Лёша наигранно, вроде как лениво, обернулся и процедил:
– Что ты знаешь обо мне? Ничего.
– Ты и сам о себе ничего не знаешь. Ты умрёшь, Лёша, очень скоро умрёшь, – продолжала запугивать его Аня. – Ты это чувствуешь. Ты не находишь себе места, так ведь? Потому страхи и не дают тебе покоя. Потому Запустенье тебя и затягивает. Твоё время на исходе. Умрёшь на одной из своих бесконечных лестниц в Запустенье и…
– Хватит! – вышел из себя он и впечатал ладонью в облезлые поручни. – Я не умру, ясно? Я не умру!
– Мне жаль тебя, – презрительно хмыкнула Аня, глядя мимо него.
Лёша скривился в подобии равнодушной улыбки, ответил:
– А мне тебя нет.
В висках стучала тупая боль. Бросившись к тротуару, он, не оглядываясь, помчался обходной дорогой домой. Спрятал руки в карманы, и сам спрятался. Скрылся от Ани, ото всех и вся, и от себя пытался, но не выходило – вновь предавал себя малодушными мыслями о собственной страшной смерти.
Как влетел в подъезд и поднялся на пятый этаж, Лёша не помнил. В голове туман и мысли о скором уходе. Нервы его натянулись, готовые в любую секунду порваться. Эта всё сумасбродная Аня вывела его из себя, и ни ко времени взбудоражила его и без того недремлющие кошмары. Скоро умрёт, как же! Не дождутся!
Пришёл в себя он только в собственной комнате, когда наступил в лужу у кровати. И как в нём её столько оказалось? Как такое вообще возможно? Носок на правой ноге мгновенно промок, и, вспылив, Лёша заехал кулаком в стену, но тут же заныл от боли в плече. Стянул футболку – сустав по-прежнему припухший и в кровоподтёках.
– Что за дела-то такие, – пробубнил он, натягивая ещё и водолазку с высоким горлом, чтоб уж наверняка мама не заметила его увечья.
Перешагнув лужу, он направился к окну и отдёрнул занавеску. Но потянувшись к чуть приоткрытой створке, чтобы распахнуть её шире, впустить свежий осенний воздух и просушить наконец палас, он внезапно замер на месте. Ведь под пальцами на пластике отделки оказался тот странный знак из его кошмара – не до конца прорисованный чёрный круг. Тут правая рука его сползла с рычажка, так и не повернув его, и съехала на подоконник.
– Ну нет, этого просто не может быть, – уронил он, не веря своим глазам. – Она не знала. Не могла.
Поразило его лишь на минуту, ведь проведя по рисунку пальцем, он не просто не стёр его, но даже не смазал. И вдруг прямо перед ним проявился мрачный холл незнакомого дома, и пахнуло плесенью. Лёшу передёрнуло от отвращения, закружилась голова, испарина проступила на лбу. Переведя дыхание, он упёрся в раму и, сам того не заметив, полностью закрыл странный символ. Ладонь пронзило болью, и Лёша, вскрикнув, сильнее вдавил пятерню в неприметный рисунок. В ту же секунду удушливый воздух целиком заполнил спальню, а Лёшу против воли потащило в знакомый полумрак.
Внезапно из ниоткуда по белому откосу окна поползли трещины. Они разбегались, перебирались на шторы, стены, потолок и плинтуса. И вот уже мокрый ковёр так быстро постарел, что Лёша и ахнуть не успел, как тот расползся на пыльные клочки. Обои на стенах облезли, просалились и местами свисли ободранными кусками. Люстра почернела. Плафоны покрылись пылью и растрескались. Облезлые кольца на цепочках одно за другим обрывались, падали и исчезали среди хлама у кровати. Оголённые провода, искрясь, разрывались на куски. С потолка посыпалась штукатурка, а пол так стремительно дряхлел, что уже пару минут спустя выковырял из глубины себя такие гнилые доски, каких здесь никогда и не было вообще.
Лёша оцепенел. Мир, его личный, скрытый от любопытных глаз мир, рассыпался в прах. Это неправда! Секунда потрясения, и он бросился к выходу. Ухватился за отколотую ручку и толкнул дверь. Она со скрипом распахнулась, слетела с петель и рассыпалась в труху у ног.
Запустенье, вот оно! Мгновенно вспомнилась отважная Аня, что просила о помощи, а он не поверил, разозлился на неё за жестокие слова и на себя за мысли о смерти.
