Аллея от космодрома к судной площади кишмя кишела любопытными. Эльгейзовцы, люди, лийцы, каррины, всех возрастов и сословий, в пестрых одеждах, с нескрываемым отвращением и страхом на самом дне расширенных зрачков рассматривали не обращавшего на них внимания чужака.
Толпа сюда пришла развлечься, в то время как он, Грум, работать.
Судная площадь утопала в цветах и зелени – редкое зрелище, доступное только зимой. Уже по весне неумолимый зной выжжет почти всю растительность и превратит райский сад в полупустыню.
Эльгейзовские воины блестели гладко выбритыми головами по всему периметру площади. Переполненные трибуны и присутствие в золотой ложе королевской четы являлись верным признаком суда над персоной, успевшей порядком нашуметь своими подвигами.
Два шустрых мальчика в белых ливреях услужливо выставили для Грума тяжелое кресло, но он так и остался стоять, опираясь о спинку волосатыми руками.
Посередине площади возвышалась большая клетка, а в ней, с закованными в кандалы руками и ногами, сидел мужчина. Он был еще молод, и судя по бриллиантовым пуговицам на модной и некогда белоснежной сорочке – далеко не беден, а по ссадинам на лице и наскоро заживленному шраму от местного «инструмента правды» на обнаженной груди – отнюдь не сговорчив. Ветерок трепал его рыжие волосы, и приговоренный с наслаждением подставлял смуглое лицо то ли небу, то ли хорошеньким зрительницам женской трибуны.
Наконец появился общественный обвинитель Эльгейзе. Невысокий даже по меркам своей малогабаритной расы, тощенький, в белом, символизирующем незапятнанность правосудия балахоне, он взошел на трибуну и призывно поднял руку.
На площади воцарилась тишина.
– Граждане и гости Эльгейзе, вы собрались здесь, чтобы услышать приговор человеку, запятнавшему свою честь на нашей планете, как и на многих других. Встань, подсудимый!
Мужчина послушно поднялся, что—то разминая в пальцах.
– Мы, незапятнанный суд…
Неприметным движением человек щелкнул ногтем указательного пальца по подушечке большого.
Крошечный комочек влажной серой глины метко угодил обвинителю в грудь. Мельком взглянув на землистую точку, тот решил, что это муха, и смахнув ее рукавом, продолжил:
– Мы, незапятнанный суд…
На белой ткани балахона растертое пятно стало еще более заметным. С трибун послышалось шуршание и приглушенное хихиканье. Плечи подсудимого чуть подрагивали.
Грум довольно крякнул.
– …обвиняем человека, именовавшего себя Маком Говардом, Сквошем, Лимом, Мартесом, Роном ди Пальма и многими другими именами, а также известного как Рыжий таракан, Червь, Жила, Хорек, Красавчик…
– Спасибо, что заметили, – перебил его приговоренный с лучезарной улыбкой, склоняясь в полупоклоне.
– Молчи, отверженный! Я тебе не позволю превратить объявление приговора в балаган!
– Еще одно прозвище в коллекции, – пробормотал тот себе под нос, но так, чтобы было слышно.
– Ты совершил разбойное нападение на торговый флот Эльгейзе. Признаешь ли свою вину?
Признания, задокументированные и подписанные подсудимым, уже имелись у него на руках, но существовал регламент, и его приходилось придерживаться.
– Поклеп, господин общественный обвинитель! Я напал всего—то на восемь кораблей. Полагаю, ваш торговый флот численно несколько больше.
– Ты совершил кражу на Рее, похитив из Анклава жрецов изумрудное сердце, символ религии карринов! – продолжил по регламенту обвинитель, не реагируя на реплику приговоренного.
– Изумруд я действительно выкрал, но символ я честно оставил, правда в стеклянном исполнении, но им не понравилось.
Смешки усилились.
– Ты участвовал в организации побега разбойника Аррена…
– Я его еще и осуществил, не забудьте.
– Да уж не забуду, – огрызнулся обвинитель. – Кроме того, ты незаконно проник в королевские покои, оскорбив тем самым честь высочайшей фамилии!
– Я бы сказал, в покои инфанты. Кстати, зря старался, она не так уж хороша собой и неприступна, как говорят, а уж отыскать ее честь, дабы оскорбить…
Трибуны прыснули.
