Тетя Варя взялась за фарш:
– Да какое там наследственное. Это ж Матвей наш Петрович презентовал. Передай, говорит, своей Серафимушке, пусть пофорсит перед подружками.
Матвей-наш-Петрович являлся приятелем тети Вари по клубу «Те, кому за…» Как говорила сама тетушка – тот же хоровой кружок, но усугубленный. Усугублялся он, по всей видимости, разухабистостью: пожилые люди, два раза в неделю собиравшиеся все в том же доме культуры, плясали до упаду, горланили так, что сотрясались старенькие люстры, и пили дешевые вина, по нескольку раз бегая за ними в круглосуточный ларек. Сима удивлялась такому пристрастию к гулянкам, но не возражала – тетя Варя после сборищ расцветала, летала как девушка и постоянно мечтательно улыбалась.
– А он где его взял?
– Сима! – строго сказала тетя Варя. – Ты задаешь неприличные вопросы. Откуда я знаю, где взял. Может, купил. А может, от жены-покойницы осталось.
Вот только не хватало носить украшения жены-покойницы. Интересно, ее фамилия была не Борджиа?
– Не сердитесь, теть Варь, – попросила Сима. – Одной моей подружке очень понравилось. Она просила узнать, где такие продают.
– Ну, ладно, узнаю завтра. У нас ведь завтра вторник? Пойду в клуб, там и узнаю.
– А записку тоже он писал?
Тетя Варя оторвалась от перемешивания фарша и спросила:
– Это еще какую-такую записку?
Сима поняла: про записку спрашивать не следовало. По крайней мере, не в лоб, а как-нибудь исподволь. Например: а кроме кольца вы ничего мне в сумку не клали? Увы, ошибка была совершена.
Пришлось делать вид, что смутилась:
– Да это… нашла в сумке записку. В кино приглашали, а кто – неизвестно, потому что не подписана.
– Пошла бы в кино, да узнала, – заявила тетя Варя. – А с чего решила, будто я ее подложила?
– Ну… вдруг через вас передали. Как кольцо.
– Кольцо передал Матвей-наш-Петрович. А записку не он. Ты что ж, подумала, что он тебя в кино приглашает? Ему знаешь, сколько лет? И потом, у него радикулит и сердце. В кино. Надо же, чего удумала.
Тетя Варя перешла на ворчание, и Сима поразилась – неужели она ревнует своего приятеля к ней, Симке? Или неприятна сама мысль, будто ее кавалер может пригласить в кино молодую девушку?
– Это, наверное, кто-то с нашего курса, – сказала Сима. – У нас ребята часто так делают. Стесняются, вот и пишут записочки.
Тетушка мгновенно успокоилась и заверила – безусловно, какой-нибудь мальчик с курса, потом пожурила племяшку – зря, мол, не пошла в кино, а затем снова принялась напевать про потерянное кольцо и тропинки, пахнущие мятой и ромашковой пыльцой.
Сима же запуталась окончательно. Выходит, тетя Варя подложила ей только колечко, а записку подсунул кто-то другой. Однако этот кто-то был прекрасно осведомлен о кольце и о том, что его получила именно Сима, потому что первым же словом в записке стояло ее имя. Как такое могло произойти? Голова шла кругом, а потом и вовсе разболелась, потому что ни одного более-менее здравого объяснения не находилось.
После ужина тетя Варя по обыкновению включила телевизор и прилегла на диване. К ней под бок пристроилась Пусюлечка, и тетя вскоре захрапела, не досмотрев ток-шоу «Не могу молчать». Созданное на областном телевидении, оно практически повторяло аналогичные программы всероссийских каналов – скандалы, сплетни, разоблачения. Сима ток-шоу не смотрела, да и вообще не понимала смысла подобных передач – все кричат, шумят, в чем-то друг друга обвиняют, будто толпа зверей на скотном дворе.
Поэтому девушка вытащила из книжного шкафа папку с бумагой, карандаши и, уединившись в своей спальне, принялась рисовать.
