Особо опасный опер - Красов Сергей Андреевич 4 стр.

Закончив, Вадим рассеянно выслушивал восторженные оценки и комментарии слушателей и настойчивые просьбы «выдать» ещё что-нибудь

– Подождите. Времени у нас до хрена, расскажу всё, что знаю, только тут у меня одна мысль возникла, – Вадим понизил голос и доверительно зашептал Шпане, – понимаешь, Вова, у моего друга Рагозина кроме брата, который здесь работает, была ещё и младшая сестра, которая погибла в тридцать два года. То есть получается, что она ещё жива. И мы можем её спасти. Предупредить, чтобы в определённое время она избегала конкретных поступков. Её смерть была такой дикой случайностью, что мне кажется, её легко можно предотвратить.

– Ты чё!. Кто тебе поверит? – Шпана недоверчиво покачал головой. – Сам прикинь, – приходит к оперу какой-то зек, который из зоны не вылазит и начинает предсказывать будущее. В лучшем случае тебя в дурку отправят.

– Рагозин младший как раз и поверит. Я же знаю много подробностей из жизни его родни. Могу описать, где находится в Москве и как выглядит изнутри квартира его брата. Или дом в деревне, где живёт его мать. Я гостил там как-то с неделю. Имена, отчества его близких, соседей. Можно про Брежнева сказать. Он то точно сегодня умрёт. Завтра это подтвердится, тогда точно поверит. Я даже знаю, что ему нужно передать, чтобы он бросил все дела и сразу прибежал сюда. Например, передать ему привет от его отчима и школьного друга, я знаю их имена и фамилии. Здесь в Пуксинке их никто не знает, кроме его самого. И ещё, мужики, вы сами-то уже верите, что я не Бурый?

– Ну, в общем-то… – Шпана растерянно пожал плечами, – по-другому как-то это всё и не объяснишь. А если Брежнев действительно именно сегодня копыта откинет, то тогда, в натуре, получается, что ты или какой-то пророк, или из будущего.

– Самое интересное, что я не знаю, как долго я пробуду в этой шкуре, – Вадим постучал себя в грудь, – может это навсегда, а может там наверху, – он показал пальцем в потолок, Шпана и Карташ машинально задрали лица вверх, – спохватятся, что косяк упороли и сразу вернут всё назад. Поэтому надо успевать, пока есть возможность.

– Сдалась тебе эта кумовская сестра, – Карташ равнодушно зевнул, – ну помрёт и помрёт, делов-то.

Вадим только открыл рот, чтобы возразить, как его опередил Шпана:

– Ты чё буровишь, – зашипел он возмущённо на Карташа, – у меня тоже сестра погибла в молодости, я тогда на малолетке чалился, муж её по пьянке ножом ударил, козёл! Никак его встретить не получается. Я освобождаюсь, – он сидит. Он на воле, – я у хозяина. И на зоне встретиться не получается, он сейчас где-то под Ивделем чалится. Попадётся, козёл, – сразу ноги из жопы выдерну. Была бы возможность отыграть всё назад, я бы его ещё в молодости замочил бы, когда он только начал к Галке подкатывать.

– Тут та же история, – тоже муж и тоже по пьянке. – Вадим даже обрадовался неожиданной поддержке. – Да и причём тут кумовская она сестра или нет! Во-первых, она сестра моего друга. А во-вторых, если есть возможность спасти чью-то жизнь, то почему бы и не сделать это? Или хотя бы попытаться?

– Да не, – Шпана прикурил новую сигарету, – это он брякнул не подумавши. Помнишь прошлой зимой… Да, ты же не помнишь. Прошлой зимой, когда Кандыба под лёд провалился, Карташ сам чуть не утонул, его вытаскивая.

– И ещё, мужики, если мне поверят, я думаю, можно было бы многого избежать, что было плохого в стране за это время. Например: в 1986 году взорвётся атомная электростанция в Чернобыле, это под Киевом. Радиация накроет большую территорию Белоруссии, Украины и России. Сколько народа погибнет, сколько будут вынуждены бросить свои дома со всем барахлом и уезжать подальше. А государству какие убытки… Вот если бы хотя бы это удалось предотвратить, – и то вперёд.

– Ни хрена себе, – посерьёзневший Шпана переглянулся с Карташом, – если это и вправду так будет, то тебе самому надо в КГБ пробиваться, лишь бы поверили.

