А вот и дом. Отдельный дом с собственным входом, и Саша на пороге, как красно солнышко, ну прямо жена декабриста. «Профессор» суетился с мешками со скарбом, а Russky, жарко поздоровавшись с Сашей, которую видел первый раз в жизни, пошатываясь от усталости, вошёл в дом. Потом был шикарный ужин с портвейном семидесятилетней выдержки и разговор о том о сём. В основном о рутине, для них на тот момент заключающейся в волоките с полицией по поводу ряда аварий, произведённых этими некоренными гражданами по пьяной лаве, потому что алкоголь сопутствует совковым бывшим – на время, ибо прибегают взад, как только вляпаются по самую гортань, – товарищам. И канадолы, привыкшие к спокойной размеренной жизни в своей тьмутаракани, взбудоражены наездом хохломы, не считающейся нисколько с их порядками. И вовсе неправда о том, что канадолы и хохлы братья навек, эту волну поднимают такие же канадольские хохлы, от которых «ортодоксы» Канады отнюдь не в восторге. И хотя их всего порядка четырёх процентов от всего населения, они гордятся парой начальничков из хохлов и несколькими хоккеистами, включая Гретцки, у которого бабка Мария была с Украины. И большинство украинской диаспоры из западников, потому что хохлятская эмиграция в Канаду началась именно из Западной Украины в годы, когда она входила в Австро-Венгрию и подвергалась жутким унижениям со стороны тогдашнего ЕС в виде неподъёмных налогов, запрета на пользование землёй.
Пока ужинали, зашли два бандеровца, посидели в сторонке, злобно, из-под бровей, насупленно поглядывая на Russky. Пошептались с Хмелём и, не попрощавшись, отвалили. Саша их не привечала. Она по своим делам: сынка пристроить, да самой, пока молодая, погулять на все сто. Вот и весь Сашин мотив. Бухло рекой, в салоне по ночам бабло, как за месяц на Украине на шахте, и видон у ней эффектный: высока, тонка, стройна, как горная козочка с повадками ручной кошки и лучистым взглядом весёлых и в меру ироничных глаз, естественные русые волосы, заплетённые в толстую косу, придающие невинный вид занятой исключительно заботой о бэби примерной мамаши, да ещё с теннисной ракеткой под мышкой – отпад да и только, паки и прочие канадолы штабелями ложатся, ибо свои тёлки страшней атомной бомбы, а здесь хоть за деньги, как в музее, можно прикоснуться к великому, вечному. У паков при виде тёлок из совка аж слюни текут, челюсти сводит от похоти.
Тем временем портвешок делал своё дело, веселил и радовал, совсем не так, как водка, кидающая людей на край бездны. В ход пошёл сорняк, и вовсе подзабывший о бедах своих Russky оживился, воспрял духом, и вся эта домашняя обстановка и кусочек тепла, исходящий от светящейся внутренним светом Саши, слегка захмелевшей и ироничной, как все хохлушки. И понесло её по кочкам, по ухабам прожитой жизни и пробивало на слезу слушателя от искренности повествования, не подвластной никому, кроме, увы, уже немногих русских дам. Брошенную родителями и выросшую у бабушки Сашу кинул какой-то жуликоватый родственничек, и она осталась без хаты в центре Киева, один на один с жизнью. Потом какие-то олигархи шли рядами и колоннами, но счастье в золотой клетке, как известно, радует не всех. Так и она искала большую и чистую, но, отчаявшись, подалась тупо добиваться счастья хотя бы для бэби, папа-олигарх которого подался в бега и исчез, как тень. А Хмель почувствовал эту её слабинку и ловко играл на ней. Она была удивлена таким любовным напором и не мешала ему трогательно ухаживать за ней, получая цветы корзинами, вывернутыми из витрин магазинов, притом что её чувства оставались закрытыми для него и других пассажиров её поезда жизни. Просто был он, а мог бы быть кто-нибудь другой, и ничего бы не изменило её отношения, лишь оставив лёгкий след в её судьбе. И душа её рвалась к чистому чувству, ища его повсюду, но отягчённая грязью, облепившей тело её, не могла найти тот единственный правильный путь. Отсюда и бралась грусть в её глазах, обдающих вас поволокой. И так смотрела она в глаза своему любимому лабрадору, который был после сына единственным любимым ею существом. Для её смешливого характера Хмель хорошо подходил на роль жертвы, на которую можно свалить все беды, не особенно церемонясь в выражениях. А он, хитросделанный, умел терпеть всё дерьмо, ушатами сливаемое на него безжалостной Сашей. Из корыстных побуждений, естественно, ибо она была его шанс получить канадольский статус после женитьбы. И вот по испитию пятой бутылочки партийного уморительно было наблюдать за циничными распрями этой смешной парочки, никогда бы не соприкоснувшейся друг с другом в другой, не канадольской жизни.