Задыхаясь от пыли, Лёша метнулся на кухню. Но разруха не отставала, захватывала и уничтожала комнату за комнатой. И вот уже и потолок в коридоре обвалился, но парень успел отскочить. А когда добрался до входной двери, задёргал защёлку, пытаясь провернуть почерневший ключ – не выходило. Замочная скважина за пару минут проржавела и намертво зажала его.
– Давай же! Давай! – заклинал он, мотая ручку в стороны. – Ну, давай же!
Вот только чудовищное разорение оказалось настолько стремительным, что добралось до Лёши быстрее, чем он смог спастись. Даже одежда его так быстро истиралась и выцветала, что сомнений больше не осталось – время его на исходе. И тогда, заметавшись в прихожей, так и не открыв дверь ключом, заходясь кашлем от едкой взвеси, что повисла тут мглой, он ударил в замок ногой. Ещё и ещё бил.
– Ты права была, Аня! – прохрипел он, что ещё нашлось сил и дыхания. – Прости меня! Ты во всём была права!
Дверь всё же сдалась под натиском хозяина – была выломана и отброшена на площадку. И Лёша кинулся вперёд, некстати вспомнив последние слова именно Ани: «Умрёшь на одной из своих бесконечных лестниц в Запустенье».
Ну конечно, перед ним оказалась именно лестница. Он дёрнулся назад и даже успел остановиться перед первой ступенью, но не устоял и соскользнул. Уже падая, он ухватился за потёртые поручни – облезлая краска, ржавчина, грязь. Только у него в подъезде перила всегда был в безупречном состоянии. Были…Он отчаялся – вокруг обшарпанные стены.
Секунду спустя разразился треск, грохот, и часть пролёта провалилась в непроглядную тьму. И хотя Лёшу утащило следом, он всё же удержался за остатки перил. Слабея, он всё цеплялся за них, соскальзывал и снова цеплялся, болтаясь над пропастью.
«Мне жаль тебя», – неслись в голове слова Ани. – «Никто не поможет».
Всё правильно, ему не спастись самому. Но кричать и просить о помощи он не стал. И зачем? Сам ведь только что на улице по пути на остановку отказался. Он и в самом деле предчувствовал, что лестницы скоро заберут его жизнь, но всё отмахивался. И даже теперь, продолжая хвататься за обломки поручня, зависнув над бездной, не принимал смерть.
Когда же его пальцы поломало судорогой, тут же ошкурил он старую краску с железяки, сорвался с высоты и навсегда пропал в темноте.
Потом из неоткуда объявилась короткая слепота, в секунду сменившееся беззвучьем с привкусом горечи.
Только ведь не могло же всё это быть правдой. Только верить не хотел.
Глава 4. Трафарет
Клубящаяся пыль не пропускала свет. Да и мог ли быть свет, там, где так невыносимо пахло гнилью – вряд ли. Вот оно, то самое дно жизни, о котором недавно пророчил Андрей Анатольевич – холодно, сыро. Умер?
– Нет, не правда, – просипел Лёша и закашлялся.
От накатившей ломоты в спине он выгнулся чуть вверх, вдавил ладони в пол, но неожиданно утонул ими в пыли. Она стелилась здесь повсюду, а ещё въедалась в глаза, в лицо, в шею. Мало того, что Лёшу мучила жажда, так он ещё давился затхлым воздухом и дрожал от холода. Одни только пальцы колотило так сильно, что, зарывшись в пыль, они совсем исчезли из виду. Похоже, он был ещё жив, но переломал себе всё, что только мог, парализован и теперь уже точно не выберется из этого – он улыбнулся, понимая, что даже не представлял, откуда именно не выберется.
Как же глупо и бессмысленно прошла его жизнь: осмысленных планов и целей никогда не имел, ничем не увлекался и не выделялся среди других. Да и если уж честно, не особо этого и хотел. Быть как все, по шаблону, под копирку, казалось удобней, чем снова и снова выбиваться из однообразных себе же подобных людей. Проще, чем снова и снова рваться вверх и каждый раз разочаровываться от очередного провала. Минимум возможностей-невозможностей – минимум боли. Жизнь его как трафарет – кто-то за него второпях нарисовал и раскрасил, а он кое-как прожил. Всё.
– Лежит он, улыбается, – задорно заявил из полутьмы мужской голос. – С ним сейчас расправятся, а он глупо ощеряется. Настоящий Дефект!