– Вот я и говорю. Там ещё много чего интересного намечено в истории на ближайшие тридцать лет, что можно было бы исправить. Я вам потом расскажу, это поинтересней будет, чем стихи Высоцкого. А начинать надо немедленно, с вашего «кума». Дайте листок бумаги, я напишу, от кого ему привет передать, что бы сразу вызвал.

На протянутом тетрадном листке Вадим написал: «Срочно передать оперу Рагозину, что осуждённый Бурдаков хочет с ним переговорить о Юденкове Владимире Семёновиче и Мусафарове Зуфаре Зиннуровиче».

– У тебя даже почерк другой, – взглянув на листок, сказал Шпана, – не Бурого почерк. – Он показал листок Карташу и тот согласно закивал головой.

Шпана сложил листок вчетверо, спрыгнул с нар, подошёл к двери и крикнул в глазок:

– Кислый, подойди к первой!

– Чё хотел? – Кислый как будто ждал под дверью.

– Срочно передай «куму» Рагозину, – он сунул в глазок записку, – там написано. По телефону или лично его найди, только надо очень срочно. Понял?

– Харэ. Щас сделаем.

Шпана ловко забрался обратно на нары:

– Ну чё, Валера, пока тебя на выход не дёрнули, расскажи ещё чё-нибудь интересное. Чем вы там в будущем занимаетесь? Какие песни поёте? На Луну, наверное, летаете запросто?

– Нет, на Луну так больше никто и не летал пока. Видимо смысла нет. А в космосе постоянная станция висит, там наши и американцы вместе работают вахтовым методом. Ездят туда как на работу. К этому как-то все привыкли. «Героев» уже давно за это не дают. Песни в основном одна хрень. Алла Пугачёва всю эстраду оккупировала. Лучшими певцами считаются её родственники, любовники и кто сумел к ней в друзья пролезть. Правда уже два – три года она сама не поёт, сразу стали другие появляться, не хуже. Многие пришли из шансона…

– Откуда? Из шам…?

– Шансон. Ну это французское слово, авторская песня значит. Как Высоцкий, например, сам сочиняет, сам поёт.

– Под гитару?

– Не обязательно. И под оркестр могут и с ансамблем, и…, в общем по разному.

– И все песни такие, как у Высоцкого?

– Ну почему… всякие. И про любовь и про жизнь, да вообще на любую тему. Ну вот, например, Елена Ваенга:

напел Вадим первое, что пришло в голову, в точности повторив ритм и интонации Ваенги.

– Кто курили?

– Это художники такие, известные, Ван Гог, Матисс, Дали, испанские, кажется, или французские.

– А что они употребляли? – Глаза Карташа светились от любопытства.

– Абсент. Вино такое, вроде портвейна. Смысл в том, что они хоть люди и знаменитые, прославленные, а ни что человеческое им не чуждо.

– Такие же бродяги, как и мы, – заключил Шпана, и Карташ утвердительно закивал головой. Сравнение им явно понравилось.

Тут, лязгнув замками, распахнулась дверь камеры.

– Осуждённый Бурдаков, – на выход! – скомандовал узкоглазый солдат с буквами ВВ на погонах и красной повязкой на рукаве.

– Смотри, как быстро Кислый сработал, – удивлённо протянул Карташ.

– Тут скорее не Кислый, а Валера в цвет попал с фамилиями, – уточнил Шпана, – ну давай, спасай ему сестру.

Вадим спрыгнул с нар, с помощью Карташа нашёл свою куртку, бушлат и вышел из камеры.

– До конца и направо, – подсказал направление Кислый, стоявший в коридоре и озадаченно поглядывавший на Вадима.

«Да, вот тебе, что называется информация к размышлению», усмехнулся про себя Вадим, – с чего это такая рыбина, как Бурый, сам добровольно запросился на приём в оперчасть, да ещё ссылается на какие-то незнакомые фамилии». Кислый уже мог, не вспомнив сам, кто такие Юденков и Мусафаров, уточнить у нарядчика, что таких в зоне нет и в последнее время не было. А непонятное всегда пугает.

Глава 9

Во всех кабинетах оперчасти, как внутри зоны, так и за зоной двери были двойные. Сначала входящий открывал наружную дверь, при этом внутри кабинета над дверь загоралась сигнальная лампочка. Затем, сделав шаг в небольшом тамбуре, входящий толкал от себя внутреннюю дверь. Это делалось умышленно, чтобы можно было убрать со стола сообщение, которое в этот момент писал или подписывал агент, в общем, чтобы не застали врасплох.