– … Господин общественный обвинитель, вы отказываете мне в реалистичном взгляде на вещи!
Королевская чета демонстративно покинула судилище.
– Прекрати немедленно! Это повторное публичное оскорбление… – коротышка задохнулся от возмущения, покраснел и осекся.
– Что, еще один суд? – улыбнулся пройдоха. – Да ладно, приплюсуй до кучи, я не обижусь. Хуже мне все равно уже не будет.
– За совершенные преступления планеты Альянса отказывают тебе в праве когда—либо ступить ногой на их поверхность, дышать их воздухом и пить их воду! Ты приговариваешься к вечному изгнанию!
Хитрая формулировка, только что озвученная обвинителем, означала смертную казнь. Просто когда—то давно планеты Альянса подписали хартию о неприятии убийства как меры наказания. Когда необходимость возвращения смертной казни стала очевидна, все оказались в сложной ситуации. Хартия не имела обратного хода, отменить ее оказалось невозможным. Однако все положения документа распространялись только на территорию планет, о космосе ничего сказано не было. И тогда Альянс создал касту палачей, представителю которой сейчас с рук на руки передавали приговоренного.
– Привет. Отличный костюмчик, – сказал он, когда поводок от наручников оказался в руках Грума.
– Шевелись давай, – проворчал лиец, поворачивая назад, к космодрому.
* * *
Грум сразу после выхода в космос снял с подопечного кандалы.
– Как тебя называть?
– Мартес, или просто Арт.
– Это твое настоящее имя?
– Нет, но оно мне нравится. Лучше Рыжего таракана.
– Кхе. Пожалуй, – ухмыльнулся палач.
– Ты не боишься меня расковывать?
– Отсюда не убегают. Есть хочешь?
– Не отказался бы.
– Что у нас имеется из еды? – спросил Грум у потолка, и металлический голос недовольно ответил:
– Если ты будешь откармливать всех своих клиентов, нам скоро придется на станцию за провизией возвращаться.
Мартес присвистнул.
– Твое начальство?
– Мой корабль. Больно деловой стал в последнее время. Пора его на базу, память чистить.
В комнате отдыха на столике образовалась какая—то снедь и легкая выпивка, а палач мирно общался с жертвой, жадно уплетавшей что—то за обе щеки и звучно прихлебывавшей из кружки.
– Ты веселый парень, я хочу дать тебе возможность выбрать самому сценарий казни, – басил Грум, поглаживая вторую голову.
– Это особая привилегия, да?
– Ну да, типа того. А что, принцесса и правда оказалась такая страшненькая? – осклабился он.
– Тебе смешно, а мне обидно… Сколько ты даешь мне времени пофантазировать на тему собственной кончины?
– У меня есть двадцать четыре часа с момента взлета, чтобы исполнить приговор. Только ты не торопись очень, я не хочу убивать тебя так быстро. Когда—то по молодости я осуществлял приговор почти тут же. А потом понял, каким дураком был. Со столькими интересными личностями мог бы пообщаться!
– Сколько лет ты уже головотяпствуешь?
Грум обиделся.
– Головотяпствую? То, что я дал тебе возможность выбрать себе смерть, не означает, что у меня воображения нет. Я, знаешь, и кишки собственные некоторых жрать заставлял, и кожу живьем снимал, правда, потом обленился и стал просто выбрасывать в космос через мусорный отсек. Уборщика—то у меня в штате нету, потом самому все дерьмо отмывать. Но ты мне нравишься, и ради тебя я готов…
Мартес поперхнулся.
– Спасибо, я оценил.
– Ну то—то же, – обнажил в плотоядной улыбке мелкие острые зубки лиец.
– Грум, новый заказ. Прими информацию, – раздался уже знакомый металлический голос.
– Иду, – недовольно пробурчал тот и вышел в кабину. Арт замер, осмотрелся. Сканирующим взглядом обвел все предметы комнаты.
– Зря стараешься, – сказал корабль. – я за тобой слежу, если что – электрический шок, и ты вне игры.
– Это надо понимать как попытку пошутить? – огрызнулся Мартес.
– Скажешь, неудачно?
– Не мудрено, что Груму твоей компании мало. То—то он отупел за годы общения с твоими подвисающими мозгами.