В целом Канада слишком напоминает ненавистный Хмелю совок, из которого эти заблудшие овечки и драпали в поисках счастья, но нашли здесь совок в идеале и с полным набором социалки. И тебе бесплатная школа, правда, ходят в нее только детки бедняков, а значит, алкашей или нариков, и тебе бесплатная медицина для граждан, если есть государственная страховка, и тебе образовательный пакет для умных. Правда, потом придётся отбиваться, отрабатывать. Ну, это потом когда-нибудь, а сейчас иди, учись, получай профессию на благо родной страны. Плюс непочатый край работы для жуликов всех мастей и профессий, ибо канадолы воровской школы не имеют совсем, что нашим даёт неплохую фору. Russky привыкал к новой обстановке после свободной и лихой жизни в траке. Ему доставляли удовольствие, казалось бы, совсем простые вещи: просто сидеть на диване, вытянув ноги, и лениво посматривать сквозь узкие щелки задурманенных глаз. После долгой дороги нет ничего приятней, чем расслабиться от её бесконечных тревог, прикрыв глаза и как бы выключив окружающие звуки, абстрагироваться от них, или просто помолчав, или включив классику, или послушав монотонное брюзжание женской особи. И первыми органами, требующими расслабухи, являются уши, ибо звуки сопутствуют дальнобойщикам постоянно, все двадцать четыре часа: они никогда не бывают в тишине, и понимают это лишь старые тракеры, терпеливо слушающие громко орущего коллегу. Знают, что по ушам бьёт, и бедный тракер порой не слышит сам себя и оттого орёт, как раненный в жопу олень. Носились детки, верещали что-то о своём, глупо хихикали на радость родителям, и хорошо было на душе у Russky.
Заговорили о голодном и холодном совке. Поехидничали, поиздевались в духе так называемой русской эмиграции, среди которой за тридцать лет Russky не встретил ни одного порядочного до мозга костей человека – в основном это третьесортная перхоть, которая тешится своим нейтральным положением, как им кажется, очень неплохим по сравнению с бандитствующим Питером и жульническим Киевом. Тема быстро сошла на нет, и потянуло разговор на рутину канадольской жизни. И тут Хмель в двух словах нарисовал картинку предлагаемой Russky работёнки.
Ты, говорил он, смотри, как всё просто, ну чисто фарт и просчёт простой, не высшая математика. Сейчас все хохлы смекнули, что почём, и уже от заказов отбоя нет. Жертвы выстроились в ряд, только исполнитель нужен грамотный, чтобы хохлы в натуре не погибли, а то лавэ не с кого будет получать. И так это витиевато Хмель строил свою речь, что Russky никак не мог понять, о чём собственно базар-вокзал. Ты, говорил, поясни, кто жертвы, и кого в ряд ставить, и кто должен или не должен погибнуть. А то ты меня уже напугал невообразимо, что я аж весь трясусь и кайф сошёл.
Хмель, изменяясь от смеха в лице, становящемся проще и добрей, ещё подёргивая мимическими мышцами по инерции, пояснил, типа я подзабыл, что ты не в курсе, сейчас растолкую. Берём тачку старую, бронебойную, типа Oldsmobile 1979 года, страхуем её самой дорогой страховкой, набиваем битком хохлами из очереди, и ты её виртуозно скидываешь с обрыва.
Russky обомлел от неожиданности предложения. И что, спрашивал он, я должен делать? Лететь вместе с хохлами в пропасть – нет, я не подписываюсь, сам только что из подводного гроба выскочил.
