Военно-врачебная комиссия признала Александра Михайловича к военной службе не годным, и он вернулся домой, в Москву. Через два года в местных оккультных кругах его знали, как выдающегося теософа, спирита и гипнотизера.
Темный омут загадок человеческой психики затягивал Соловьева все глубже и глубже. Он совершил экспедицию на Кольский полуостров. Появилась своя исследовательская лаборатория под патронажем Академии наук, вышло несколько научных трудов, Соловьев уже подумывал о продолжении исследований заполярной тундры, но наступил октябрь семнадцатого года, и все покатилось в пропасть. Какая тут тундра! Летели с плеч умные и светлые головы, попавшие под тяжелый топор революции. Мозолистая рука пролетария, направленная изощренными мозгами обиженного монархией интеллигента, жалости не знала.
Газеты, журналы, плакаты и стены домов выблёвывали в народные массы страшные по своему смыслу лозунги: «Смерть капиталистам!»; «Смерть буржуазии!»; «Смерть наёмникам англо-французского капитала!»; «Зададим кровавый урок буржуазии!»; «Пуля в грудь всякому, кто враг рабочего класса!» и множество других, очень друг на друга похожих, где основными словами были «буржуазия» и «смерть»!
Дождливым сентябрьским вечером 1918 года к дому, что стоял в Левшинском переулке и отличался от всех других оригинальностью конструкции балкончиков и крыши подъехал небольшой грузовик «Прага». Из кабины грузовика бодро выпрыгнул низкорослый кривоногий мужчина в кожаной куртке и постучал по борту кузова:
– Вы что, товарищи, уснули?! Ну-ка, быстро ко мне!
Из кузова тяжело спрыгнули на землю двое «товарищей» в длинных шинелях. Их узкоглазые лица, говорящие о принадлежности к китайской нации, действительно были заспаны. В руках оба держали «трёхлинейки» с примкнутыми штыками.
– Виновата, товалиса Пилеска! – громко взвизгнул один из китайцев.
– Тише, товарищ Линь – прошипел мужчина и закрыл китайцу рот широкой и влажной от пота ладонью – тише. Нам этого офицера-колдуна надо взять, как товарищ Бокун приказал – без лишнего шуму!
Китаец понимающе закивал головой.
Все трое зашли в подъезд, поднялись на второй этаж, где мужчина остановился напротив двери с номером «8» и негромко, но настойчиво в неё постучал.
Александр Михайлович сидел за столом и просматривал свои дневниковые записи, сделанные им летом 1917 года в экспедиции на Сейд-озеро.
ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ АЛЕКСАНДРА МИХАЙЛОВИЧА.
18 июля 1917 года
…На подходе к Сейд-озеру обнаружили большой прямоугольный гранитный камень. Работа просто ювелирная. Компас показывает, что камень ориентирован на стороны света. За камнем – небольшая древняя просека, ведущая к озеру. Доходим до конца просеки и видим ещё один точно такой же камень! С этого места открывается потрясающий вид на Сейд-озеро и Ловозеро. Виден Роговой остров, на который, как говорит лопарь-проводник Трифон Данилов, может ступать только нога шамана. На острове имеется сейд в виде груды оленьих рогов – если шаман пошевелит хотя бы один из них, на озере поднимется страшная буря!
На крутом и скалистом берегу Сейд-озера мы увидели огромный рисунок – это Куйва. Решаем переночевать сегодня на берегу в одном из лопарских чумов, а завтра взять лодку и подъехать к скале. Очень занятно – каким образом сделан такой огромный рисунок?
19 июля1917 года
Давать нам лодку лопари отказались наотрез: «Туда нельзя!!!» Я не стал с ними спорить. Собираем вещи и отправляемся в пеший переход от Ловозера к Сейд-озеру. Тем более что туда ведёт дорога, вымощенная гладкими древними камнями!
21июля 1917 года
…В ущелье горы Нинчурт мы обнаружили руины древнего города. Очистив одну из каменных плит, мы увидели странный знак в форме трезубца и цветка, похожего на лотос! Откуда лотос в Заполярье?! Одно из сооружений, пятнадцатиметровый желоб с двумя визирами, явно напоминает древнюю обсерваторию.