Посередине листа вскоре возникло колечко, то самое, с маленьким камушком. Из камня струился мягкий свет, а через само кольцо проходило подпространство – его Сима изобразила множеством парабол с точками перегиба внутри кольца и клубами тумана. Из подпространства выходила темная фигура, почему-то мужская, одетая в длинное летящее пальто и ковбойскую шляпу. Одной ногой мужчина оставался в тумане, другой же наступал на небольшой сундук. Сима сперва не поняла, откуда этот ящик здесь появился. Потом сообразила. Тот самый Сундуков, пропавший три года назад. Но при чем тут Сундуков?
А при том, что она думала про него, Сундукова, когда рисовала. Представляла, как он бродит в тумане и не может отыскать выход. Пыталась угадать, кто он такой, как связан с базисами и являлся ли преступником. Николай Порфирьевич его, кажется, любил. «Не должны погибать смелые», – вспомнила Сима песенку из какого-то старого мультика. Не должны, не должны… Интересно, был ли Сундуков смелым? Или все-таки тот канал организовал именно он?
И вообще, что такое базис?
А самое главное – кто написал записку? Завтра надо будет по возможности посмотреть конспекты однокурсников, чтобы найти знакомый почерк.
Телевизор за стенкой заиграл саундтрек к популярному сериалу про плохих ментов и хороших бандитов. Значит, все ток-шоу на сегодня закончились. Сима прошла в тетушкину комнату, выключила телевизор, укрыла спящую женщину пледом. Потом подумала, можно ли расценивать вызов к Клавдию и разговор у декана как своеобразное ток-шоу, и решила: можно. Такое вот странное шоу без зрителей. Хотя, почему без? А тот тип в кресле, он разве на роль зрителя не подходит? Нет, не подходит. Он, скорее, приглашенный эксперт.
Каждое действие в мире, подумала Сима, каждый эпизод жизни есть небольшое ток-шоу, со своими участниками, ведущим, экспертами и зрителями. Ну и что же, что зритель виден не всегда? Бывает, он скрыт темнотой партера, вот и не замечают его участники, ослепленные огнями софитов. Мы не видим его восхищенных глаз, если ему интересно, не слышим храпа, если скучно, но все равно играем – кто с полной отдачей, кто нехотя, кто бесталанно. Главная роль иногда оказывается второстепенной, а исполнитель второго плана вдруг выходит вперед и становится истинным героем…
Девушка вернулась в свою комнату, погасила настольную лампу и бросила взгляд на соседний дом. Окна Витькиной комнаты оказались темными. Зачем она туда смотрит? Надо как можно скорее забыть и про неведомый базис, и про вызов в деканат, и про стишок, и про колечко…
Ровное, белое, не очень яркое свечение, исходившее от кольца, завораживало. Было в нем что-то волшебное, потустороннее, неземное. Может, прозрачный камушек – осколок метеорита или кометы? Или кусочек какого-нибудь идола с древнего капища. Или застывшая слеза неведомого бога, того самого невидимого зрителя всех земных и небесных ток-шоу. Сима лежала под одеялом с головой, а кольцо освещало ее уютную теплую норку. И было в этом что-то нежное, близкое и родное. Выхожу их подпространства, повторяла девушка, засыпая, выхожу из надпространства, что бы мне ни показали… Перед тем, как провалиться в сон, промелькнула мысль, объясняющая все произошедшее, но Сима не успела поймать ее за хвост.
5. Подвал
Назавтра первой парой была лекция по аналитике – аналитической геометрии. Сима влетела в аудиторию перед носом лекторши, противной хромой Ларисы Петровны Зеркиной. И хотя та ничего не сказала, лишь глянула на студентку презрительно, Сима знала – отыграется на практике. Поэтому пригнулась и как можно тише, на цыпочках прокралась к парте, за которой уже сидели Татьяна и Лена.