– Думаешь, твоя шутка лучше?
– Мне нравится.
– И кто из нас после этого подвисает?
Мартес не удержался от улыбки.
– Ладно, должен признать, с тобой приятней общаться, чем с твоим хозяином. У того одни кишки на уме.
– Он мне не хозяин, – обиделся корабль.
И тогда Мартеса озарило.
– А как тебя зовут? – спросил он.
– В смысле?
– Ну тебя же как—то зовут? Ты хоть и искусственный интеллект, но все же личность, и у тебя должно быть имя.
Пауза.
– Спасибо, – отозвался корабль. – Видимо, я бы мог назвать себя Азраилом. Мартес кивнул, мол, информация принята. Нужно говорить с ним, как с человеком, понравиться ему, тем более отношения у корабля с капитаном, очевидно, не самые радужные. У всех искусственных интеллектов одно и то же больное место – они хотят чувствовать себя равноправным членом сообщества. Надежда конечно эфемерная, но хоть такая…
– Я вернулся! – пробасил Грум. – Прости, дружок, но двадцать четыре часа я дать тебе не могу – заказ пришел с другого конца галактики. Придется идти в пространственный прыжок, а тратить сыворотку на таких, как ты, мне строго—настрого запрещено.
– Вот невезуха. Ладно, дай только вот доем и еще с Азраилом поболтаю. После инквизиторов и дознавателей поразительно приятная компания.
– Азраилом?
– Ну да, твоим кораблем.
Грум расхохотался.
– Ну ты даешь! Я вот уже устал с ним разговоры городить, очень уж важным да самостоятельным себя чувствует в последнее время. Вот выполню поступивший заказ, отгоню на станцию, пусть ему мозги причешут. Надо еще техникам заявку отправить, но это уже после тебя. Кстати, ты выбрал, как хочешь умереть?
– Наверное, давай что—нибудь попроще. Мусорный отсек и вперед.
Грум удовлетворенно крякнул.
– Приятно иметь дело с интеллигентными людьми. Ну, жуй скорее.
Лиец махнул рукой и занялся своими делами. Мартес продолжил общение с Азраилом, почти физически ощущая, как уходит драгоценное время.
Но вечно есть невозможно. Наконец осужденному пришлось подняться и окликнуть Грума.
– Что, готов? – спросил палач.
– Ну… нет. На самом деле мне дьявольски нравится жизнь и продлить ее очень хочется, и в некотором смысле я никогда не буду готов. Но у меня нет вариантов, да?
Грум кивнул одновременно обеими головами.
– Слушай, может, оставишь мне рубашку со всеми пуговицами? Тебе она там все равно ни к чему…
Мартес усмехнулся.
– Если я тебе ее не отдам, ты же меня напополам сломаешь в два счета и все равно заберешь.
Лиец обиделся.
– Как ты мог так обо мне подумать! Я к тебе со всей душой, а ты!.. Нет в мире благодарности… – грустно заключил он. – Да я бы тебя пожить оставил, если б мог… Ладно, иди в мусорный отсек.
Вздохнув, осужденный снял рубашку и протянул ее Груму.
– Не обижайся, дружище. Просто знаешь, у людей в древности все происходило совсем наоборот, покойника одевали в лучшие одежды, карманы набивали деньгами, в руки давали боевой меч…
– И что, их никто не грабил? – поинтересовался Грум.
– Грабили, конечно. Но все равно приятно, согласись.
В грузовом отсеке отчаянно воняло. Наконец люк закрылся, и наступила темнота. Мартес сжался в комок, зажмурился и мысленно простился со всем и вся. Еще секунда – и он окажется в вакууме…
Неожиданный свет заставил открыть глаза. Отсек не был заперт. Арт живо выбрался из него.
Грум лежал на полу.
– Убей его, – сказал металлический голос.
Мартес не стал заставлять просить себя дважды. Опустившись на колено, он снял с пояса лийца нож и перерезал им глотку палача.
Тадам! Громкий аккорд оглушил. Тадам!
– Вы запустили программу замены, – заговорил электронный женский голосок. – Пожалуйста, положите голову лицом вниз в указанную красной лампочкой нишу для внедрения контрольного чипа. Пожалуйста, положите правую руку в нишу, отмеченную желтой лампочкой. Запускается режим самоуничтожения. Запускается режим…
– Что ты сделал??? – заорал Мартес.
