15:45
Отцепленный от состава вагон второго класса международного поезда Познань-Берлин стоял у старого склада. Здание времен кайзера Вильгельма было в лучшем состоянии, чем некоторые построенные после войны, но, несмотря на это, оно перестало выполнять функции склада. Когда-то здесь хранились экзотические бакалейные товары, поставляемые в познанские магазины. Однако сейчас поезда ничего не привозили в Познань из Индии и Африки, поставками всех продуктов питания занималось Воеводское торговое предприятие, и даже та продукция, что причислялась к деликатесам, была лишь тенью воспоминаний о прежних эксклюзивных товарах. Старый склад, где когда-то пахло цитрусовыми и душистыми пряностями, провонял кошачьей мочой и машинным маслом. Он иногда использовался в качестве ремонтной платформы, когда нужно было быстро отремонтировать вагоны. Сегодня его оккупировали милиционеры.
– Настоящая бойня, – сказал младший лейтенант Олькевич, внимательно разглядывая лужу засохшей крови на полу туалета, после чего сплюнул с отвращением под ноги.
Он освободил узкий проход, чтобы эксперт-криминалист мог пройти. Мужчина протиснулся мимо Теофиля и исчез за дверью туалета. Олькевич вынул из внутреннего кармана потрепанного плаща пачку сигарет «Экстра» и закурил. Он не воспользовался зажигалкой-пистолетом, а обычными спичками. Зажигалка была для особых случаев. Незачем было показывать ее всем подряд.
– Настоящая бойня, – повторил младший лейтенант, посмотрев на сидевшего на деревянном ящике майора Мартинковского. Фред, скрестив руки на груди, смотрел на сновавших по платформе санитаров в белых халатах, собиравшихся перенести завернутый в простыню труп в санитарную машину. Врач Яблонский сделал запись в большом блокноте, вырвал страничку и подошел к Мартинковскому.
– Что скажете, доктор? – спросил милиционер, взяв у врача предварительное заключение о причинах смерти.
– Предварительный осмотр указывает на то, что смерть наступила около восьми часов назад. Мужчина был задушен. Эта петля, что у него на шее, скорее всего, затянулась сама, когда ему отрезали кисть. Руку резали, когда человек был еще жив.
– Вы хотите сказать, – уточнил майор, – что он был жив, когда ему, связанному, убийца медленно отрезал руку?
– Не знаю, насколько медленно, но все выглядит именно так. У железнодорожника были связаны ноги, загнуты назад, затем петля связывала руки, а на другом конце была завязана на шее. Когда убийца отрезал кисть, железнодорожник пытался освободиться. Он дергал ногами, вырывался, а в это время петля все туже затягивалась на шее.
– Изобретение психопата, – возмутился Мартинковский, несмотря на весь свой опыт, так и не привыкший к выходкам отдельных извращенцев. – Почему он не кричал? – задумался он.
– Наверное, пытался, но громко он не мог кричать из-за петли на шее, и во рту у него была какая-то тряпка. Он мог только стонать, такие звуки легко мог заглушить стук колес поезда, особенно на стрелках. У мужчины рана на затылке. Похоже, на железнодорожника напали сзади, когда он заходил в туалет, он упал и потерял сознание. Тогда нападавший его связал и принялся за дело, – подытожил результаты осмотра врач.
– Наверное, он его ненавидел, – прокомментировал Олькевич, вытирая вымазанные кровью подошвы о цементную поверхность платформы.
– Что? – посмотрел на него Фред.
– Я говорю, что это все ненависть, – объяснил младший лейтенант. – Как у большевиков в двадцатом.
– Что ты несешь, Теофиль? – Мартинковский по-прежнему не мог понять, что Олькевич имеет в виду.
Младший лейтенант бросил окурок под ноги, затушил его, а затем подошел ближе, чтобы его не услышали лишние уши.
– Такая война была в двадцатом году, – начал он объяснять. – В школе вам об этом не рассказывали, – сказал он офицеру и врачу, смотревшим на него с интересом. – Наши сражались с русскими, то есть с Красной Армией, которая уже тогда хотела осчастливить нас социализмом.