Разговаривать у Зеркиной, прозванной студентами Крыспетровной Зверкиной, категорически запрещалось. Особенно девчонкам. Они, как считала Крыспетровна, по определению были тупыми, ленивыми и неспособными к точным наукам. Преподша отдавала предпочтение одному-двум парням из группы, всех остальных гнобила нещадно и постоянно. Поэтому разговор с подругами Сима отложила до перерыва. Сейчас же, пока Зверкина чертила на доске эллипс, слегка повернулась и бросила взгляд на заднюю парту. Увы, опознать почерк не удалось – двое из трех студентов играли в крестики-нолики на бесконечной доске, третий азартно наблюдал за игрой.
Первой не выдержала Татьяна. Свистящим шепотом, почти распластавшись по парте – видимо, таким образом старалась укрыться от гневного зверкинского взгляда – спросила:
– Ну, узнала про кольцо?
Сима сделала страшные глаза, показала на Зеркину и кивнула.
Татьяна посмотрела умоляюще. Потом все так же шепотом просвистела:
– Говори. Иначе умру от любопытства и скажу, что виновата ты.
– Да ничего особенного, – Сима тоже распласталась по столу. – Мне кольцо подарила тетя Варя, это я уже говорила, а ей – один знакомый по клубу. Сегодня вечером…
Договорить Сима не успела. Зверкина со всей силы ткнула куском мела в эксцентриситет эллипса, отчего во все стороны брызнули белые крошки. Потом обернулась к аудитории и безошибочно ткнула пальцем в возмутительницу спокойствия:
– Серова! Вы сюда для чего явились? Заниматься или языком болтать?
– Заниматься, – нехотя призналась Сима.
– А если заниматься, то сидите тихо и молчите в тряпочку! Особым умом вы, Серова, не блещете, поэтому очень рекомендую не отвлекаться! Впрочем, если желаете отдохнуть от науки, могу подсобить. Ступайте и принесите мел! По вашей милости я лишилась последнего куска.
Сима хотела было спросить, куда, собственно, ступать, но бесить и без того злющую Зверкину не отважилась. Поэтому просто выскочила из аудитории и побежала в деканат.
Секретарша Мария взглянула на Симу огромными голубыми глазами и сказала:
– Ты к Клавдию? Он на выезде. И потом, сегодня тебя не вызывали.
На Марии было васильковое платье и жемчужные бусы. Странно, подумала Сима, неужели секретарской зарплаты хватает на такое великолепие? Замялась на минуту, спросила:
– Не, я узнать. Где взять мел?
– Чего? – растерялась секретарша.
– Ну, мел. Которым по доске пишут. У нас закончился. У лектора, в смысле.
– А, вот оно что. Мел. Сочувствую, но тебе придется спуститься в подвал, в архив. Только что Агузин забрал последний кусок.
В подвал! С пятого-то этажа! Да пока Сима туда-сюда бегает, столько времени пройдет. Лекция уже закончится. Ну, по крайней мере, первая половина пары – точно. И Зверкина съест ее, Симу, с потрохами.
Но выхода-то нет! Разве что пробежаться по аудиториям, вдруг какая-то пустует, а препод, уходя вчера с последней лекции, случайно забыл мел. Но для этого придется заглядывать в каждую дверь. А ведь в большинстве аудиторий идут занятия!
Нет, все-таки придется топать вниз.
Выйдя из деканата, Сима увидела идущего по коридору куратора. Шагнула к нему:
– Здрасьте, Николай Порфирьевич! Можно спросить?
Почему ей пришло в голову задать мучавший ее вопрос прямо сейчас, когда надо было как можно быстрее бежать вниз, она и сама не очень хорошо поняла. Куратор, увидев ее, удивился:
– Ты что же, Серафима, прогуливаешь?
– Нет, не прогуливаю, меня с лекции отпустили.
И это было почти правда. Она же вышла с позволения Зверкиной.
– А, ну, коли так, спрашивай.
– Скажите… Что такое базис? Ну, про который вчера спрашивали?
Куратор недоуменно поднял кустистые брови:
– Ты что же, стало быть, все помнишь?
Сима не поняла:
– Помню? Про что?