Вырубленные в скале ступени, ведут к четырем плато, размеры котрых сто на сто метров. Плато соответствуют сторонам света и расположены в форме креста. На каждом из плато мы увидели хорошо сохранившиеся древние пирамиды. Высота каждой из них достигает пятидесяти метров…
Древние египтяне говорили так: «Кто владеет пирамидами – тот владеет Миром». Исходя из этого, можно предположить, что пирамиды являются древнейшим, самым мощным и страшным видом оружия, которое обладает невероятным энергетическим потенциалом! Интересно то, что все эти древние сооружения расположены около воды. Думаю, что человек, главным образом состоящий из воды соответственно через воду и воспринимает огромное количество информации, как положительной, так и отрицательной. Вода – это естественный посредник между психикой человека и его физическим телом. Она может впитывать, а затем долгое время хранить эмоции и мысли миллионов людей.
Пока – это лишь моё предположение, но уверен – пройдут годы, и предположение это будет доказано. Если не мною, то кем-то другим…
…временами нас охватывает просто животный страх – каждый видит одно и тоже – горящего красноглазого шамана с искажённым от дикой злобы лицом. Он кричит одно только слово: «Дженга!», а из открытого рта его расползаются в разные стороны шипящие белые змеи. Мороз по коже дерёт!
24 июля 1917 года
Рядом с озером имеется вход в подземелье, заваленный прямоугольными камнями. Попытались расчистить завал, в результате чего все участники экспедиции были внезапно парализованы и пролежали на земле двенадцать часов. Меня постоянно не покидает ощущение де жа вю. Мне кажется, что я не первый раз в этих местах и всё мне хорошо знакомо, даже лицо шамана Может быть, в иной жизни и иной ипостаси, про которые я ничего не знаю, судьба уже давала мне возможность побывать в этом неизведанном и страшном краю…»
Услышав стук в дверь, Александр Михайлович быстро закрыл блокнот, подошёл к окну и, нащупав внизу подоконника небольшую кнопку, сделанную в виде шляпки гвоздя, нажал. Часть подоконника медленно отодвинулась, открыв взгляду Александра Михайловича чистенькую нишу, в которой лежали два георгиевских креста, небольшой браунинг и толстая пачка рукописных листов. Александр Михайлович положил блокнот в тайник и опять нажал на кнопку. Проделав это, он пошёл открывать дверь.
– Соловьёв? Александр Михайлович? – поигрывая наганом, задал вопрос незнакомец.
– Да. – Александр Михайлович с иронией посмотрел на двоих «китайских товарищей» за спиной незнакомца.
– А кто вы такой? Чем могу служить?
Мужчина спрятал наган в кобуру и, отодвинув рукой Александра Михайловича, шагнул в коридор. Китайцы, крепко держа в руках трёхлинейки, остались стоять у двери.
– Зовут меня Юрий Николаевич, фамилия – Пилецкий. А служить, Александр Михайлович, в данный момент нам ничем не надо. Это вы перед царём выслуживались. Одевайтесь, поедете с нами.
– А в чём, собственно, я обвиняюсь? – тихо спросил Александр Михайлович.
– В антисоветском заговоре офицеров – «левшинцев» – с ухмылкой отбарабанил Пилецкий.
– Непонятно – пожал плечами Александр Михайлович – вы что, со всего Левшинского переулка людей забираете?!
– Обязательно! – рявкнул Пилецкий, одарив Александра Михайловича одной из своих самых обаятельных улыбок.
– Не понимаю: при чём тут переулок?! Может быть, этот заговор получил название по фамилии, так сказать, его автора? То есть, извините, организатора?
– Собирайтесь, господин Соловьёв, собирайтесь.
– А как же квартира? У меня здесь хранятся уникальные экспедиционные материалы, рукописи?
– Квартиру вашу мы сейчас опечатаем – никто не зайдёт! – проворковал Пилецкий и, поймав на себе вопросительный взгляд Александра Михайловича, закончил – а обыск мы потом сделаем – ни к спеху.
