– Миссис Кларк-Гаррисон счастлива и польщена твоим присутствием здесь. Увы, ей пришлось уйти: проблемы в семье.
– Семья? Это все извиняет, – сказала Сольвейг. – А вот у меня семьи нет. Зато намного меньше проблем, не так ли? Ну, так что насчет шампанского?
Шиллер взял бокал со стоявшего на столе подноса. По легенде, Сольвейг пила только минеральную воду, ела миндаль и сухофрукты. Каждое утро она принимала по кофейной ложке оливкового масла для питания кожи. Именно в этом она призналась в одной из статей, посвященной диете.
– После приема, как договорились, – заверил Шиллер, – мы отправимся ко мне, и я покажу тебе комнату Тимоти… спящего Тимоти. Моему сыну уже семь лет. Как же он красив! Я начинаю объяснять ему правила игры в американский футбол… К несчастью, у него конституция европейского типа, как у его матери. Он не такой мускулистый, как наши американские дети…
Сольвейг сделала вид, что это ей было интересно. Шиллер в настоящее время был ей очень нужен. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото. Выйдя за него замуж, она могла бы сняться в трех фильмах за четыре года. Да, внешность позволяла ей сниматься в течение четырех лет. А потом должен наступить ужасный момент: появятся морщины, лицо потеряет приятную овальную форму. От страха у нее по телу побежали мурашки.
– Я захватила чемодан… самое необходимое, – сказала она. – Но мне хотелось бы сегодня развеяться.
Они прошли в двойной зал приемов. В отсутствие Элизабет Шиллер должен был заботиться обо всех гостях. Увидев в углу два кресла, он отвел туда Сольвейг.
– Подожди меня здесь секундочку.
– В одиночестве?
– Пару минут, сокровище мое.
Он увидел своего самого расторопного ассистента.
– Ступай посиди с Сольвейг. Живо. Поговори с ней…
Сольвейг только что уселась в одно из глубоких кресел. И сразу почувствовала себя очень неудобно. Нижний край сделанного на заказ в Японии корсета сдавил ей ягодицы в горизонтальном направлении. Словно экватор железным ободом сковал землю. Но надо было терпеть. Вытянув свои длинные ноги, она стала любоваться итальянскими туфлями. Переплетение полосок крепило подошвы и высокие тонкие каблуки. Перед ней вырос посланный Шиллером ассистент.
– Мадам, счастье оказаться рядом с вами заставляет меня терять голову.
– Держите ее, молодой человек. Вы очаровательны.
– Моя мать, говоря о вас, часто…
Это было ужасной ошибкой: он намекнул на принадлежность к другому поколению.
– Я этому рада, – сказала она. – Но куда же подевался Рудольф?
– Сейчас подойдет, мадам. Моя мать также говорит…
Чтобы она сдохла, эта мать, со своими воспоминаниями, которые так старили ее!
– Она рассказывала мне о фильме «Лунная соната»…
Гнев нарастал. Фильм «Лунная соната» был снят двадцать лет тому назад. Она добилась, чтобы этот фильм был вычеркнут из репертуара музея киноистории.
Растерявшись без Элизабет, Шиллер позвал на помощь другого своего ассистента по имени Дон.
– Ходи от группы к группе, спрашивай, не нужно ли чего-нибудь еще. Элизабет Кларк уехала по семейным делам. Извинись за нее. И не оставляй Сольвейг надолго с этим идиотом… Слушай, не ты ли пригласил сюда эту блондинку?
– Она очень фотогенична, – сказал Дон. – Восхитительный профиль, густые волосы, тонкий нос, длинные ресницы… Я подумал, что она будет вам интересна в роли наркоманки в «Потерпевших кораблекрушение». Простите за то, что перебиваю вас, но есть звонок по вашему сотовому телефону. Возьмите, там указан вызывающий вас абонент.
Шиллер воскликнул:
– Это из дома!
Он перезвонил домой. Ему ответил телохранитель Тимоти.
– Господин Шиллер?
– Да. В чем дело? Что случилось?
– Тимоти сегодня ночью плакал, сэр.
– Мой сын плакал?
– Да. Горничная сказала ему глупость.
– Что?
– Она ему сказала: «Уж лучше иметь мать в маленькой комнате, чем кучу игрушек в зале для игр. Тебе не хватает матери. Она бы приехала к тебе, но ей это запрещено…»
– Эту гадину надо вышвырнуть вон.