– Типичный Неадекват, – фыркнула рядом невидимая Лёше девушка.
– Ну, я и говорю, Дефект, – весело хмыкнул первый. – Вставай парень, нужно уходить, за тобой уже идут.
– Может, для начала Неадекват глаза откроет, – проворчала его спутница.
О сострадании, похоже, эти люди никогда не слышали. Лёшу толчком вдавили в битые кирпичи и тут же подняли. Прострел мгновенно пронзил его поясницу, тут же отдал под рёбра и провалился валуном в живот – Лёша чуть осел, изогнулся в бок и закричал. Но вопль его был вмиг заглушен чужой пятернёй. А вот боль никто не угомонил, и она неуправляемой волной пронеслась сквозь всё тело, а секунду спустя погасла в голове и оставила опустошенность и слабость. Его держали за плечи и зажимали рот, чтобы больше не вопил. Он же вместе с криком рвался выплеснуть наружу ломоту и стыдную немощь – только всё зря. Обессилено выдохнув, он открыл глаза и увидел… Аню.
Накатила тошнота, ноги подкосились, и Лёша повалился вправо. Даже если умрёт здесь, неизвестно где, то хотя бы не в одиночестве. Он не знал этих чужаков, пусть так, но чувство присутствия рядом живых, делало и его живым тоже.
Упасть ему не дали – потянули вверх. Чуть привыкнув к полумраку и оглядевшись, понял, что кроме Ани здесь ещё двое: молодой человек и девушка. Оба в чёрных и слишком уж стильных для окружающей их разрухи костюмах.
Незнакомец, добродушно улыбнувшись, закинул Лёшину руку себе на плечо, поставил его на ноги и всё играл с равновесием – искал опору для обоих. Лёша основы не находил. Постанывая, он клонился к полу.
– Больно же, – разбито выдохнул он. – Можно тише?
– Тише? – возмутилась спутница стиляги. – Тише уже поздно, Неадекват! «Тише» не поможет теперь ни тебе, ни нам. Ты так орал, что перебудил, наверное, всех Пагуб в округе. Или быстро, или никак.
– Почему мне так больно? – с трудом выдавил Лёша.
– Так ведь никто и не говорил, что падать в Запустенье легко, – усмехнулся парень, что помогал Лёше стоять.
Его смазливое лицо не осталось Лёшей незамеченным. Чёрные безупречно уложенные волосы, тёмно-карие глаза, тонкий нос, белоснежная улыбка, совершенное симметричное лицо. Кассовый киноактёр, не иначе. И даже большой лягушачий рот не выбивался из общей образцовости щёголя, делая его толи невероятным душкой, толи, напротив, исключительным проходимцем.
– Первый раз всегда так, – подбадривал он Лёшу, ни на секунду не переставая сиять. – Дальше легче будет. Или не будет. Тут как повезёт.
– Привыкай Дефект, падать в Запустенье и в самом деле непросто, – объяснила Аня и неожиданно толчком вдавила ладонь ему в грудь.
Поток горячего воздуха прогрел его насквозь чуть правее сердца. Он дёрнулся назад и всхлипнул. Но там основательно держали, а увернуться или отклониться не смог от слабости. Нелепо завозившись в руках красавчика, он до безумия желал одного – немедленно попасть в одиночество и в собственное обычное «без боли». Вышло неуклюже.
Мгновенный прострел – жгучий поток прошиб его навылет. И Лёша тут же задышал свободнее, да и перед глазами прояснилось. Тепло тянуло его к живым и возвращало ему его самого. Ещё пара минут, и он уже совсем один стоял у ободранной стены. Пальцы его, содранные в кровь, подрагивали. Кружилась голова, и не мешало бы прилечь, но только не среди этой гадкой пыли. Здесь он уже сегодня належался. Сколько прошло времени, и есть ли вообще время? И где находится это «здесь», есть ли оно на самом деле, или это только в его больном мозге? Что дальше и куда ему теперь? И надо ли хоть куда-то?
Перед ним стояла Аня. Её ладонь жалась к его груди. Она сосредоточенно смотрела ему в глаза и молчала. Может быть ждала от него чего-то? Вот только чего?
– Почему пришла? – хрипло выдохнул Лёша, когда Аня всё же убрала руку, а вместе с ней и доброе тепло. – Ты сказала, что никто не поможет, и ты не поможешь.
