– Кто, кроме Вас, Трофим Трофимыч? Никто! И дороги никто не знает, и силища нужна.
– Ты, Петька, толком скажи, что нужно. А то Трофим Трофимыч молчать долго не любят. Смотри, как бы не солоно хлебавши пришлось назад вернуться, в контору-то свою агитационную, – проскрипел старичок Прохор, по обыкновению просиживавший штаны на лавке под окном.
Батя молчал.
– Не солоно хлебавши уже не получится. Чай у вас сладкий, и пряники имбирные, – ответил Петька, – а что до конторы… Так дело нужное, государственное, из самой Столицы сигнал поступил – поднять межу. Да и время подходящее для СУББОТНИК5а – апрель! Потеплело, оттаивает природа наша!
– Конечно, – вступила в разговор Марья Моревна, – без межи какая жизнь? А вдруг Данила-мастер своих поросят распустит, и они на нашу сторону набегут?
– А то наши к нему не бегают? – скептически произнес Иван, подпиравший дверной косяк. – В прошлом году целый выводок сбежал. Спасибо Даниле, сам всех переловил. А то бы до самого Свистуна-разбойника добежали, еще неизвестно, какими бы вернулись. Свистунами-горлопанами поросячьими. Корми их потом. Что ни дай, все одно – ни жира, ни мяса. Одни кости да … компоста этого…
– Вот-вот, поддакнул старичок Прохор, – не в коня корм. Разорение. Так ты про межу-то поподробней, поподробней скажи. Может, Трофим Трофимыч и согласятся.
– Да я вам и пытаюсь все растолковать. И в книжке вот – написано, – Петька положил палец на тощую брошюрку, оставив на ней мокрый след.
Брошюрка вздрогнула и переползла поближе к Марье Моревне.
– Ну и толкуй, толкуй, мил человек, ты на то и поставлен, чтобы толковать, – продолжил степенную беседу старичок Прохор.
Со второго этажа по ступенькам сбежала Василиса:
– Толковать, или толочь? Как правильно. Ой, надо у щуки спросить!
Василиса быстренько проскочила мимо Ивана, подтолкнув его локтем.
– Что встал? На работу опоздаешь!
Иван тряхнул головой, оторвался от косяка:
– Ладно, сами думайте, мне некогда.
Он вышел. Дверь за ним закрылась не сразу, и было слышно, как в сенях щука растолковывала Василисе:
– Я и говорю тебе, девка окаянная. Воду в ступе. В ступе пестиком. Брызгает, потому надо тихонечко, осторожненько.
– Ну, придумают же! – удивлялась Василиса. – И долго толочь?
– Иди, иди уж, насмешница.
В сенях забулькало – то щука опустилась на дно.
Василиса вернулась в горницу, присела на стул возле Бати, приподняла за уголок обложку брошюрки.
Из-под обложки быстро выскочила и снова спряталась розовая, как кошачий язычок, фига с обкусанным ногтем на торчащем пальце.
– Сама дура! – воскликнула Василиса и воззрилась на Петькин нос.
– Ну, если коротко, – начал Петька, жалобно поглядев на блюдо с пряниками, – межа межует.
– Ну! – поразился старичок Прохор, – а я думал, она там просто так. А она, оказывается, вот что делает!
– Да, подтвердил Петька. – И нам от этого межа…, межуйст…, ме-же-ва-ния, – проговорил он по слогам, скосив глаз на брошюрку, которая понемногу продвигалась к локтю Марьи Моревны, – большая польза вроде как.
– И как? – снова спросил неугомонный старичок Прохор, для важности выставив вперед бороденку.
– Что заладил! Как? Как? – видишь, человек-то, Петька, книжку принес. В ней все про все сказано, – Марья Моревна взяла в пухлые ладони брошюру и осторожно начала ее перелистывать.
– Вот негодники! Буквы какие маленькие, ничего не вижу! – Марья Моревна повертела брошюрку, покачала головой и протянула ее Василисе:
– На, прочти!
– Вот еще, – обиделась Василиса. – Я что, сказочница, по-писанному читать? Кота позовите.
– Кот в командировке, – сообщил Прохор, – вернется к вечеру, когда сливки снимать будем.
– А транслейтер у вас есть? – с надеждой спросил долговязый Петька, поворачивая голову, при каковом маневре оказался нос к носу с большим имбирным пряником в форме утки.
– Транслейтер быстро все разъяснит, – добавил Петька, скосив глаза на пряник.
