– Ты забыл сказать, что этот учёный занимался коммерцией, – цыкнув правым уголком губ, проговорил лейтенант.
Капитан почесал правый глаз, потом потёр костяшками больших пальцев оба глаза, помотал головой.
– С этими бумагами скоро совсем ослепну. Глаза уже ломит. А насчёт коммерции я тебе вот что скажу. Хоздоговоров у института нет, так что на оклад особо-то не протянешь, вот и возил в соседнюю область водку и чай. А до того пытался торговать радиодеталями, но пролетел и остался в должниках перед поставщиком. Сто пятьдесят тысяч деноминированных рублей задолжал, по тем деньгам, – мотнув головой влево, – это 150 лимонов… приличная сумма!
– Вот видишь, и мотивчик есть – неуплата долга. Может ещё какие-нибудь конфликты на почве коммерции откроются, или дела амурные, – в упор воззрился в глаза начальника лейтенант.
– Амурные говоришь? Была у него краля. Ещё до развода похаживал к ней, да только кинула она его. Не нужен ей был временщик, постоянного завела. А Шелепов возьми да и разведись, так что, – капитан помял подбородок, – можно и месть жены предположить, и соперничество из-за любовницы, не знала, что у полюбовницы его новый хахаль появился.
– Вот видишь!
– Ничего не вижу, – пожал плечами капитан. – Ну, кто он, по нашему времени? Голь перекатная. Коммерсант, как же! – с ухмылкой. – Да если бы у него в месяц было пол-лимона прибыли, по-нынешнему 500 рублей так он, поди, от радости до потолка прыгал. Коммерсант. Ты скажи ещё политический деятель… в прошлые выборы листовки Блинова клеил. Нет! И Шелепов, и жена его, и подруга, и соперник, и даже поставщик, которому он деньги задолжал – все они не из того круга, где ездят на дорогих иномарках и шмаляют из автомата. Вот если бы его запинали у подъезда, зарезали, отравили крысиным ядом, ну, застрелили из дробовика – я бы искал мотивы в его жизни. А тут автомат, мерседес… А!.. – махнул рукой капитан, – пусть даже тойота, всё это не для Шелеповых, да и сам он не стоит затраченных на него патронов. Тут одно из двух. Либо его за кого-то другого приняли, либо он случайно напоролся на тайны больших, либо крутых людей. Так что из этого и исходи, лейтенант. Честно скажу, на мой взгляд, дело дохлое. Всё что можно было сделать по горячим следам, мы сделали. Люди нужны на других делах, а тебе надо с чего-то начинать. Так что считай это учебной практикой.
Вера Земнухова.
Жигалов, хотя ему и стукнуло тридцать, милиционер был свежеиспечённый. Обычное дело – по специальности работы нет, а в органах нашлись знакомые, порекомендовали. По анкетным данным и тестированию подошёл, потом краткосрочные курсы и с учётом того, что за плечами институт с военной кафедрой, получил лейтенантские погоны и был направлен в оперативный отдел милиции.
С чего начинать расследование Жигалов не знал и для начала решил найти Веру Земнухову, что когда-то была любовницей погибшего. Правда, была ещё жена, но с ней Шелепов больше года не жил, и Жигалов решил отложить знакомство с ней на потом.
К Вере Степановне лейтенант Жигалов явился вечером и был принят на кухне.
– Первоклассница, уроки делает, – кивнув в сторону дочери, – проговорила она.
«Первоклассница… для женщины сорока шести лет поздновато», – отметил Семён но, разумеется, промолчал.
Хозяйка угостила его чёрным кофе и даже со сладким. Откуда? Впрочем, Земнухова явно не бедствовала. На столе были конфеты, причём не из самых дешёвых и на вешалке висело кожаное пальто явно не из советских запасов.
– Вы, я гляжу, сумели приспособиться к рыночной экономике, в отличие от вашего друга. А что же ему помешало?