– Замечательно! – произнес Александр Михайлович, надел свою куртку со множеством карманов и вышел на лестничную площадку.
– А ключ? – деловито осведомился у Александра Михайловича Пилецкий и протянул к нему раскрытую ладонь.
– Вот – Александр Михайлович отдал ключ Пилецкому. Тот быстро провернул ключ в замке, наклеил на дверь бумажку с лиловым штампом московской ЧК и, взяв Соловьёва под руку, повёл его по ступенькам вниз. Китайцы, с винтовками наперевес, последовали за ними. Так Александр Михайлович попал в Бутырку.
Ночью арестованных выводили в маленький глухой дворик и убивали выстрелом в затылок, а ранним утром к подвалу подъезжал грузовик, полупьяные палачи деловито загружали его трупами и отправляли в известный только им район захоронения, который находился где-то неподалеку от Москвы. Грузовик этот медленно утюжил своими шинами улицы города, а из щелей в растрескавшихся бортах медленно текла на мостовую вязкая темная человеческая кровь. Господь арестантам в ту пору помогать не хотел, тем более что перед казнью нательные кресты, висящие на кожаных гайтанах, золотых и серебряных цепочках или просто на тонких замусоленных веревочках, палачами срывались и бросались в отдельную старую шайку, принесённую кем-то из близлежащей бани.
Три дня провёл Александр Михайлович в камере, битком набитой офицерами. Каждый вечер дверь в камеру открывалась, и входил жилистый горбун с длинными, висящими по колено, руками. Горбуна звали Олег Захрипко и был он профессиональным палачом. Захрипко ставил посередине камеры обшарпанный табурет, садился на него и, степенно закурив папиросу, начинал очередной рассказ: «Я, граждане контрреволюционеры так вам скажу, что кавалер Георгиевский нынче хилый пошёл. Вот, к примеру, поручик Анохин ваш – я ему губы отрезаю, а он – плачет! Где ж это видано, чтоб Георгиевский кавалер плакал?! Я ему тогда и нос отбрил. Кровищи цельный таз натекло – тут уж не до слёз. Ну, ты у меня ещё поживёшь, думаю, кавалер. Кожицу ему с рук ободрал очень даже аккуратно. Ясное дело, ногти немного молоточком поотбивал. Потом снял с него портки и ялду – под корень! Вместе с яйцами! Смотрю на него, болезного, и вижу – уши-то ещё не отрезаны. Режу ухо медленно-медленно, а он, паскуда уже и не дышит! Вот такой нынче Георгиевский кавалер пошёл»…
Рассказы такие длились, порой, часа по три, возбуждая у присутствующих в камере рвотные позывы и огромное желание покончить жизнь самоубийством. Захрипко, насладившись произведённым впечатлением, бросал на пол пачку папирос и с удовольствием наблюдал, как дерутся за неё «господа офицера». Когда палач уходил, в камере воцарялась гробовая тишина, лишь изредка нарушаемая покашливаниями и тяжёлыми вздохами заключенных.
Ночью третьего дня два мордатых чекиста забрали Александра Михайловича из камеры и повели в подвал. «Жаль, что не попаду более домой – подумалось Соловьёву – у меня ведь там, в столе, осталась жестянка чудесного турецкого табаку…»
В подвале на скользком от крови полу лежало ничком с десяток трупов в исподнем, и царил запах скотобойни. Александр Михайлович тупо посмотрел на дорогие шелковые кальсоны одного из убиенных и, почувствовав под лопаткой холодное дуло винтовки, услышал команду: «На колени»!!! Александр Михайлович встал на колени рядом с трупами и закрыл глаза. Над ухом глухо лязгнул ружейный затвор. «Вот и всё – подумал Александр Михайлович – глупо как-то»…
Ожидаемого выстрела не последовало. Александр Михайлович услышал за спиной чьи-то быстрые шаги и властный голос:
– «Отставить расстрел! Совсем нюх потеряли?! Я вас сейчас самих к этой стенке поставлю»!