Василиса всплеснула руками:
– Был, был транслейтер. Правда, отечественный, «толмач ХР». Ваня его для усиления тяги в печку вмонтировал. Их один завод выпускает. Зимой печки, летом – в туристический сезон – «толмачей». А своей тяги у них мало, только до Данилы-мастера достает. А что нам про его семейные дела все слушать. Скучно!
– Ну, давай, значит, почитаем, – сказал старичок Прохор и просеменил к столу. Взял затрепетавшую брошюру и так же бодро направился к печке.
Брошюра забилась у него в руках. Из нее вырвались несколько листиков, пометались по горнице и улетели в неприкрытую полностью дверь. Из сеней послышался всплеск, клацанье челюстей и хруст сминаемой бумаги.
Старичок Прохор открыл заслонку и кинул сникшую похудевшую брошюрку в огонь. В трубе завыло. Потом заголосило на тысячи ладов. Потом все стихло.
Старичок Прохор приложил ухо к печке.
– Ну, что слышно? – спросила Василиса.
Прохор молчал, только зажмурил глаза и шевелил губами.
– Не тяни душу! Говори, что слышишь, – прикрикнула Марья Моревна.
Батя поставил стакан на стол:
– Ну, говори!
Старичок Прохор оторвал ухо от печки, раскрыл глаза, протер их кулачками, вздохнул:
– Молчит. Нет тяги. Кончилась.
– Ну, вот, – обиженно протянул долговязый Петька, приподнимая голову от стола. – А еще передовые фермеры называетесь. Как же вы так, в отрыве от цивилизации хозяйство ведете?
– А вот так и ведем, – ответила Марья Моревна, наливая в стакан чай и пододвигая его к Бате. – Своим умом, на всем своем.
– По-научному «натуральное хозяйство» называется, – пояснила Василиса. – Мы в институте проходили.
Петька протянул руку к прянику, повертел его в руках.
– Ну, а насчет межи как? Пойдем, что ли. Там силища нужна.
Старичок Прохор снова занял позицию на лавке, почесал бороду:
– Тут с кандачка не решишь. Тут совет надобен. Обстоятельства должны сложиться. Ну и примета какая никакая явиться. Подождем.
– А пока чайку свеженького. С пряничками да вареньицем, – обрадовалась Марья Моревна, забирая у Петьки чашку и подставляя ее под краник самовара. – Авось, долго ждать не придется.
– Да уж, – произнес Батя и с тоской посмотрел в окно.
– То-то и оно, – добавил старичок Прохор, устремив взгляд туда же.
Стекло в окне просветлело и стали видны тучи, невозмутимо нависающие над хутором и торчащей из-за сосен диспетчерской башней космодрома.
Марья Моревна и Василиса молчали, покачивая головами. Ждали.
На окно с той стороны взлетел петух, поерзал коготками по гладкому отливу, не удержался и свалился вниз.
– Не будет сегодня точного времени, – вздохнул Прохор, – минут на десять опоздает, пока оправится.
– Надо! – вдруг сказал Батя, хлопнул ладонью по столу, и поднялся. – Надо!
– Вот и я говорю, без вас – никак, – залепетал Петька, вскочив и наскоро запихивая пряничный утиный нос за щеку.
– Ну и сходите, сходите, до обеда не обернетесь, так я к ужину вас ждать буду, – сказала Марья Моревна, и толкнула дочку в бок:
– И ты пойди, мужская сила без женского ума, что колесо без оси – заваливается!
– И Данила-мастер, наверное, там уже. Я его вчера вечером уговорил, – сообщил Петька, засовывая длинные руки в рукава пестрой, как клумба перед зданием космовокзала, куртки.
– Вот, какую куртку выдали, – похвастался Петька, – карманов много, и грязь не пристает. Для такой работы – в самый раз.
На крыльце долго ждали старика Прохора. Он что-то копошился в сенях, потом появился в пыльных сапогах гармошкой, старом тулупе и оранжевой каске.
– Там, у межи – пригорочек есть сухонький. Так в тулупе в самый раз будет полежать. А это, – он показал длинным сухим пальцем на каску, – техника безопасности. Вдруг что-то не так пойдет, а касочка – на месте.
– Ну, все собрались, – сказала Василиса. Потом подумала:
– Может, взять чего-нибудь, лопатку какую-нибудь?
В каске открылось окошечко, из нее высунулся многочленный рычаг со свистком. Свисток свистнул.
По свистку со двора прибежала стайка огородников, и выстроилась в шеренгу. Лопату тащил последний из них, придерживая ее над собой четырьмя лапками и с трудом удерживая равновесие на оставшихся двух.
