– Ох, простите, – вырвалось у партийца.
– Повнимательнее, – ответил басистым голосом юноша и, не дожидаясь какого‑либо ответа, отодвинул партийца с пути одной левой рукой, освобождая дорогу себе и идущим за ним. Партийцу в тот момент показалось, что юноша был тяжелоатлетом и если бы захотел, то легко поднял бы его щупленькое тело вместо штанги.
– А служба закончилась, не подскажете? – обратилась, не останавливаясь, молодая мама с ребёнком на руках, идущая следом за крепко сложенным юношей.
– Да‑да, закончилась, проходите, – отвечал прижавшийся к стене партиец. Если бы его руководитель сейчас услышал, как подчинённый приглашает людей в храм, вместо того чтобы проводить разъяснительную работу с населением о неверности восприятия мира через религию, то в следующие десять лет он мог бы рассчитывать только на должность дворника. «Ох и чертовщина», – подумал про себя партийный атеист, решив побыстрее удалиться из храма, пока с ним ещё чего неожиданного не случилось.
В трапезную храма, где продолжал коротать время батюшка, зашла старушка, вызвавшаяся помогать первое время. Посмотрев на скучающего батюшку, похрипывая от простуды, сказала:
– Батюшка Ермаген, к вам крестить пришли. Воду пойду, чать, ставить, – и, поклонившись, вышла.
Ермаген посмотрел на часы, промолвив с улыбкой: «Лучше поздно, чем никогда», поставил стакан на кухонный стол и, надев белую фелонь на чёрную рясу, поспешно направился в зал встречать долгожданного гостя.
– Здравствуйте, друзья, рад вас всех видеть! – пожав руки Александру и юноше лет семнадцати, который должен был стать крёстным, батюшка приблизился к Аннушке с младенцем. Внимательно посмотрел на дремлющее дитя. Негромко, опасаясь разбудить, обратился к нему: – Здравствуй, Дмитрий, ну что, будем крестить, как Господа нашего?
Младенец приоткрыл глаза, зевнул и потянулся ручками к батюшке.
– Батюшка Ермаген, нас в дороге ГАИ остановила, – начал объясняться Александр, который был удивлён таким вниманием к ребёнку.
Батюшка отвёл взгляд от младенца и, посмотрев на Александра с улыбкой, вежливо остановил его объяснения, не желая тратить воскресное время на пустяки: – Ничего страшного, дорогие мои, всему своё время, –и, обведя ещё раз всех взглядом, продолжил: – Всех вас знаю, но вот где крёстную маму оставили?
– Она не смогла, просила записать её заочно. Ведь так можно, батюшка Ермаген? – испытывая неловкость, ответил Александр, боясь сорвать крещение по вине сестры. Вспомнил, как Аннушка ругала его за это, что и привело к превышению скорости на дороге, где их и остановил дорожный патруль. Именно в тот момент Александр разъяснял Аннушке содержательно и строго, что не следует так себя вести, когда он за рулём.
– Заочно так заочно, – согласился батюшка, не показав своего расстройства. – Главное, что вы и ваш Димка с вами, – и, не тратя время на разговоры, указал на то место, где все должны были стоять, кратко напомнив присутствующим, как будет проходить крещение, и приступил.
Повернувшись к алтарю, батюшка Ермаген начал длинную молитву, к середине которой в храме, на неуловимое для взглядов присутствующих мгновение, дрогнул воздух. И со стороны алтаря сошёл молодой крылатый юноша в хитоне, ставший ангелом‑хранителем для младенца. Ангелу всё было знакомо, его никто не мог видеть и слышать, в этом мире пока на то не будет воли Его. Лишь у батюшки, стоявшего лицом к алтарю, незаметно для других блеснули глаза; будто что‑то поняв, но не увидев, он продолжил крещение, читая молитву за молитвой. Ангел, осмотрев всех присутствующих, приблизился к спящему младенцу, который, оказавшись на руках крёстного отца, снова уснул. Глядя уже только на младенца, ангел заговорил: «Тебе я послан и поведу по жизни твоей, принимающий крещение с именем Дмитрий», – и крылом прикоснулся к голове младенца. Тот спал, но улыбнулся, будто встретил родного, которого не видел тысячу лет, но о котором помнил.