– Господи, да я сама только-только вздохнула немного. Всего полгода, как нашла место в коммерческом банке – вот и отъелась немного. А в НИИ работала, зубы на полку не раз клала. Если б не отец с фронтовой пенсией, не знаю, что бы с дочкой делали. В банк попала, естественно, по знакомству, хорошо, нашлись связи, да я и экономист по образованию. А Николай… Знакомств у него полезных не было, да он и не пытался их искать, – горестно вздохнула Вера Степановна. – Вообще он был не от мира сего. Талантливый учёный, а пробиться не мог. А почему? – развела руками с одновременным сжатием плеч. – Не знаете, как погляжу?! – увидев заинтересованный взгляд гостя, продолжила. – А я скажу почему. – Вера Степановна склонилась к Семёну и проговорила заговорщицким тоном. – Потому что в институте еврейское засилье. Коле не давали дороги исключительно потому, что русский.
Семён отодвинулся, не любил, когда собеседник приближался к лицу слишком близко. А эта женщина, с яростно горящими глазами, разговаривающая то на повышенных, то на пониженных тонах с переходом на злобный полушёпот, была ему неприятна.
Поначалу Семён подумал, не еврейка ли она, уж очень была смугла и черноволоса, и глаза не по-русски большие и чёрные как смола.
– А вот мне ведомо, что в институте и директор, и зам по науке русские. Завлаб, правда, татарин, да и евреев не так уж много, чтобы говорить о засилье, – пристально вглядываясь в жгучие глаза брюнетки, проговорил лейтенант.
– Вот, вот, и Коля так же говорил. Но евреи берут не числом, а организованностью и хитростью. И директор, и замдиректора и ведущие завлабы – масоны! Да, – махнула рукой, – что в институте?.. – В стране! Вы разве не видите? Сейчас, правда, в правительстве появились патриоты, понемногу выживают евреев. А вот Коля понять этого не мог. Он ведь русский до мозга костей, но был очарован этими демократами. Не видел, что эти завлабы-масоны только формально руководят институтом, а на деле ими манипулируют скромные кандидатики—еврейчики, которые главенствуют в масонских ложах. И вы это знаете…
Дальше Семён уже вполуха слушал обычный трёп юдофобствующей дамочки, только иногда сочувственно мычал и покачивал головой.
Когда в излиянии Веры Степановны появилась брешь, Жигалов проговорил:
– Я гляжу, Николай был вам дорог. Если не секрет, каковы были ваши отношения? Вопрос о браке не стоял?
Глаза Веры Степановны притухли, нет, не потухли, а именно притухли, но в них исчез огонь фанатизма и искры ненависти, хотя до живого человеческого света с высоким накалом было ещё очень далеко.
– Скажите прямо, Вера Степановна, – вы были любовниками или нет?
– Дура я набитая! Сделала его своим любовником, каюсь! – тяжело вздохнула женщина, – И друга хорошего потеряла, и любовника стоящего не приобрела. После первой же близости нам как-то встречаться стало неловко и всё пошло прахом.
– Я думал, что секс укрепляет дружбу мужчины и женщины.
– Просто вы не верите в такую дружбу. Напрасно. Вот только сексу в такой дружбе делать нечего. И отношения здесь должны быть куда более доверительными, чем даже между двумя друзьями или двумя подругами. А если появятся закрытые для разговоров темы, умолчания – всё, дружбе конец. Начинается взаимная игра. А игра мужчины с женщиной ведёт в постель.
– Ну, а чем это плохо?
– Видите ли, отношения любовников с самого начала предполагают тайну, недоговорённость, игру словами, но даже и в этом случае из них, когда они исчерпают чистую романтику, в которой не было обмана, могут получиться хорошие друзья. А если интимные отношения изначально строятся на обмане, если для кого-то из любовников интимная связь всего лишь игра, то друзьями они не будут никогда, более того, скажу, враждебные нотки в их отношениях возникнут… Это уж точно! Вот и у нас появилась запретная тема – политика эта чёртова, а как в наше время о политике не говорить? Вот и возникла дыра в отношениях. Я попыталась эту дыру заполнить сексом, но, – вновь махнув рукой, – кого там, ещё больше отдалились. Правда до вражды дело не дошло… Да, – Вера Степановна махнула рукой, – и дойти не могло. Всё-таки наши отношения строились на некоторой любви друг к другу. Не скажу, чтобы крепкой, но чувства между нами искренние.
– А жена Николая об этом знала?
– О нашей дружбе она отлично знала, но пока Николай был женат, я не позволяла себе связь с ним. Это уже потом, когда он развёлся.