– Знаем, знаем, – сказал врач Яблонский, – это тот киевский поход Пилсудского.
– Хорошо соображаешь, парень, но не все знаешь. – Олькевичу было уже пятьдесят, а его собеседники были моложе почти на 20 лет, поэтому младший лейтенант мог себе позволить говорить слегка покровительственным тоном. – Я говорю о той кампании после «чуда на Висле», когда русские убегали так, что только пятки сверкали.
– Причем здесь это? – Мартинковский нетерпеливо кивнул головой на покойника, которого санитары несли к машине.
– Я же говорю, – обиделся Олькевич, – только вы меня все время перебиваете.
Фред устало махнул рукой, так как знал, что болтливый Теофиль не успокоится, пока ему не дадут выговориться.
– Мой отец участвовал в Великопольском восстании, а потом их полк перевели на берег Вислы, чтобы усилить оборону от большевиков, приближавшихся к столице. Когда в августе прорвали фронт, наши быстро двинулись вперед. Большевики ненавидели поляков, если кто-то из наших попадал к ним, с ним жестоко расправлялись. Ну и отец мне однажды рассказал, что они вошли в одну деревню после того, как из нее прогнали большевиков, и тогда нашли в сарае пятерых парней из своего взвода, которые отправились в разведку и не вернулись. Наши были вот так связаны за ноги и шею, тоже сами себя задушили, только сначала им отрезали руки. Крестьянам из этой деревни кацапы сказали, что они будут польским панам снимать перчатки с рук. Но не успели, потому что наши дали им пинка под зад. Вот я и говорю, что убийца ненавидел жертву, как наши восточные друзья.
– Тогда понятно, откуда идея, – сказал врач.
– Осталось только найти этого большевика, – добавил майор Мартинковский, поднимаясь с ящика. – Но сначала я поеду домой вручить цветы жене.
А этот несчастный, подумал Олькевич, даже не смог бы сегодня вручить цветок женщине, потому что ему правую руку отрезали. Правда, если он левша, то как-нибудь справился бы…
Фред Мартинковский пожал руку врачу, похлопал по плечу остающегося на посту Олькевича и пошел вдоль рельсов в сторону вокзала. На стоянке у центрального входа он оставил свой «Полонез» цвета «песок пустыни», который шутники из отдела называли цветом детской неожиданности.
К счастью, сегодня была выходная суббота, к тому же 8 марта. Если бы это был обычный день, ему пришлось бы мчаться в комиссариат и собирать следственную группу, а так все организует Олькевич, хорошо усвоивший, что нужно делать в таких случаях. Теофиль был безнадежным аналитиком, но на предварительном этапе следствия был просто незаменим. Фред мог быть уверен, что на совещании в понедельник Олькевич доложит о задержании группы людей, из которой можно будет выбрать «временного подозреваемого», что даст им возможность спокойно работать пару недель. Благодаря этому Фред мог поехать к жене и ребенку, надеясь, что спокойно проведет с ними остаток дня и воскресенье.
Интересно, мысленно анализировал он отпечатавшуюся в памяти картинку, почему убийца выбрал такое неподходящее место для мести. Намного проще убить железнодорожника не в поезде. Нападение было спланировано и подготовлено. Никто ведь не ездит в поезде со шнуром, кляпом и ножом, чтобы отрезать руку. Сразу следует исключить непредумышленное убийство. У кого-то была серьезная причина, чтобы убить этого человека, да еще таким извращенным способом. Если выясним мотив, найдем убийцу. Следует внимательнее присмотреться к убитому железнодорожнику, его знакомым, проверить круг общения. Еще этот поезд. Если это случилось на трассе, убийцу должен был кто-то видеть. Найти свидетеля будет непросто, это сотни пассажиров. От таможенников мы немного узнаем, только о людях, проходивших досмотр. Их данные переписали, милиция установит личности тех, с кем они вместе ехали. Плюс иностранные пассажиры. Хорошо, что Олькевич свяжется с пограничниками и таможней, чтобы сведения о пассажирах к понедельнику были отправлены в Познань… Непочатый край работы.