– Ну, здравствуй, мой Ангел, – неожиданно прозвучал в храме уверенный детский голосок мальчика, сидевшего на скамейке позади церемонии и игриво качавшего ножками, не достававшими ещё до пола.
Ангел не мог понять, почему он не увидел мальчика, а ведь ангелы видят многое, и если бы от неожиданности он мог подпрыгнуть на месте, то он бы это сделал. Но ангелам не дано знать страха за себя, а удивляться они могут, и это был тот момент, в который он впервые за время своего бытия удивился так, как никогда ещё не удивлялся. И, не стараясь скрыть этого, он смотрел на сидящего мальчика лет семи широко открытыми глазами, пытаясь понять: «Кто это? И что со мной, ангелом, происходит?». Ангел сделал пару шагов от крёстного, всё так же державшего младенца Дмитрия. Ребёнок смотрел на ангела, выжидая, когда удивление его чуточку поутихнет, и, дождавшись этого, продолжил:
– Я это… там, на руках моего дяди и сейчас вне мира людей, не пугайся меня, хотя… вам неведом страх… это я помню, – и, как будто это был обычный для него разговор, добавил: – Будем знакомы, тебе же вести меня по жизни и этому миру, где присутствует время, а его здесь, поверь, всегда мало, поэтому нам бы не мешало поскорее, познакомиться побли…
– Почему ты здесь, в храме Божьем? – ангел не дал ребёнку договорить и перешёл сразу к вопросам, зная, что пока читаются молитвы, можно изменить всё. – Ты не демон, я это вижу, ты душа живая, – и он посмотрел на ребёнка, находившегося на руках родителей, и на мальчика, сидевшего на скамье.
– Ясное дело, что не демон, на подобные обряды им вход закрыт. Кстати, о демонах: они обо мне ещё не знают и, надеюсь, ещё долго не узнают. Но зачем я тебе всё это рассказываю? Ты, мой Ангел, настолько удивлён, что вряд ли мне веришь сейчас. Спроси сам у Небесной канцелярии, – ребёнок поднял указательный палец вверх и продолжил: – А я пока здесь посижу, подожду.
Ангел поднял взор и исчез, появившись через секунду вновь, и теперь он смотрел на ребёнка другим взглядом, но всё с тем же удивлением заговорил:
– Да… о тебе там знают, и дан я тебе, но почему‑то они меня не предупредили, решили, что обо всём узнаю сам.
– Представитель Небесной канцелярии оказался неосведомленным? Да… зная «Главу» давно, могу уверенно сказать, что у него и у всей канцелярии с чувством юмора всё хорошо. И за это люблю Его, как и тебя, – детский, игривый, по‑взрослому саркастический голосок на слове «люблю» дрогнул, по его щекам потекли слёзы. Набрав воздуха, пытаясь сдержать только известную ему горечь, о которой он вспомнил, мальчик промолвил полушепотом, для самого себя: – А всё равно едва ли я это буду помнить.
Спрыгнув со скамейки, мальчик побежал к изумленному ангелу‑хранителю и обнял его настолько крепко, насколько мог это сделать ребёнок. Ангел, стоявший всё там же, удивился ещё более, но обнял мальчика в ответ. Встав на одно колено, он прикрыл мальчика крыльями и, глядя ему в глаза и положив руку на плечо, сказал: – С верой в лучшее, Димка! Насчёт юмора в Небесной канцелярии и правда всё в порядке! – Улыбаясь, ангел посмотрел в сторону проходящей церемонии, которая подходила к завершению, и добавил: – Тебе пора!
– О, это точно, – шмыгая носом, мальчик посмотрел на ангела. И уже с улыбкой, которая вот‑вот должна была вылиться в детский смех, произнёс: – Я сейчас орать, как ошпаренный, буду, – и мальчик исчез так же неожиданно, как и появился. А ангел, встав с колена, приблизился к купели. Он видел, как к ней приближается батюшка, держа ребёнка на руках. Ангел внимательно вглядывался в своего подопечного, преподнесшего ему такой сюрприз.