– Вот вы говорите, что давно дружите. А за это время, простите, что я об этом, вы как-то пытались наладить свою личную жизнь?
– Нет, вы не там ищете. У меня хватало ума не представлять его своим мужчинам, даже с отцом моей дочери он не знаком. Повторяю, не там вы ищете. В институте масонско—сионистское гнездо. Коля же занимался научным изучением магии. В частности – геомантикой, изучением энергетических каналов земли.
– Но как это могло повредить сионизму?
– О каббале слышали? Могущество евреев на магии держится. Есть тайные ходы, по которым можно попасть из одной точки земли в другую за считанные минуты. Одни из этих ходов контролируют светлые силы шамбалы, а другие тёмные каббалы. А что такое каббала? Это магическая книга иудеев. Масоны высших градусов, а это только евреи, посвящены в тайну этих ходов. Вот Коля, изучая энергетические каналы земли и вышел, сам того не зная, на секреты каббалистов.
Жигалов глядел в засверкавшие огнём чёрные глаза собеседницы и не знал, что и думать. Уж больно это всё отдавало кабинетом психиатра, но он-то не медицинский окончил и в вопросах психики человека не разбирался.
– Знаете, это как-то неожиданно. Конечно, всё может быть, но… – лейтенант сделал паузу, не отводя глаз от лица Веры Степановны, – но, насколько мне известно, в институте он работал над совсем другой темой. Он изучал влияние линий высокого напряжения на окружающую среду и на это тратил всё своё свободное время.
– Э-э-э, да вы мне не верите, – качнув головой, проговорила женщина. – Вот и Коля не верил. Связался с этим еврейчиком Вассерлауфом, а уж он-то наверняка был глазами и ушами масонов.
– А как этого Вассерлауфа найти, не подскажете?
– Да они вместе в институте работали.
– Понятно. Но всё-таки, может Николай случайно сталкивался с кем-то из ваших друзей? Или может у него появилась женщина?
Лицо Веры Степановны вдруг сжалось, глаза сузились (он и не предполагал, что такие огромные глаза могут так сузиться), губы собрались в ниточку.
– Так-так, – покачивая головой, – гляжу, вы всё пытаетесь увести разговор в сторону от истинных виновников, – сокрушённо проговорила Вера Степановна. – Неужели же и у вас сионистами всё схвачено? Всё, извините, дочь зовёт, мне надо посмотреть, что у неё с уроками. Если понадоблюсь, вызывайте повесткой.
Что можно было сделать после этого? Только откланяться, и поблагодарить за угощение. Что лейтенант Жигалов и сделал.
Вассерлауф.
Тихо открыв входную дверь, лейтенант Жигалов вошёл в маленькую ювелирную мастерскую и увидел низенького, средней полноты человека. Не то чтобы сутулый, но слегка наклонившийся вперёд и вправо человек, нескладное тело которого, казалось бы, должно сковывать движения, быстро передвигался по своему рабочему закутку. В мастерской был только этот человек, и лейтенант понял, что он и есть Вассерлайф. Хозяин мастерской, обзавёдшийся ею почти сразу после ухода из института, вероятно, был чем-то обеспокоен или даже встревожен.
– Сутулость, конечно, профессиональная, – определил лейтенант, – но возбуждение… в этом что-то есть. С чего бы? Хотя… это может быть связано с его работой. Что-нибудь испортил, или не так, как нужно сделал… Ну, да ладно, там видно будет, – молниеносно пронеслось в его голове.
Вассерлауф был не просто типичным, а карикатурным евреем – черноволосый, но с синими глазами, курчавый и с крючковатым носом. Он то садился, то снова вскакивал, делал несколько шагов по рабочему закутку своей мастерской, опять садился на большой железный табурет с мягким сиденьем обтянутым дермантином, елозил на нём и снова вскакивал. Был возбуждён и не сразу обратил внимание, что в мастерскую зашёл посетитель и смотрит на него.
Всё действие, происходившее в мастерской, длилось не более пятнадцати секунд, но за это время лейтенант успел определить, как ему показалось, главное, ради чего пришёл сюда. А хозяин мастерской, увидев посетителя, очнулся от своих мыслей, невероятно резко остановил беготню и, склоняясь, расплылся в приветливой улыбке, руки при этом согнул в локтях и прижал к бокам тела, давая понять всем своим видом, что безмерно рад гостю.