У нее, возможно, память не идеальная, но то, что произошло буквально вчера, забыть трудно даже для самого непроходимого тупицы. Или куратор имеет в виду что-то другое?
– Нет, ничего, – как-то очень быстро сказал Николай Порфирьевич и заторопился: – Ты, Серова, иди, знаешь ли. Мне сейчас некогда, так что про базис мы с тобой в другой раз, ладно?
Сима кивнула и, все еще недоумевая, отправилась за мелом.
В подвале тускло светила одинокая лампочка. Под самым потолком тянулись трубы, замотанные чем-то коричневым. То тут, то там из труб капала вода, образуя на бетонном полу лужицы. В воздухе стояла сырость, и даже по крашеным зеленой краской стенам стекали капельки. Единственная дверь – кроме той, в которую Сима вошла – располагалась в самом конце коридора. Это и есть архив, что ли?
Сима быстро пошла вдоль коридора. Тут дверь, предположительно архивная, открылась, и из нее вышел мужчина в синей рабочей одежде и двинулся навстречу девушке. Поравнявшись с ней, замедлил шаг, улыбнулся, подмигнул и спросил:
– Забава?
Шарахнувшись в сторону, Сима похолодела. Пустой коридор, только она и незнакомый мужик. Надо бы побежать, но ноги вдруг стали ватными. Блузка, соприкоснувшись со стеной, стала влажной. Это привело девушку в чувство, и она инстинктивно вскинула руку, пытаясь защититься от незнакомца. В полутьме блеснуло кольцо.
Выхожу из подпространства…
Когда Сима закончила бормотать стишок, мужчины уже не было.
Зато прямо рядом с ней в стене возникла железная дверь.
Сима могла поклясться, что несколько секунд назад никакой двери тут не было. Она протянула дрожащую руку, неуверенно потрогала холодный металл, потом нажала ручку и потянула на себя. Скрипнули петли. Дверь отворилась.
За ней оказался еще один коридор, светлый и просторный. Множество ламп дневного накаливания освещали белые стены и пол, покрытый светлым линолеумом. Несколько металлических дверей, все закрытые. Но вот одна из дверей открылась, и из нее вышел высокий парень в светлых джинсах и клетчатой рубахе с закатанными по локоть рукавами.
– Привет, Забава, – сказал он Симе. – Ты новенькая?
Тут только Сима сообразила: Забава – это не предложение позабавиться, как она решила при встрече с мужиком в синей робе, а имя. И удивилась – почему они назвали ее Забавой? Спутали с кем-то?
– Я Сима, – объяснила она. – Серафима то есть.
– Привет, Серафима, – исправился парень. – Ты из какой команды? Программеров, тестеров, базистов или надстройщиков?
– Что?
– А, понял. Тебя еще не определили. Если умеешь программировать, приглашаю в свою. Ты с какого курса?
– С первого.
– С первого? – брови парня полезли вверх. – Уже и первашей набирают?
– Куда набирают?
– Да в команды же.
Сима ничего не понимала. О чем он говорит? Что за команды? Спортивные, что ли? Или они тут готовятся к студенческим олимпиадам? Ну, программеры, тестеры – это понятно. А что это за базисты и настройщики? Или нет, кажется, он сказал – надстройщики.
Стоп. Базисты. Имеют ли они отношения к тому самому базису, из которого Сима вчера вышла? Она уже открыла рот, чтобы задать мучавший ее второй день вопрос, как из другой двери вышел еще один человек. Незнакомый. Однако девушка была уверена, что видела его раньше. Вот только где?
– Почему посторонние в лаборатории? – спросил он у парня.
Тот пожал плечами:
– Я думал, это новенькая Забава.
– Отнюдь, – ответил человек и внимательно посмотрел на Симу.
Девушка съежилась под тяжелым взглядом холодных серых глаз. Она хотела сказать, что ищет архив и мел, но язык будто прилип к гортани. Тяжелый взгляд давил и давил, почему-то не стало хватать воздуха, и Сима открыла рот, чтобы крикнуть «перестаньте», но внезапно, в один миг давление закончилось.