Хмель зашелся от смеха, глядя на встревоженную рожу Russky. Да нет, кричал он, всё проще. Ты никуда не летишь, а стоишь над пропастью коршуном и только поглядываешь на катящуюся камнем тачку и притом уже греешь мысли о тридцатке бакинских через месяц. Но стоишь так недолго, а мчишься вслед железке, дабы успеть засесть в нее до приезда ментов и скорой. А вслед мчатся хохлы, только что вручную спихнувшие этого железного динозавра с обрыва.
Ну, всё отлично, говорит Russky, а зачем вам понадобился я, если здесь и руления никакого не предвидится: спихнул тачку и потом сел в неё, делов-то.
Да, говорил Хмель, так-то оно так, но пока проблема с обрывом: места подходящего нет или горы высокие – кукла не прокатит, шансы выжить нулевые, или трафик постоянный, или холмики несолидные для солидных сумм. А ты мог бы так мягенько завалить тачанку на бочок на обочинке в снежок, да кувырнуть её на крышу, да так и прокатиться на крыше чуток – и, глядишь, страховщики снизойдут до приличных сумм, поверив в искренность сюжета. А? Сам страховочку получишь, да с хохла каждого по десять процентов с total bill19. Захочешь по-быстрому, можно по short cat20 пройтись, за месяц тридцатку или, если подождать годик, можно и под двести сработать. Только не как один хохол, тот сам себя от жадности и глупости насадил: корчился в безумии три года – натянул под пол-лимона, всё дурака перед страховщиками раскидывал, дескать, ноги не ходят, жена в связи с нестояновым отвалила от причала, дети побросали – ухаживать не хотят, подонки, да и вообще иногда, вы знаете, и имя своё не помню. Косил, косил, да нюх и потерял. Как-то домой вприпрыжку с кульками, полными едой, и счастливой рожей скакал, а те, не будь дурами, на камеру такое счастье засняли и на следующий день выставили хохла, вместо пол-лимона, за дверь несолоно хлебавши. А так, пока ждёшь, можно время с толком использовать, да и деньжат по бедности немного хапнуть. Здесь на этом деле прикормыши мелкопоместные из известных местечек бизнесы пооткрывали, ценами бьются за клиента. Пятьдесят баксов за визит в массажный салон к хиропракторам, где можно торчать весь день и пользоваться всеми процедурами, включая массаж и сауну, и, что интересно, не ты им платишь, а они тебе полтинник, только ходи почаще, хоть каждый день, ибо он тебе полтинник, а ему страховка двести. Пришёл, получил примитивный по незнанию даже азов техники массаж, попотел в примитивной сауне, полежал под «солнцем» в солярии, нырнул в бассейн, а потом получил полтинник и пошёл ужинать в пивной шикарный ресторан – fucking business. Но работает, и все довольны, ибо страховщикам тоже по барабану, лишь бы выглядело чинно и благородно, а платит всё равно страховой фонд за положняк – эти деньги никому не принадлежат. Давай подумай, и поехали посмотрим обочинку на рыхлом снеге, нежно положишь – тачка старая, железная, крыша не подвинется даже, да и ты вместе с жертвами аборта ремнями безопасности перевяжешься намертво. Задача – ровно мимо деревьев проскочить, и чтобы случайных свидетелей не было, ну, это на мне – всё обеспечение и контроль за встречкой, ибо свидетель будет не случайный, а мой персональный и не какой-нибудь эмигрант, а реальный канадол. Он будет «случайно» мимо ехать, якобы на лыжах покататься, и лыжи будут торчат на багажнике, как положено. Ему после кувырка, как первому подбежавшему, надо будет штуку бачей в руку сунуть, и он тут же кинется в полицию и скорую звонить и истерически кричать, что, мол, еду себе на лыжах кататься, впереди движется Oldsmobile: едет себе тихонько, по-пенсионному, как вдруг на встречку, вижу, мебельный трак выскакивает прямо перед американцем, и он – видать, профи – резким движением руля ушёл от лобовика, но закрутился на скользкой дороге и, вот видите, слетел в кювет.
– Ну, а за что же платят? – спрашивал Russky. Хмель делает паузу, недолго думает и сыпет комментариями по теме.