В молодом человеке, стоящем в зале мастерской, ювелир сразу разглядел важную личность, поэтому и принял гостя с высоким почтением. А после удостоверения, которое он даже и не разглядел, и услышанного: «лейтенант милиции Жигалов», из всего нутра Вассерлауфа хлынули доброжелательность и гостеприимство. Низко склонив голову и ещё более скособочившись вправо, ещё шире раскрыв рот в улыбке, тихим, заискивающим голосом проговорил:
– Вы, господин, простите, не знаю, как сейчас принято обращаться к представителям власти, вы верно по важному делу. Так, давайте для начала чайку выпьем. Надеюсь, вы не торопитесь?
В душе, конечно, Вассерлауф не желал видеть у себя подобных людей, как впрочем, любого представителя власти или криминальных структур, но своим гостеприимством надеялся сыскать к себе расположение со стороны таких важных и одновременно опасных лиц.
– Что-то в нём есть, в этом ювелире, – подумал лейтенант. – Надо бы присмотреться к нему, а посему беседа в спокойной обстановке, за стаканом чая, будет уместна.
– Мент он и в Африке мент, будет заходить издалека, хотя… этот вряд ли, молод, не опытен, всё сразу и в лоб выдаст, но всё же надо быть настороже, – подобострастно улыбаясь, думал Вассерлауф. – И первое, с чего надо начать, так это с разговора о себе, как бедном человеке.
Жигалов молча наблюдал за ювелиром и удивлялся точности, размеренности и даже плавности его движений, что на первый взгляд казалось было несовместимо с его непропорциональным телом
– В геологии, видите ли, любая работа начинается с чая. Я, правда, сейчас хоть и не в геологии, но всё-таки с камнем работаю. Хорошо, что камнерезным делом ещё с ранних лет стал увлекаться, профессия, правда, ныне непрестижная, да и не профессия вовсе, так… хобби, но кое-как кормит, – проговорил ювелир, налив в чайник воду и поставив его на электрическую плиту.
Жигалов слушал, молча, не спешил со своими вопросами, решил, пусть говорит, авось выскажет что-нибудь нужное по делу следствия.
Занимаясь чаем, краем глаз посматривал на гостя. Увидев его взгляд на нефрите, лежащем на столе, проговорил:
– Вас заинтересовал этот камень? Да, вы правы! Он прекрасен! Посмотрите, какой густоокрашенный, и в то же время глубоко просвечивающий нефрит. Редкостный, надо сказать цвет. А, между прочим, этот минерал известен уже очень давно. Мастера бронзового века делали из нефрита оружие и амулеты. А в Древнем Китае из него создавались женские украшения. Так вот знаете ли, господин офицер, если найти верную плоскость распила, будет эффект кошачьего глаза. А это я вам скажу-у-у… Ах, какой это необычайный эффект! Чудо! – Ювелир, полуприкрыв глаза, умильно покачал головой. – А вот поглядите на этот кабошончик (кабошон — способ обработки полудрагоценного или драгоценного камня, при котором он приобретает гладкую выпуклую отполированную поверхность без граней), – видите, как по нему бежит полоска света?
На плите, изливая из носика тугую струю пара, зафырчал чайник.
– Извините, чайник кипит, сейчас чаёк заварю…
Пока Вассерлауф заваривал чай, Жигалов огляделся. Мастерская как мастерская. Единственное отличие от любой механической мастерской – камни, и два маленьких станка. Крупные камни валом лежат в левом углу рабочего помещения и под столом, на котором аккуратно разложены какие-то инструменты, микроскоп и миниатюрные тиски. Мелкие насыпаны в обрезанные пластиковые бутылки. Совсем крохотные, уже обработанные, готовые стать серьгами, брошками и перстнями в коробочках из-под конфет, что лежат ещё на одном столе, стоящем у окна. В станках, установленных ближе к правому углу, что-то медленно крутится, капает вода. И всё это пространство мастерской, – от пола до потолка, от правой стены до левой, от входной двери до противоположной стены, окутано своим особым запахом, – свежим ветром, недрами гор, тёплым солнцем, ароматами трав и горных рек, – запахом самой жизни, где нет места ничему искусственному.