– Вот, – поднял палец старичок Прохор, – прогресс. Сама командует!
Ремешки каски, еще не застегнутые, взвились по сторонам головы Прохора, и со щелчком сомкнулись под подбородком.
– Больно, – сказал Прохор, пытаясь засунуть палец под ремешок. – Не лезет.
– Пойдем, пойдем, Данила-мастер, не ровен час, не дождется, – торопил Петька.
Все посмотрели на Батю.
Батя взял в руку узловатый посох, стоявший у двери, ударил о землю.
– А ведра!
Василиса топнула ножкой. С грохотом из-за угла выскочили ведра и построились за огородниками.
Батя поднял посох, подумал, и снова ударил им о землю.
– Пора!
Посох попал в небольшую лужицу. Лужица брызнула и зашипела, испаряясь.
До межи шли сначала по стежке-дорожке. Стежка-дорожка норовила все затеряться в траве, а то и вообще спрятаться под землю, но Батя приподнимал посох, и снова трава расступалась над утоптанной и кое-где посыпанной мелким гравием тропинкой.
– Понаехали, опомнились, – бормотал Батя, – знать, не дает покоя межа!
Потом перешли мостик, скинув батиным посохом сохнущую на перилах ворону в темную речку под ним. Рядом с вороной висела чья-то рубашка в клеточку. Ивы на берегу зашелестели листьями, заголосили. Под мостом послышалось хлюпанье, и недовольный голос произнес:
– Хорош баловаться. Я ж ее не зря за хвост – и на мост, а чтоб сохла. Чучело сделаю.
Все остановились, повернув головы к воде и прислушиваясь.
– Водяной, что ли? – спросила Василиса, – Так он не здесь живет. Да и зачем ему чучело – сам не шибко красивый?
– И рубашка чья-то, надо в бюро находок, в «Затерянный Мир» отнести. Там разберутся, – сказал Петька, снимая рубашку с перил.
– Да нет, не водяной я, – снова раздался голос, и из-под моста показалась сначала курчавая голова, а потом и блестящий черный торс Джона. В одной руке он держал ворону.
Джон ловко забрался на мост, выдернул из рук Петьки рубашку и стал ее надевать. Рубашка некоторое время сопротивлялась, потом хихикнула и обросла шерстью. Джон пошевелил плечами:
– Так-то теплее, а то навигация в ней барахлит, все норовит на экваториальную моду переключиться. Присылают из дома всякую ерунду, думают, раз глобальное потепление, так везде Сахара! А у вас здесь – апрель еще не закончился! Свежо!
Джон пристроил ворону снова на перила и спросил.
– Куда идете?
– Межу поднимать, – ответил Петька, пряча пустые ладони за спину и выпячивая грудь.
– А я думаю, что за топот такой, поговорить не дают.
– А с кем это ты там болтаешь? Снова с русалками?! – поинтересовалась Василиса.
Джон покосился на Петьку и сделал вид, что не услышал вопроса. И заговорил о другом:
– Межу поднимать! Вот так-так! Ту, что упала и совсем в землю вросла?
– А разве у нас другая есть? – спросил Петька и захлопал себя по карманам:
– Где-то у меня точное описание было, с количеством.
– Ну и я с вами, – сказал Джон. – Не возражаете, Трофим Трофимыч, против интернационала? То есть помощи по-соседски?
Батя ничего не ответил, и снова зашагал вперед, постукивая посохом по доскам моста. На досках оставались обугленные пятна.
– Вы, Трофим Трофимыч, набалдашничек поверните. Он у вас на максимуме стоит, – посоветовал Джон, – а то вон и кончик уже раскалился.
– Потерпит, – ответил Батя, – остынет еще. Чай, не на прогулку взяли.
– Точно, точно, так и есть, – встрял в разговор старичок Прохор. – Межа – она в канаве лежит. Может, еще и вода там осталась – с дождя.
– А что, с русалками жарко так, что ты без рубашки под мост полез? – шепотом спросила Василиса Джона. – Они же хладнокровные, как лягушки.
– Да нет, так же шепотом ответил Джон, – не в русалках дело. Там под мостом теплоцентраль проходит. Жарко от труб, понимаешь?
– Как не понять! – хитро улыбнулась Василиса. – Конечно, теплоцентраль. Как же!
– О чем это вы? Какая теплоцентраль. Я думал, русалки! – спросил старичок Прохор, хватая Джона за мохнатый рукав
Джон снова покосился на долговязого Петьку:
– Труба там, говорю, с горячей водой подтекает. Серая Шейка жалобу написала – экологическая катастрофа, мол, рыба ей вареная не по вкусу! Вот я и смотрел, что да как.