Вадим тщательно закрыл первую дверь и постучал во вторую.

– Разрешите?

– Да, да.

Вадим решительно шагнул в кабинет, с волнением разглядывая самого себя в молодости. Одет в бушлат с портупеей и погонами старшего лейтенанта, форменную шапку с кокардой, на ногах хромовые сапоги, несмотря на приличный мороз на улице. Вадим знал, что сапоги перешиты зоновским сапожником, внутри вставлен мех, подошва из толстой микропорки. В таких в любой мороз не замёрзнешь и не поскользнёшься. Лицо худощавое, небольшие светлые усики. Голубые глаза смотрели на Вадима с любопытством и плохо скрываемом волнением.

– Присаживайся, – офицер указал на ободранный стул у такого же ободранного приставного стола, – рассказывай, откуда ты знаешь эти фамилии, – он помахал зажатым в пальцах листком.

– Ты тоже присаживайся, Вадим Антонович, разговор надолго.

– Ладно. – молодой Вадим отодвинул стул от стола к батарее отопления, сел к ней боком и закинул ногу на ногу, не спуская глаз с собеседника.

– Я знаю, что ты много перечитал всякого рода научной и ненаучной фантастики, – начал Вадим.

– Откуда ты можешь знать, что я читаю, – вскинулся опер.

– Сейчас объясню, выслушай, пожалуйста, до конца. Кстати, у тебя даже блокнот есть, куда ты записываешь все прочитанные книги с 1980 года, с оленем на обложке.

Представь себе такую ситуацию: ты благополучно ушёл на пенсию в звании майора, дожил до пятидесяти пяти лет, нажил к тому времени кучу болезней. И вот в 2011 году тебе делают операцию в больнице под общим наркозом. Тебя усыпляют в операционной, а просыпаешься ты в 1982 году в теле какого-то зека Бурдакова по кличке Валера Бурый. Теперь понял, откуда я знаю фамилии твоего отчима Семёныча и лучшего школьного друга Зуфарика? Я вообще всё про тебя знаю. Причём, не только то, что было с тобой до сегодняшнего дня, но и то, что будет до 2011года.

Вадим говорил спокойно, медленно, чтобы собеседник смог уяснить каждое слово, осмыслить услышанное. Он понимал, что поверить в этот бред сразу никто бы не смог. В молодых голубых глазах читалось скорее озадаченное недоверие, чем удивление. Надо было добивать, пока опера куда-нибудь не выдернули по срочным делам.

– Я не знаю, сколько времени у меня есть. Может быть я в этой шкуре навсегда, а может через минуту там наверху спохватятся и вернут всё на свои места. Я хочу, чтобы ты мне поверил. Задавай вопросы о мелких подробностях из своей жизни, только учти, что что-то с годами забывается. Давай возьмём любой отрезок из твоей жизни. Служба в армии, например. Воинская часть 32980, Кольцово, взвод АТВ, твоя боевая машина КПМ-64 на базе ЗИЛ-164. Помнишь, как ты хотел поначалу солидола подмазать, а колёса снять не смог. Потому что какой-то предшественник, видимо перед дембелем, футурки приварил сваркой. Друзей армейских тебе назвать? Витя Надеин – курский соловей, Ваня Почерёвин из Липецка. Витя Власов и Вова Соколов – земляки, с которыми ты вместе на губе прохлаждался, когда в военном билете у тебя уже стоял штамп «уволен в запас». Командир взвода – прапорщик Штепа – бывший десантник. Замполит – капитан Барский, который у тебя из блокнота повырывал листки с песнями Высоцкого и стихами Есенина, приняв их по своей тупости за блатную лирику. И написал: «Ревизию делал капитан Барский». Ты давай, задавай вопросы, а то можно подумать, что меня какая-нибудь разведка заставила всё это вызубрить, чтобы к тебе в доверие втереться.

Говоря это, Вадим уже видел, что ему поверили. Опер сидел, совершенно ошалевший. Недоверие в его глазах сменилось на удивление, потом – на изумление. Какое-то время он даже сказать ничего не мог. Просто смотрел на Вадима и хлопал глазами.

– Давай что-нибудь расскажу про жизнь в Самбеке, – решил помочь ему Вадим, имея ввиду шахтёрский посёлок в Ростовской области, где их семья прожила четыре года, пока отцу не запретили работать под землёй по состоянию здоровья.