Голос принадлежал не кому иному, как Сергею Анатольевичу Бокуну.
Александр Михайлович открыл глаза, поднялся с колен и попал в объятия своего фронтового друга. Мордатые чекисты, опустив винтовки, с изумлением наблюдали эту, непонятную их разуму, картину.
Бокун добро помнил: вытащив фронтового товарища из подвала, он при помощи своих связей с влиятельными партийными деятелями, вернул Соловьеву лабораторию и выбил немалые субсидии на дальнейшие научные изыскания в сфере таинственного и неизведанного. Попросту говоря, стал Александр Михайлович заниматься экстрасенсорикой, парапсихологией и различными аномальными явлениями, имеющими место на огромной территории РСФСР, а потом уже и всего Советского Союза.
Соловьев воспрянул духом и с головой окунулся в работу. Он проводил многочисленные опыты и семинары, писал научные труды, которые с пометкой «Для служебного пользования» оседали потом на полках архива НКВД, и мечтал об экспедициях. Разрешений на экспедиции не было.
Встречались они с Бокуном с тех пор редко, но Александр Михайлович все эти годы чувствовал, что живет как – бы под невидимым прозрачным колпаком. Колпак этот, ограждая его от жестокого мира, в то же время не давал ему проникнуть за его пределы и осуществить задуманное. За время нечастых бесед у бывших однополчан сложился определенный стиль общения: обращались они друг к другу уважительно, по имени отчеству, в душу чужую не лезли, и каждый из них знал, что обязан другому жизнью, но может наступить такой момент, когда боевое прошлое не сможет послужить надежной защитой от смутного настоящего.
***
Александр Михайлович собрал в объемистый брезентовый мешок все, что ему было необходимо: маленький топорик, крепкий альпинистский трос, теплое белье, металлический трофейный термос, блокнот для записей, коробку карандашей, упакованные в непромокаемый пенал спички, жестяную банку с черным чаем, литровую флягу с чистейшим медицинским спиртом и фотоаппарат. В отдельных маленьких мешочках нашли свое место пряности, которые Александр Михайлович очень уважал и никакой еды без них просто не мыслил. Браунинг, подаренный Бокуном, был определён в специальный потайной карман. Последней вещью, взятой Александром Михайловичем на далекий Север, стал хорошо заточенный финский нож, заботливо уложенный хозяином в чехол из оленьей кожи.
Короткий ноябрьский день пролетел незаметно. Александр Михайлович лег спать, и всю ночь снился ему белый орел, распростерший свои огромные крылья в ненастном и свинцовом от туч небе. Ранним утром Егорыч домчал Соловьева на военный аэродром и, пожелав «ни пуха, ни пера», уехал. Соловьев с грустью в голосе послал Егорыча к черту и, после строжайшей проверки документов на контрольно-пропускном пункте, прошел на огороженную колючей проволокой территорию аэродрома. Рядом с КПП стоял, одетый в короткую куртку из чертовой кожи, низкорослый крепко сбитый брюнет и внимательно смотрел на Соловьева. У ног брюнета лежал точно такой же брезентовый мешок, как и у Александра Михайловича. Брюнет пружинисто шагнул навстречу Александру Михайловичу и протянул для приветствия руку
– Здравствуйте, Александр Михайлович! Меня зовут Лев Юльевич Плоткин. Можно – просто Лева.
– Здравствуйте, Лев Юльевич, рад познакомиться – произнес Александр Михайлович, посмотрел в глаза своего новоиспеченного напарника и понял, что ничего хорошего от этого человека ждать не следует.
Лева с легкостью поднял с земли свой мешок и, сделав Александру Михайловичу пригласительный знак рукой, первым направился к стоящему на взлетной полосе тяжелому бомбардировщику ТБ—3. Александр Михайлович чертыхнулся про себя, поправил лямки мешка и пошел вслед за Плоткиным. Так началась его вторая дорога в загадочный мир неведомого и холодного Севера.
ФЕВРАЛЬ 1935 ГОДА. КОЛЬСКИЙ ПОЛУОСТРОВ. ЛОВОЗЕРО.