– Ну, сказала и сказала, – отозвалась Аня, осторожно поправляя на запястье ремешки небольшого фонарика. – Обиделась. Разозлилась. Вспылила. Сейчас отпустило. Немного отпустило.
– Девчонки, они народ противоречивый, – пропел парень в стильном чёрном пиджаке.
Он улыбался или так смеялся, Лёша не понимал. Ему самому так не до веселья было.
– Им веры нет. Сказала «нет», а оказалось «да», – не умолкал душка-парнишка. – А когда «да», то это значит…
– Илья, замолчи уже, – недовольно буркнула девушка в коротком чёрном платье, поправив высокий хвост из тёмных волос на затылке. – Ты утомил меня, Илья.
– Прости, малыш, покорно умолкаю, – ощерившись, сумничал Илья. – Так сказать, закрываю форточку.
Но улыбка его мгновенно погасла, сменившись испугом. Ведь чуть глубже в темноте странного «здесь» послышался треск, который мгновенно перешёл в такой оглушительный скрежет, что Лёша рванул назад и сдавил уши, надеясь, так спастись от лязга из темноты, но всё зря – темнота оказалась сильнее, и лязг из неё с каждой секундой только крепчал.
– Илья! – зашипела Аня, щурясь и потирая виски.
Лязг не прекращался, а только разрастался, становился глубоким и надрывистым.
– Ты что творишь, Илья! Ты Настю в активный страх отправил! Зачем? Кто её вытащит, кто поможет? Саши нет с нами! А ты…
– Я не хотел, Аня! – заметался в стороны Илья. – Я отвлёкся. Исправим, Аня. Я сам…
– Илья, – растерялась Настя. – Ты что сделал, Илья?
– Наська, прости, я забыл совсем, – виновато протянул он. И тут же засуетился: – Уходить надо, Дефекты!
Илья схватил Лёшу за плечи, встряхнул его, приводя в чувства, развернул к тусклому свету из соседней комнаты и толкнул вперёд.
– Быстро! Слышишь меня? Уходим!
Уходим и быстро в сознании Лёши, оглушённого скрежетом в незнакомом пространстве, не складывалось в единое целое. Как именно в сумерках возможно «быстро», тем более, когда нужно срочно и без малейшего промедления делать «уходим» Ильи? И главное, куда «уходим», когда вокруг надрывается хрипом, целиком пропитанный едкой пылью, сам непроглядный мрак?
– Нам нужно окно! – спохватилась Аня и завертела головой, непонятно от чего при этом, прикрыв Лёшу собой. – Ищите окно! Настя, не оборачивайся!
Настя и не оборачивалась. Она перебегала взглядом с Ильи на Аню и обратно. Ещё и ещё. Досталось и Лёше, всего один раз. И в горящих безумием глазах Насти, он встретил до боли знакомый безвыходный и непобедимый ужас.
В этот самый миг Настя простонала сквозь сжатые зубы и бросилась к выходу. Она точно знала, что делала и зачем. И Илья знал, и Аня. Только один Лёша не понимал, что происходит и, главное, где. Когда же он крутанулся на месте, чтобы хоть немного осмотреться, то так и замер, не в силах пошевелиться – он в просторной полутёмной комнате с высоким потолком в плешинах плесени и стенами в растрескавшейся штукатурке. Сырой, тяжёлый воздух, может, подвал. Позади дверной проём. Только двери на месте не было. Как не было и тех самых искомых ребятами окон. Освещение отсутствовало. Мрак зала разбавлял только тусклый свет из соседнего помещения.
Тьма Лёшу не беспокоила, нет. Надрывный скрежет в правом углу – вот что сбивало с толку. Казалось, что железные прутья гнутся и скручиваются, но не выдерживают и ломаются, вдавливаясь друг в друга.
Терпеть этот звук, зажмуриваясь и закрываясь руками, не получалось. Больше пары секунд Лёша не выдерживал, и оказывался среди непонятно от чего исходящего скрежета. Он снова и снова пытался объяснить себе происходящее, но не объяснялось. Его рывками тянули за плечи назад, но он не двигался и потерянно смотрел туда, где на глазах широкий поперечный разлом из неоткуда легко разорвал стену. Трещина побежала вверх и вниз, ломая стену на части. Рядом появилась ещё одна, и ещё. Они расширялись, пока не соединились в квадрат, в котором секунду спустя проявилось… Окно.