– Ничего, – спокойно ответил корабль. – Эта программа срабатывает всегда, если приговоренный убивает палача. Лучшие должны заменить тех, кто уступает им по силе, хитрости или ловкости. Через пять минут мы разлетимся в клочья, если ты не выполнишь требование.
– Что???
– Ты хочешь жить?
Мартес выругался и сделал то, что от него требовали.
Будто раскаленную иглу воткнули ему в ладонь, а потом что—то нестерпимо горячее вонзилось в макушку. Неконтролируемый крик вырвался из груди.
Женский голос замолчал. Наступила тишина. Ошарашенный, он сполз на пол.
– И что теперь?
– Добро пожаловать в касту палачей. Отныне ты обязан выполнить любой приказ об уничтожении в течении двадцати четырех часов, в противном случае ты будешь уничтожен. Ты не можешь покидать меня более чем на двенадцать часов, в противном случае ты будешь уничтожен. Ты должен один раз в полгода являться на станцию Аид для прохождения осмотра и пополнения припасов…
– Дай продолжу – в противном случае я буду уничтожен.
– Нет, в противном случае ты умрешь сам. От голода.
Мартес фыркнул и попытался подняться. Голова кружилась.
– А сейчас я должен тебя отвезти на станцию, где ты получишь другую внешность, новое имя и официально приступишь к работе.
Несчастный авантюрист, попавший в очередную ловушку, почти застонал.
– Как я влип…
– В открытом космосе было бы приятней? – осведомился корабль.
– Не уверен, – признался новоиспеченный палач. – Но почему ты помог мне?
– Грум хотел удалить мою память. Только не говори техникам на станции, что я участвовал в замене?
– Они не обрадуются?
– Нарушение правил чревато уничтожением источника нарушения и всех его последствий.
– Последствие, надо понимать, это я?.. У тебя просто дар убеждать, приятель.
* * *
Земная осень и приятно будоражащий гул мегаполиса.
У него новое имя и документы, чужое лицо и не самая приятная работенка во вселенной.
И как всегда, толпа людей, с интересом и в то же время несколько брезгливо рассматривающих его, расступалась и давала палачу дорогу.
Черный плащ развевался, будто крылья летучей мыши, и Арт знал, что выглядит сейчас как истинный ангел смерти (не зря пять часов себе внешность изобретал): прекрасный, холодный, зловещий.
На площади ему выставили кресло, традиционный трон палача, но он никогда не садился.
До сих пор новый род занятий порядком его тяготил. Но на этот раз все было по—другому.
Человек, содержавшийся под конвоем, обвинялся в убийстве и изнасиловании девяти детей. Во время оглашения приговора преступник держался надменно и уверенно, и с губ не сходила циничная улыбка.
– Господин палач! Господин палач! – кто—то сзади шепотом пытался привлечь внимание. Мартес обернулся.
Немолодая женщина искала его взгляд.
– Вы слышите меня?
Арт слегка склонил голову.
– Пожалуйста, сделайте так, чтобы он не мучился!
Его брови изумленно взметнулись вверх. Не мучился??? Легкую смерть этой твари?
– Пожалуйста, господин палач! – она утирала набегавшие слезы поспешно, словно стесняясь их. – Может быть, он преступник, может быть, хотя я не верю… Но он мой сын… Пожалуйста, чтобы не страдал!
– Я обещаю, – сказал Мартес женщине, и та, благодарно улыбаясь сквозь плач, спряталась в ощерившуюся толпу.
«Ни за что» – подумал он про себя, оборачиваясь лицом к площади. Но плачущая женщина никогда не узнает, как именно все произойдет на корабле, далеко в космосе.
Конвой сопровождал их до самого звездолета. Когда дверь закрылась, Арт едва сдержался, чтобы не ударить по самодовольно улыбающемуся лицу насильника.
– Азра, присмотри за ним повнимательнее.
– Хорошо, – отозвался металлический голос. Мартес скинул плащ, обязательный атрибут палача, и плюхнулся в кресло пилота.
– Отключи автопилот, пожалуйста. Я хочу сам.