Он спустился в переход, ведущий к вокзалу. Над его головой медленно проехал поезд. Шум, усиленный стенами подземного перехода, заставил майора остановиться на минуту. Вдруг он почувствовал странную, острую боль в груди. Он не мог дышать. Боль была такой сильной, что он оперся рукой о стену, чтобы не упасть. Это продолжалось около трех секунд и быстро прошло. На висках выступили капельки пота. Скорее удивленный, чем испуганный, он ослабил галстук и расстегнул воротник рубашки. Он вынул из кармана пиджака пачку «Клубных», закурил сигарету и сразу почувствовал себя лучше.
«Что это было?» – подумал Фред. В голове мелькнула мысль, что так, наверное, чувствовал себя железнодорожник, когда петля затягивалась на его шее… Он тут же себя высмеял: «Что за дурацкие мысли. Наверное, я переутомился. Быстрее домой, и больше не думать о всякой ерунде». Сейчас пригодился бы отпуск. Но он запланировал его с женой на июль. Они собирались поехать в пансионат Фонда отдыха трудящихся в Мельно. Две недели спокойствия на море. Прекрасные перспективы. Стоит запастись чем-нибудь интересным для чтения на пляже, потому что о хорошей прессе, как всегда, можно будет лишь помечтать.
Перед киосками «Рух» в курортных городах уже на рассвете собирались очереди отдыхающих в поисках новой информации и впечатлений. Стоило взять с собой пару книг, потому что у тех, кто, как Фред, вставал поздно, не было шансов в соревнованиях по очередям с ранними пташками. Для них оставались только «Реальность», «Солдат свободы» и иногда «Народная трибуна», а кто это вообще мог читать? Он пошел на Западный вокзал и купил в книжном киоске последний экземпляр романа «Мост слишком далеко».
15:55
Ричард Грубинский, которого знакомые называли Толстым Ричи, вышел из подъезда дома на улице Лампе и осмотрелся вокруг. Зеленый трамвай № 23 остановился на противоположной стороне улицы, и из его переполненного брюха высыпали пассажиры, приехавшие в центр за добычей. Несмотря на выходную субботу, торговые центры сегодня работали. Покупки в центре города были настоящей охотой на товары, время от времени появлявшиеся в продаже. Грандиозный, модернистский торговый центр «Альфа», построенный вместо снесенных зданий XIX века, находился в двух шагах отсюда. В нем были разные магазины, от продуктовых до магазинов одежды. С правой стороны виднелся современный стеклянно-бетонный цилиндр «Окронгляка», торгового центра, который жители Познани и приезжие считали одним из лучших магазинов города.
Люди с сетками и сумками в руках быстро разошлись в обе стороны, а трамвай с протяжным звоном двинулся, чтобы свернуть влево к Красной Армии, центральной улице Познани, после войны еще называвшейся улицей Святого Мартина. Старожилы по-прежнему так ее называли, потому что Красная Армия застревала комом в горле.
Толстый Ричи стряхнул невидимую пылинку с новой джинсовой куртки «Ливайс» и с отвращением посмотрел на дверь столовой, из которой в этот момент выходил сгорбившийся мужчина в порванных брюках и с дешевой сумкой на ремешке, переброшенном через плечо. Из помещения доносилась характерная вонь, смесь запаха квашеной капусты, клубничного компота, мастики для пола и потных посетителей.
Ричи недовольно поморщился и достал из внутреннего кармана куртки пачку «Кэмел» с фильтром. Быстро зажег сигарету металлической зажигалкой фирмы «Зиппо», купленной когда-то в ФРГ, а затем не спеша перешел на другую сторону улицы.
Он был голоден, но даже под страхом смерти не пошел бы в столовую, оставшуюся позади. В молодости ему часто приходилось бывать в таких столовых, но он часто любил повторять, что эти времена прошли навсегда вместе с портретами Гомулки и Циранкевича. Теперь, когда он был достаточно богатым человеком, он мог себе позволить посещать лучшие рестораны «Смакош» и «Адриа». Однако Толстый Ричи был стопроцентным познанцем и считал, что незачем зря тратить деньги, если где-то можно поесть не хуже, но дешевле.