Батюшка уже заканчивал крещение, держа ребёнка на руках перед купелью, и, посмотрев на просыпающегося младенца Дмитрия, окунул его три раза в воду. Сквозь сильный рёв ребёнка было слышно:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа…
Шестнадцать лет спустя
За час до заката…
Светило солнце сквозь серое вечернее небо. Надежда становилась реальной, как и вид из кабины дальнобойной фуры, за рулём которой сидел ангел и потягивал свою большую, украшенную серебром табачную трубку. Последние четыре месяца в пути он редко начинал говорить первым, лишь иногда оглядывал с беспокойством и тихим вздохом подопечного. Порой одаривал улыбкой, окутывавшей теплом и ангельским добродушием. Будто в нём искал ответ на свой непростой вопрос.
Думал Димка о своём ангеле в такие моменты и старался ободрить его:
– Вот и солнце, Ангел! Посмотри, как греет!
Открыв окно, он вылез в него наполовину, крича во всё горло: «Еехххо!», ловя взглядом лучи солнца с проносившимся ветром. Но маленькое безумство длилось не так долго, как хотелось, пару секунд, не более; ведь большая сильная рука потянула его обратно на сиденье.
– Не шали так, Димка, ведь не младенец! И вообще можешь случайно выпасть, а мне потом за тебя отвечай головой или крыльями, и поверь, я не знаю, что хуже.
– Нет, не выпал бы, даже если кто‑то сильно захотел, всё равно бы не выпал, – возразил Димка своему ангелу.
– Это почему бы не выпал? – с полной серьёзностью спросил ангел‑хранитель.
– Да потому что знаю, Ангел мой, ты меня поймаешь и не дашь упасть и разбиться, – и Димка с детской искренностью посмотрел на ангела. Ангел всё понял, и его серьёзное лицо сменила добродушная улыбка.
– Ну да… так оно и есть, – с гордостью ответил он, затянувшись посильнее табаком, и, выпуская большой клуб дыма, включил четвёртую передачу, прибавляя скорость фуры.
Ангелы – славный «народ». Но, на взгляд Димки, его хранителю немного не хватало оптимизма, тогда бы они с ним не спорили, а творили всё вместе. А как ангел порой смотрит на его поступки! По его лицу можно узнать всё, что он думает, чувствует. Именно за это Димка любил ангела – тот был искренен и всегда честен. Те ангелы, которых Димка встречал, были безмолвны и каменноподобны. Лица их не внушали ничего, даже страха. Димка не понимал, что они думают, что чувствуют, лишь видел лица с огоньками в глазах, а его же хранитель человечнее.
– Но всё равно помни, друг, – решил продолжить разговор ангел, – как бы я близко или далеко не находился, у тебя своя голова на плечах должна быть. И есть поступки, в которых я бессилен и безмолвен.
– Ведь вы, ангелы, способны на всё?!
– На всё, да не на всё. Пойми, – продолжил ангел, – вам, людям, даровано право неизвестности, а неизвестность –выбор, это право на свободу, поэтому мы лишь подсказываем, а не решаем за вас.
– А вам что, не дарована свобода?
– Дарована, но вместе с этим нам дан дар знать, что будет дальше во всех возможных случаях и ситуациях, и мы уже заранее выбираем самый оптимальный путь для нас самих.
– Эээ… понятно, а почему ты многое видишь, но порой мне не говоришь, как поступать? – с претензией спросил подопечный.
– А ты прислушиваешься ко мне? Думаешь обо мне, когда сломя голову мчишься к осуществлению своих замыслов?
– Нет, но это раньше было время, когда я мало уделял внимания тому, чтобы послушать тебя.
Димке стало неловко, ведь ангел и вправду всегда подсказывал, где нужно было притормозить, а он не слушал или, слыша, отмахивался от слов ангела, говоря ему: «Не бойся, мой Ангел, всё будет хорошо!» В итоге он оказывался с разбитыми коленями, а ангел поднимал его и отряхивал от пыли. И только после этого Димка осознавал, что нужно было притормозить, а не гнать на полную, ослеплённым своей целью.
– Да… кстати, пока не забыл, – уточнял ангел, – чтобы у тебя сложилось правильное мнение по этому вопросу. Я тоже не всегда знаю, что будет с тобой во всех подробностях. Ведь у тебя не два и не три выбора, как кажется, а куда более. Иногда встаю к тебе поближе и иду рядом, поддерживая, какой бы путь ты ни выбрал. Пойми… мы, ангелы, только про самих себя всё знаем, а ваши дороги и принятые решения хоть и видны нам, но они всегда остаются только вашими.