– Катастрофа? Рыба? Написала? Когда? – заволновался Петька.
– Не бери в голову, – успокоил его Джон, – уже все в прошлом.
– А! В ПРОШлом6, – успокоился Петька. – Ну и хорошо. Там мой напарник теперь работает. У него не пропадет.
За разговорами до места дошли быстро. Даже чуть не проскочили, да Данила-мастер вовремя окликнул. Он пораньше пришел, огляделся и в малинник забрался. Позвал Батю басом – чистый медведь. Василиса от страха и неожиданности даже к Джону на грудь чуть не бросилась. Но, чего не было – того не было.
Данила восседал на пне и счищал веточкой грязь с сапога. Батя неодобрительно посмотрел, как он это делает, и пожурил:
– Лучше бы не на землю, а на берестянку какую-нибудь счищал. Грязь в этих местах не простая, чай, будет.
– Да я, – виновато ответил Данила, – хотел от березы лубок отодрать, а она так жалобно заноет, мол, «кто меня кудряву заломати». Так тоскливо стало, что и грязь не нужна. Пускай, думаю, пропадает.
– А что это за грязь? – спросил Петр. – Есть спецификация?
Его не услышали. Данила встал, уступая место Бате. Батя сел.
Помолчали.
– Ну, так как, будем тянуть? – снова спросил Петька.
– За что тянуть? – деловито откликнулся Джон, закатывая рукава мохнатой рубашки.
– А вот у меня веревка есть, – сказал Данила-мастер, вытаскивая из-за спины бухту веревки и бросая ее к ногам Петра.
Петька почесал за ухом, посмотрел на остальных. Все тоже смотрели на него с интересом, а в глазах Василисы сияло ожидание чуда.
– Так, а эти зачем тут, – спросил Петька, кивая на огородников.
– Тянуть, – ответил старичок Прохор. – А вот цеплять они не обучены. Это наше – человечье.
Петр пожал плечами, и полез в канаву. Засунул руки по плечи в грязную муть, в тину и осоку, долго возил ими по дну.
– Все, подцепил, – сказал он, – потянем, что ли?
Из каски на голове Прохора выскочил свисток и свистнул. Огородники сгрудились по сторонам канавы, схватились за концы веревки, и начали тянуть. Свисток насвистывал веселенькую песенку.
Во время особенно залихватской трели веревка не выдержала. Огородники кубарем покатились в малинник.
Батя привстал, посмотрел на грязь в канаве:
– Тяжела.
– Ох, как тяжела, не поднять с первого разу то! – закряхтел старичок Прохор и стукнул себя по каске:
– Свистни, что ли! Созывай народ-то!
Батя, окончательно встав и поправив ремень на поясе, махнул ему рукой:
– Не надо, пусть отдыхают. Слабоваты они для такого.
Потом еще раз глянул в канаву:
– А не мало ее набралось.
– Не мало, не мало, Трофим Трофимыч, – поддакнул старичок Прохор. – Жидковата только.
Ну, – вздохнул Батя, оглядывая посох и счищая с его острия кончиком сапога налипшие травинки и листики, – против жидковатости у нас средство имеется.
Он подошел к краю канавы и опустил посох в нее.
Из канавы повалил пар.
Данила-мастер встал рядом с Батей:
– Брось ты этот кипятильник. Жарко, душно. А так – хоть грязновато, да по холодку сподручнее.
– Погодь, сейчас в самый раз будет, как сметана.
– Конституция, конституция важна, – заметил старичок Прохор, суетясь вокруг брошенного на пригорочек тулупа, – конституция – первое дело!
– Да не конституция, а консистенция, старая твоя голова! – поправила его Василиса.
– Что это он про конституцию заговорил, – беспокойно прошептал длинный Петр на ухо Джону.
– Не бери в голову, – успокоил его Джон, – лучше штаны закатай. Сейчас будет готово.
Батя с видимым трудом вытянул посох из канавы. Куски грязи с приятным чмоканием шлепнулись обратно. Батя поднес кончик посоха к носу, понюхал. Потом дал понюхать Даниле-мастеру. Тот согласно кивнул головой. Батя величаво огляделся.
– Ну, пора. Давайте, ХЛОП7цы!
Ведра гурьбой вылезли из малиновых зарослей, сгрудились, позвякивая друг о друга, на краю, теснились, пока последнее с разбегу не столкнуло всех и само, не удержавшись, кувырком полетело вниз.