– Нет. Она сказала это не по злобе. Она говорит…
– Что еще? – побледнев, спросил Шиллер.
– Тимоти заплакал и убежал в свою комнату Шиллеру надо было переварить эти новости. Печаль ребенка очень его огорчила, равно как и внезапный уход Элизабет Кларк. Семейные проблемы? У Гаррисона снова случился сердечный приступ? Что же на самом деле вынудило ее скрыться с ею же организованного приема? Он вернулся к Сольвейг и протянул к ней руки.
– Пойдем, дорогая. Твои почитатели ждут тебя.
Она была огорчена, но быстро утешилась.
– Я про вас не забуду, – сказала она молодому человеку, который составил ей компанию.
Тот даже задрожал от счастья.
– Могу ли я попросить у вас автограф?
– Потом, – сказал Шиллер. – Позже.
* * *
Из телефонной кабины первого этажа Элизабет позвонила в номер 311. Вызов прозвучал дюжину раз. К линии подключилась телефонистка отеля.
– Вы звоните в номер 311?
– Да. Мне очень нужно.
– Наша клиентка, вероятно, вышла.
– А может, трубка плохо лежит?
– Нет, – сказала телефонистка. – В таком случае вы бы слышали сигнал «занято». Могу ли я чем-нибудь вам помочь, мадам?
– Там живет моя знакомая из Парижа. У нее был длительный перелет. Наверное, она заснула. Я хотела бы подняться к ней.
– Как вам будет угодно.
Элизабет почувствовала опасность. Какую именно? Этого она не знала. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, она устремилась к номеру 311. Из-под двери не пробивалось ни единого луча света, сигнал «Просьба не беспокоить» не был включен. В конце коридора появился носильщик с наполненной багажом тележкой. Когда он приблизился, Элизабет обратилась к нему:
– Будьте добры, я забыла ключ в кармане куртки внизу, в холле. Не могли бы вы мне отрыть дверь?
Он замялся, покраснел от смущения.
– Не имею права, мадам. Рядом с лифтом есть телефон. Попросите на респшн прислать вам кого-нибудь с дубликатом ключа.
– Прошу вас, помогите. Я жду очень важного звонка. Я уже слышала отсюда, как звонят. Меня зовут Элизабет Гаррисон. Не бросайте меня в беде.
Служащий отеля в испуге открыл дверь. Очутившись в вестибюле, Элизабет взглянула в зеркало над косяком двери, увидела себя и часть комнаты при слабом свете ламп. Из глубины комнаты доносилась нежная музыка.
– Есть тут кто-нибудь? – спросила она сначала тихо, а потом в полный голос. – Пожалуйста. Кто тут?
Она смущенно ждала ответа. Она не должна была здесь находиться. Сейчас она выйдет, закроет дверь и вернется к гостям. Элен Алле тут нет. Она могла быть в кафе. Если она сейчас вернется в номер, Элизабет извинится. «Мне показалось, что мы знакомы, – скажет она. – Я звонила вам. Бог знает, какое глупое чувство привело меня сюда. Меня обеспокоило появление фотографа. И мне сказали, что это вы его сюда пригласили…»
Против своей воли она вошла в комнату. Парчовые шторы были опущены. Слева на заправленной кровати лежала молодая женщина в шелковой ночной рубашке песочного цвета. Она с трудом дышала. Глаза ее были закрыты, а перламутровые веки были почти прозрачными. На подбородке тонкой пленкой застыла слюна.
Как и всегда в моменты борьбы между жизнью и смертью, Элизабет становилась деятельной и делала все очень быстро. Она увидела приколотые к ковру фотографии, а также те, что упали на кровать. Они могли морально уничтожить режиссера. Процесс об опеке над ребенком снова мог выйти на первый план. Опытным взглядом она оценила размах скандала, который обрушился бы на Шиллера. Если Элен Алле умрет, женские организации осудят его, а продюсер Воров, зная о том, что будущий фильм будет бойкотироваться, умоет руки и отойдет от дел. У Джимми не будет роль. Ему останется только кокаин.
Ей понадобилось менее минуты, чтобы снять и поднять фотографии и засунуть их в сложенную вдвое газету. Наклонившись над Элен, она сняла телефонную трубку. Говорила она сухо и быстро.
– Коммутатор?
– Да.