Конечно, ему не раз приходилось решать деловые вопросы в ресторане «Смакош», так как он был рядом, а ему время от времени следовало подчеркнуть свой статус. Но есть повседневную пищу он предпочитал в другом месте. Нужно было пройти во двор с другой стороны улицы Лампе, где располагался неприметный ресторан предприятия «Консумы», заведение для милиционеров. Цены и меню никак не соответствовали действительности. Еда была превосходной, а платили за нее немного, однако не все могли воспользоваться благами этой кухни и бара. Еще год назад Ричи даже в голову не приходило, чтобы есть в таком месте. Во-первых, его бы сюда не пустили, а во-вторых, неудобно есть, когда рядом полно милиционеров. Все изменилось, когда в ресторан его привел друг детства, старший лейтенант Гражданской милиции Мирек Бродяк. Выпить водки их пригласил тогда еще капитан, а сейчас майор Фред Мартинковский, потому что Ричи помог разыскать украденные колеса от его нового «Полонеза». Для Ричи это не была особая услуга. Он охотно помог, потому что его попросил об этом старый друг Мирек. Обычное дело для человека с большими связями в городе. Он позвонил, куда следует, и объяснил, что не стоит воровать колеса от машины милиционера. Колеса очень быстро нашлись, и Фред Мартинковский должен был как-то отблагодарить.
Они выпивали до закрытия, то есть до 22:00, а позже перебрались напротив, в квартиру Ричи, где обмывали дружескую услугу до утра. Эта встреча оказалась полезной, потому что Толстый Ричи познакомился с паном Каролем, гардеробщиком, пропускавшим посетителей в заведение по служебным удостоверениям. Мужчины быстро договорились, и с этого момента Ричи мог войти в любое время, а пан Кароль мог продавать из-под полы импортные сигареты «Мальборо», поставляемые людьми Ричи, при этом он платил за них по оптовой цене.
У Ричи был доступ к дефицитным товарам. Он мог достать все, чего не было в продаже. Исключительно благодаря долларам.
Он начинал помощником валютчика, работавшего под «Певексом» на улице Пулвейской в начале 80-х. Он быстро научился торговать валютой и стал работать самостоятельно. Когда ввели военное положение, он был в Мюнхене, где хотел договориться насчет сбыта серебра, которое выгодно было привозить из Польши. Он решил остаться и покрутиться по улицам, раз уж немцы охотно давали всем полякам статус политических беженцев. Но в середине 1982 года Ричи вернулся в Познань. Люди поговаривали, что немцы выдворили его за какие-то махинации и даже запретили въезд в ФРГ и Западный Берлин. Но, если бы его выгнали, он вернулся бы нищим человеком. А у него было немало денег, ведь вернувшись, он организовал группу из местных парней и подмял под себя валютный бизнес почти во всем городе. Людям, которых он нанял, он должен был чем-то платить, поэтому разговоры о возвращении ни с чем, наверняка, были необоснованными.
Сам Ричи о своем пребывании в Германии и неожиданном возвращении не рассказывал. Одно было ясно, в течение года большинство валютчиков под «Певексами» работало не на себя, а на холдинг Толстого Ричи. Он обеспечивал их деньгами на продажу, охранял от недобросовестной конкуренции и оказывал юридическую помощь в трудных ситуациях. У него не было лишь одного – связей в милиции. Несколько его людей сотрудничало со Службой безопасности, о чем они всегда информировали Ричи, но они не работали на постоянной основе. Чекистам нужна была политическая информация, а взамен они ничего не предлагали. Все изменилось, когда он оказал услугу Мартинковскому. С этого момента неформальное сотрудничество валютчиков и милиционеров сдвинулось с мертвой точки. Милиция гарантировала им относительное спокойствие, а они сообщали нужную в ходе следствия информацию, прежде всего, о разыскиваемых уголовниках. Польза была обоюдной, раскрываемость преступлений росла, а валютчики могли в меру безопасно вести свой нелегальный бизнес.