– Это зависит от травматики, которую ты сам выбираешь.
– Как так?
– А так, что хохлы, например, по-серьёзному заходят, основательно – с переломами, гематомами и прочей байдой, и помогает им в этом боксёр Юрка, профи. Бьёт чисто, без помарок, по заказу. Хочешь переносицу сломать – не вопрос, а это высшая ставка по страховке, до двадцатки бачей доходит, а если жалко, можно попроще выбрать, за пятнашку, и всего делов-то – это лучевую костяшку подломить слегка. Ну, это не вопрос и для слабаков. Вафельным полотенцем предплечье обмотал, намочил, и об железяку разок твякнул – не больно, только слегка щекотно. Ну, и на мозги, если грамотно закосишь, можно положиться с точки зрения невозможности вывести тебя на чистую воду, ибо про мозги никто ничего не знает – даже Бехтерева сказала про мозг, что она за пятьдесят лет изучения поняла лишь, что ничего не поняла. Так что дави на голову смело, главное, на разводки психических докторов не поддаваться. Тупи – и всё. Говна-пирога.
– Ну, ладно – говорил Russky, – эти штучки мы знаем, сам в армии одному чудику по его убедительной просьбе челюсть свернул, да переборщил, у него переломам счёта нет и губа выворочена, и меня на губу за его губу на десять дней упаковали – хорошо, замяли перед учениями. Отделался лёгким испугом. Так я с тех пор остерегаться стал носы крушить, а ты мне предлагаешь свою носопырку под прямой поставленный у Юрка удар самому подставить. Ну ты придумал, однако, я же от шока и Юрка смету, как крошку. Нет, амиго, курочиться не стану. Не за себя боюсь – за мордобителя. Мне всё едино: морда вся исполосована, переломы повсеместно, тело гуттаперчевое – мнётся, как бумага, хоть в трубку заверни, да и в душе отчаяние, но мы ведь не варвары и пойдём другим путём.
Хмель слушал с пьяным интересом, граничащим с мгновенной потерей нити разговора, но стараясь навести серьёзный вид. Ну и что, уже интересно, какие идеи? Russky, ещё немного подумавши, спрашивает:
– А ты, Хмель, известный моряк, так сказать, морской волк, неужто не знаешь морские штучки, как от вахты закосить? Ведь бывают травмы открытые, как в случае хохлов, но бывают и травмы закрытые, и такую я, пожалуй, изображу. Даже косить будет справней, типа что-то внутри надломилось и звенит без конца, а крови нет, видать, гематома внутри, чёрт её дери, даже из дома не могу выйти: голова кружится, и всё к низу тянет, ну дайте мне тысчонку в неделю на сиделку для начала, тёлка за половину будет кофе готовить, да и на большее можно развести. И по УЗИ да по хиропракторам поползать надо побольше, чтобы страховщики обрадовались такому клиенту: ну, натянуть тыщ на пять баксов в неделю, они подороже откупными заплатят – лишь бы бумагу финальную подписал – final release, дескать, претензий больше к страховке не имею.
– Правильно соображаешь, – кричал воодушевлённый Хмель, – но как изобразить травму закрытую, лопатой плашмя, что ли, приладить. Ну, на это и хохлы со своей жадностью не подорвутся, им бы чтобы с наглядной агитацией на роже, чтоб наверняка, да и снаружи травмы посолидней выглядят.
На что Russky отвечал, что никого не приглашает к своим наработкам в данной сфере и о себе позаботится сам, а хохлы пусть кости себе ломают. «Ты мне только скажи, хороший ли Army supplies в вашем Торонто, и каков ассортимент на предмет русского снаряжения».
Хмель, зная всё обо всём, что касается магазинов и магазинчиков, сообщал, что русского товара хоть пруд пруди, а что надо?
– А надо, – говорил Russky, – простую солдатскую алюминиевую ложку, но именно алюминиевую. Садишься в закуток и тихонечко настукиваешь себе по лбу и под глазом этой ложкой так это с час. Затем смело можешь ложиться вздремнуть, и поутру вся рожа станет синей и отёкшей, как будто отметеленной в пьяной бесшабашной драке. Страховщики и не вздрогнут – заплатят.