– Подожди, – наконец пришёл в себя молодой. – Как называлась фирменная причёска на гауптвахте?

– «Луммербокс». По фамилии начальника губы капитана Луммера. Каждому вновь прибывшему выстригали машинкой на голове полосу от затылка до лба, а дальше, – как хочешь, можешь выравнивать, а хочешь – так ходи. Многие и ходили.

– Точно! А сколько суток добавляли за спрятанную спичку?

– За спичку – сутки, за сигарету – пять. Помнишь, как во время обыска по возвращении с работы, у тебя за поясом брюк сзади были засунуты две пачки каких-то дешёвых папирос? Тебе оставалось двое – трое суток отбыть от пятнадцати, и ты переживал, что запалишься? Вот, если бы нашли!?

– Да уж! На полгода можно было там застрять! Слушай, а такие детали, действительно, только я сам могу знать. Что же это получается, ты действительно, … – это я?

– Теоретически, об этом мог знать Витя Власов, он тогда рядом с тобою был. Но про твою жизнь в Ростовской области он ничего знать не мог. Про твоих друзей по Самбеку Серёгу Соловьёва и Славика Терентьева по кличке «Усач» из-за усатого отца, о братьях Вяткиных – Шурике и Генке, они же «Ушанята». Одноклассников по школе номер тридцать четыре: Приблудный – отличник, Муравицкий – двоечник, Травкин – художник, Толик Стаценко, – с которым ты дружил, так как оба жили далеко от школы, иногда вместе шли домой, да и сидели за одной партой. У него дома телевизор был с дистанционным управлением. Отец Толика с важным видом сидел на стуле, у него в руках был целый коммутатор с кнопками и тумблерами, соединённый с телевизором проводами. Он этими кнопками регулировал громкость, яркость. Тогда это казалось чуть ли не чудом.

– Да, действительно, такие подробности ни какая разведка не выкопает. Это всё только у меня в голове сохранилось…

– У меня тоже. Дальше продолжать? Или ты уже поверил? Могу про твою жизнь после армии рассказать. Сначала в Сафоново, потом в Витебске. Про работу шофёром в Сафоновском Райпо или в Витебском автобусном парке. Как ты за полгода дважды чуть не женился. Заявление в ЗАГС подавал сначала в Витебске с Веркой, потом в Сафоново со Светкой. Хочешь о твоих любовницах расскажу? В Архангельске или в Вильнюсе? Хотя, в Архангельске только одна Танька была. Зато в Вильнюсе…! Пока не женился, Марите, Геновайте, Галка…, ещё какие-то одноразовые, всех уже и не помню.

– Достаточно! Всё! Я верю. Давай лучше о будущем. Что интересного меня ожидает?

– А в будущем у тебя очень много интересного. Так и подмывает сказать: «Позолоти руку, касатик, всю правду расскажу». – Вадим усмехнулся. – Причём, запомнились почему-то в основном неприятные моменты. Несколько раз из-за своей дурости ты будешь на грани гибели. Один раз, – в сорок лет – вообще, чудом уцелеешь. Я сейчас, вспоминая, насчитываю добрый десяток случайных совпадений, благодаря которым остался жив тогда. Если убрать любое из этих совпадений, я бы не выжил. Тебе лучше взять ручку и бумагу и записать конкретно, что и когда нужно делать или не делать.

Молодой достал из внутреннего кармана блокнот и ручку. Вадим сразу узнал этот блокнот зоновского производства с чёрно-белой фотографией какой-то артистки на обложке. Он вместе с другими пожелтевшими от времени блокнотами и тетрадями сохранился в семейных вещах, переезжавших с квартиры на квартиру после ухода на пенсию. В последнее время Вадим в него записывал расходы на машину, – ремонт, запчасти и т. д. Если сейчас в этом блокноте под его диктовку появятся какие-то записи, значит, история уже начнёт меняться. От осознания историчности момента Вадим даже напрягся, уставившись на руки молодого с зажатой в пальцах обычной шариковой ручкой. Заметив это, тот вопросительно взглянул на Вадима.

– Блокнот знакомый, – он показал рукой, – там изначально было расчерчено для учёта результатов работы разделочных бригад, когда ты был ещё начальником отряда, но для этого он не пригодился. Он у меня сохранился до 2011 года.