно было поплатиться незамедлительно. В народе, зачастую среди неверующих, часто сравнивали Господа Бога и Дьявола, проводя параллели между их коварными деяниями. Агностики и атеисты складывали легенды о том, что Творец погубил куда больше людей, чем Властелин Тьмы, которого верующие люди боялись куда сильнее, нежели Отца своего. В свою аргументацию они вкладывали как мифы о Великом Потопе, так и прочие сказания, изложенные в святой литературе. Что интересно заметить, Библией, как исконным писанием, зачастую больше владели не те, кто верил в Великого Творца, а те, кто всячески оспаривал его существование. Чем больше я прибывал здесь, тем быстрее меркла всяческая вера в высшую силу, трактуемую различными народами совершенно по-своему. Но, тем не менее, это вера – нескончаемые надежды на лучшее, без которых мне было не обойтись, переживая все невзгоды своего воистину тяжелого путешествия.
И теперь, переступив мнимую грань между дозволенным, люди теперь не только овладели корыстной властью над жизнью и смертью, продлевая ее искусственным путем, а так же породили расу, всячески превосходящую расу народа людского. Есть ли отличие между искусственным человеком и человеком от плоти и крови – я решил для себя уже давно, прежде чем начал кропотливую работу над собственным дневником памяти. Но порой эту грань между жизнью и ее качественным аналогом отличить гораздо труднее, чем это можно себе представить.
Время тянулось так, словно оно кружилось проклятым вихрем вокруг расправы над моим товарищем – Томасом Ванстом. Его крики, несчастные мольбы остановиться, помочь ему, навсегда сохранились темным пятном в моей памяти, отчетливо и бесповоротно. Они продолжались, казалось, бесконечно, пока неожиданно не смолкли. Когда голос Томаса утих, этот скрежет, гул металлических волокон, постепенно начал угасать, все пуще растворяясь во мраке. И пережидая некоторое время, с трудом переводя дыхание и набираясь смелости выглянуть наружу, я осмелился открыть дверцу.
Медленно подтолкнув ее вперед, дверца отворилась с немного поскрипывающими подлыми протяжными нотами, которые однозначно выдавали мое присутствие. Отнюдь не разум, а страх двигал мной. Все мои опасения мигом подтвердилось, когда я увидел то, что осталось от Томаса. Его непропорциональная голова, откинутая на несколько метров прочь от туловища, из которого еще больше торчали оголённые провода, была грубо оторвана и изувечена. А из его механической шеи, которая все еще поворачивалась в разные стороны, точно в мучительных судорогах, вытекала темная густая жидкость, следы которой уже были вполне знакомы мне. Как я уже писал ранее, эту черную субстанцию я обнаружил незадолго до знакомства с Томом. И вновь увидев ее, решил, что это машинное масло – своеобразная кровь этого робота, которая текла по его искусственным венам, снабжая конструкцию необходимым топливом.
Дверь, хоть и была сильно искорежена после штурма неизвестного создания, пытающегося проникнуть к нам с необузданной силой, вновь была захлопнута. Вид массивных ставней, как и самой дверной пластины, казались непоколебимыми. Пробраться через них или даже взломать не представлялось мне возможным. Существо обладало недюжинной мощью, сравнить которую мне было совершенно не с чем.
Все это время, пока я находился здесь, казалось бы с час, я пережил колоссальное потрясение до ужаса, который так и не отпускал меня ни на минуту. И я действительно удивлялся, как это я еще не упал в обморок. Я ведь совсем не молод.
Меня немного трясло от пережитого ужаса. Глаза нервно осматривались вокруг. Я чувствовал неровное и волнительное сердцебиение в своей грудной клетке. Вспомнив о наставлении Анны, девушки, которой удалось связаться со мной, я поспешил снять с Тома его браслет, задней мыслью считая это мародерством. Ознакомившись с моей историей, кто-то может посчитать меня жалким воришкой, но в свое оправдание скажу следующее: когда тобой двигает желание всячески продлить свою жизнь, а главное выжить – любой разумный человек (привет инстинкт самосохранения!) пойдет на все, лишь бы это осуществить.
Вскоре ловкими манипуляциями, перебирая магнитные заклепки, я смог отстегнуть этот гаджет, а после примерил его к своей руке. Размер браслета, некогда принадлежащего Томасу, регулировался с помощью кожаного широкого ремня, как на магнитах, так и на обычных застежках. Данное устройство, которое было рекомендовано неизвестной девушкой, вышедшей со мной на связь, прекрасно расположилось на моем левом предплечье. В длину оно было не больше десяти сантиметров, а в ширину около шести, едва превышая своими пропорциями ладонь крупного мужчины.
– И как работает эта штуковина? – выразил я свое недоумение, не в состоянии включить прибор.
Вскользь я бросил взгляд на искореженную дверную пластину, прежде чем умудрился плюхнуться в кресло за компьютерным столом, где немного перевел дыхание, напряженно разглядывая останки механического робота. Воспоминания о его предсмертном хрипе – муках, выраженных в душераздирающем крике, не давали мне покоя. Все-таки был ли разум Томаса – самосознанием? С какой-то стороны, необходимо понимать, что все мыслящие существа на этой планете определенно демонстрируют свою целеустремленность, осознавая окружающий мир, в котором они могут пребывать. Все животные в той или иной степени проявляют когнитивную функцию: они управляют своими психическими ресурсами, как восприятие или воздействие сознания. Каждое животное в ходе своего жизненного пути проявляет целостность и индивидуальность, а человечество и более – сознает само себя, как собственный безграничный разум, так и тело, ресурсы которого способны на многое. Наконец, все животные могут испытывать страдания или сопереживать страданиям других. И все эти доводы, упорядоченные догмы науки, в частности психологии, были связаны и с Томасом. Этот робот, как показалось мне, испытывал страдания, пытался осознать себя, хоть и делал это бесповоротно ошибочно, выдавая себя за несуществующую, казалось, личность.