– Клиентке в номере 311 требует срочная медицинская помощь. Пригласите сюда дежурного врача и вызовите «скорую помощь».
– Коммутатор не имеет права вмешиваться при несчастных случаях. Вы должны обратиться к ночному менеджеру на респшн. Соединяю…
Несколько секунд ожидания, и Элизабет смогла объяснить ситуацию этому любезному и сообразительному человеку. Тот сразу же оценил опасность, которая грозила клиентке и отелю. Он вызвал врача. Машина «скорой помощи» должна будет ждать позади отеля. Команда спасателей поднимется по пожарной лестнице.
Продолжая говорить, Элизабет держала на руках потерявшую сознание женщину. Потом комната наполнилась людьми, дежурная по этажу примчалась с мокрым полотенцем и хотела положить его на лоб Элен. Элизабет жестом отстранила ее.
– Не надо. Где же врач?
В комнате появился только что прибывший высокий бледный человек. Он поднял веки Элен, тут же позвонил в больницу и предупредил о прибытии больной. Осмотрев флакон, он покачал головой.
– Может быть, надо вызвать у нее рвоту? – спросила Элизабет.
– Нет. Промывание желудка, кислород, интенсивная терапия… Вот и все, что мы можем.
В номере появились спасатели, они положили тело на носилки и скрылись.
– Вы ее родственница? – спросил врач у Элизабет.
– Подруга.
– Вам надо поехать с ней и захватить ее документы.
Элизабет взяла сумочку Элен и проследовала за спасателями.
4
Элизабет увидела, как спасатели чуть ли не бегом вышли из отеля. Она вернулась назад, чтобы принять кое-какие меры предосторожности. Подойдя к ресепшн, заговорила с менеджером.
– Мисс Гаррисон, какая трагедия, как это печально! Жизнь, смерть…
Элизабет оборвала его:
– Сообщаю вам, – сказала она, – что я снимаю у вас еще один номер: 311. Приплюсуйте его к тем трем, которые я забронировала для моих гостей из Нью-Йорка. Счет мисс Алле оплачиваю я.
– Но мы уже зарегистрировали ее кредитную карточку…
– Не снимайте с нее денег. Все счета предоставьте мне. Будем считать, что по приезде она стала моей гостьей. Прошу вас закрыть номер 311. Речь идет о попытке самоубийства моей подруги. Я хочу представить этот отчаянный поступок как недомогание. Если мисс Алле умрет, представим это как несчастный случай, произошедший в результате передозировки снотворного. Отель не может нести ответственность за перемены настроения усталой клиентки. У нее проблемы психологического порядка. Вот и все.
– Постараюсь, – неуверенно произнес менеджер. – Но я должен посоветоваться с нашим управляющим.
– Зачем? Если мисс Алле после выздоровления вновь вернется к вам, каким образом это «посещение» больницы должно будет интересовать ваше начальство? В компьютере в строке заказов изменится только одна запись.
Дата прибытия остается прежней, вы лишь добавите: «приглашена на прием миссис Кларк-Гаррисон».
* * *
Потом она взяла такси и отправилась в больницу. Там сказала, что она – близкая подруга Элен Алле, которую только что доставили спасатели. Элизабет дала номер одной из своих кредиток и попросила разрешения увидеться со своей «протеже». «Она сейчас находится в палате интенсивной терапии. Приезжайте позже, вам позвонят».
– Вы ее родственница? – спросил проходивший мимо врач «скорой помощи».
– Подруга.
Мужчина высморкался в бумажную салфетку.
– Она не хотела, чтобы самоубийство сорвалось.
– Она выкарабкается? – спросила Элизабет.
Врач пожал плечами.
– Уже выкарабкалась. Она жива. Но так ли ей повезло? Она ведь по-настоящему решила покончить с жизнью…
– А где ее вещи? Ее сумочка, которую я отдала одному из спасателей?
– Сейчас узнаю.
Не теряя времени, Элизабет попросила, чтобы мисс Алле поместили в отдельную палату и приставили персональную санитарку. Ей принесли сумочку Элен. Узнав, благодаря гарантии, которую выдал счет на ее кредитке, номер будущей палаты, она села на ближайшую скамью. Достав из сумочки мобильный телефон француженки, она принялась искать номер телефона Ронни. Надо было помешать ему распространить хотя бы одну фотографию.