– Ангел, – вновь спросил его подопечный, – а кто знает всё‑всё? И про тебя, и про меня, прям всё‑всё на свете.
– Ну, как тебе объяснить это в рамках положенного… понимаешь… – ангел посмотрел Димке в глаза и, поняв, что тот слушает, продолжил: – Всё, что происходит, происходит потому, что оно произошло, а кто знает всё… – ангел с хитрецой приподнял свой взгляд вверх и, увидев понимание, не спеша отвернулся и с полной серьёзностью ответил: – Я лишь догадываюсь, а я не гадалка тебе, чтобы озвучивать свои догадки.
Димка понял, что ангел не имеет права ответить на все интересующие вопросы о его жизни, потому что он ангел, и он такой, какой он есть, но намекнуть всегда сможет, если его внимательно слушать.
Они продолжали ехать вместе. И ехали по этой дороге шестнадцать лет, именно столько лет Димке, столько лет ангел оберегал его, давая нужное смирение и надежду; в самое трудное время он оказывался рядом, и они вместе проходили те пути и испытания, которые могли ждать за любым поворотом дороги, название которой – жизнь. Дружили они с самого детства. Сколько Димка себя помнил, столько он и ангела знал; правда, в детстве ангел редко появлялся, лишь в минуты отчаяния и глубокого непонимания этого мира. И если бы не мудрость его ангела, то все непонимания Димки могли бы вылиться в большие неприятности для людей или в сильную непогоду. Порой он знал и чувствовал присутствие хранителя, особенно когда было опасно; иногда догадывался, что ангел где‑то рядом, не дальше его взора или слова. Димка вновь посмотрел на своего ангела‑хранителя и сейчас на его лице увидел что‑то новое. Ангел думал о чём‑то другом, не столь печальном и неясном, как показалось вначале. Украшенная серебром и узорами трубка по‑прежнему испускала тонкую ниточку дыма, подобную змейке, вылетавшую в слегка приоткрытое боковое окно.
Ангел продолжал смотреть вдаль, обгоняя машины, а Димка удивлялся его способности быть в себе и быть здесь. Он вглядывался вдаль, смотрел, где стоит свернуть, а где притормозить, даже если трасса была свободна и, как казалось, на десяток километров просматривалась. Но главное, что в ангеле было для него родным и удивительным, так это способность молчать и понимать молчание. Вот и сейчас наступило молчание, которое ангел решил разбавить музыкой из радио. Подопечный же погрузился в свои собственные мысли. Очень часто его в последнее время мучило ощущение чего‑то большого и неизвестного.
Солнце клонилось к закату, небо стало темнеть. Димка ощутил, что его сильно клонит в сон. Он перебрался на кровать, что находилась за водительским сиденьем, но кровать – слишком громкое название для автомобильного дивана в дальнобойном тягаче. Свернувшись в клубок, Димка подбил подушку и, стянув плед с верхней полки, сказал ангелу:
– Я спать, Ангел мой.
– Давай, давай, отоспись, – ответил ему ангел, продолжая вглядываться в дорогу.
– Добрых дорог тебе, – проговорил Димка перед тем, как решил провалиться в сон.
– И тебе, друг.
– В смысле? – возникшее любопытство отбило желание уснуть.
– В том смысле, что сон – тоже дорога, – ответил ангел и, зная интерес ко всему со стороны подопечного, строго продолжил: – Ладно, хватит на сегодня разговоров, спи, а то с твоим любопытством снова не выспишься, а мне тебя сонного ещё по дню вести.
Повернувшись к Димке, посмотрел на него ангельским взглядом, который рассеивал все вопросы и сомнения. И то ли от усталости, то ли от взгляда ангела подопечный не понял, когда окончательно провалился в сон. А ангел продолжил тянуть трубку, поставив звук радио на громкость, которая не потревожит, и начал негромко подпевать песне:
Мы верим,, что есть свобода,
Пока жива мечта.
Верим в свою свободу,
И будет так всегда…1