* * *
Спустя час Элен была помещена в отдельную палату. Она еще не пришла в сознание, ее лицо под кислородной маской было таким же бледным, как наволочка подушки. На стоящем рядом экране монитора отображался ритм работы ее сердца. Сидящая рядом с кроватью Элизабет наконец отыскала нужный ей номер. Она тут же позвонила по нему и услышала ответ: «Это Ронни. Оставьте ваше сообщение». Элизабет надиктовала: «Срочно перезвоните мне. Не передавайте никому ни единого документа. Меня зовут Элизабет Гаррисон».
* * *
В салоне Сольвейг, окруженная людьми, которых она называла своей публикой, изводила Шиллера вопросами:
– Где ты был? Я осталась наедине с совершенно невежественным мальчиком.
– На коленях умоляю простить меня, Сольвейг. Мне надо было решить личные проблемы: мне позвонил телохранитель и сообщил, что ребенок плакал. Так, пустяки, но они являются частью моей жизни… Пойдем, драгоценная моя, – сказал он актрисе, которая снова начала посылать воздушные поцелуи оставшимся гостям.
Режиссер задумался. Что ей было нужно? Остаться одной. Ночь с Сольвейг «по полной программе» была бы похожа на странный сеанс йоги. Чтобы не помять лицо, не допустить на нем ни единой морщинки, она оставалась неподвижной. Он ложился на нее, словно огромное насекомое, осторожно выполняющее возвратно-поступательные движения. Она любила только тихие любовные игры. Засыпая, она следовала заведенному ритуалу: в комнате она должна оставаться одна на приготовленной кровати, голова должна лежать на ровной поверхности. «Временами, чтобы наказать себя, – говорила она, – я кладу под голову плотный шелковый валик».
Когда Сольвейг впервые услышала о Тимоти, сыне Шиллера, она уклончиво прокомментировала: «Конечно же ты его любишь… Если я тебя правильно поняла, мать его уехала в Европу и оставила ребенка с тобой». – «Оставила? – ответил Шиллер. – Не оставила. Я забрал у нее этого ребенка!» Сольвейг никогда не хотела иметь детей, чтобы не испортить себе талию. Как отвратительно смотрится раздутый живот! Даже мысль о такой деформации вызывала у нее отвращение, и, чтобы успокоиться, она начинала гладить ладонями свое плоское и шелковистое тело.
5
После того как его вышвырнули из отеля, Ронни вел машину осторожно. «Главное, чтобы не задержала полиция», – сказал он себе. Не надо делать резких маневров, чтобы въехать на узкую улицу Западный Бродвей, где он снимал квартиру в доме посредственного качества. Охранников там не было. Несколько лет тому назад там был один охранник, проживавший в двухкомнатной квартире на первом этаже. При входе в нос ударял запах алкоголя и мочи. Этот безразличный к жизни человек потом съехал и поселился на этой же улице. Там он соорудил себе жилье из картонных коробок – он знал, что рано или поздно его выселят. Хозяин этих спальных камер установил на двери кодовый замок, но мелкие вандалы сняли его спустя пару дней. Поэтому входная дверь оставалась открытой, но это было неважно, поскольку воровать в доме было особенно нечего.
Ронни поставил машину на свободное место на стоянке, вошел в тесный холл и поднялся на четвертый этаж.
Дверь была в плохом состоянии, но замок еще держался и запирался на два оборота ключа. Наконец, повозившись с дверью, он смог перешагнуть порог. Пройдя через центральную комнату, он бросил вещи на потертое канапе и устремился к шкафу, где взял бутылку, чтобы налить себе полстакана виски.
Упав на одно из кресел, обитых кожзаменителем, он стал наслаждаться виски и взвешивать опасность, которым подвергала его инсценировка самоубийства Элен. Он проклинал себя за то, что оказал ей эту «услугу». Он уже несколько раз звонил ей, но так и не смог дозвониться. Не подвергнется ли он большой опасности, предлагая бульварной газете опубликовать предсмертные фотографии? «Разлученная с ребенком мать кончает жизнь самоубийством»? А он-то здесь при чем? Чтобы устроить скандал, Элен также попросила его передать видеозапись каналу «Хайпер Ньюс», привыкшему копаться в помойке. На сотовом телефоне он увидел незнакомый ему номер. «Позже перезвоню», – решил он. Вначале ему хотелось поговорить с Элен.