– Ах нет, – улыбнулся Уильям и впредь постарался не стирать оптимизм с лица. – Наоборот, я в каком-то смысле тебя повышаю.
Только в этом месте новость о повышении могли сообщать с явной тревогой на лице. Мантисс рассмеялась бы, если бы не догадывалась, к чему ведет приятное сообщение. Неужели изображать «вилку» выпало ей?
– Надеюсь, вы не поставите меня какой-нибудь заведующей лабораторией в паре с доктором Амберсом. – Хельга продолжала делать вид, что не разглядела сути, так как существовал немаленький процент возможного заблуждения. В конце концов, она ведь хотела, чтобы ее ввели в закрытую область, и ожидание могло повлиять на понимание информации. – Я даже не знаю, чем они там конкретно занимаются…
– Нет, конечно же. Да и Стив вряд ли был бы в восторге от перспективы делить управление лабораторией. – Доктор Траумерих приблизился к застекленному шкафу и начал рассматривать его содержимое. – Я подумываю ввести тебя в работу с МС-12.
– Но… что изменилось? Вы привели столько доводов, почему этого нельзя делать, отрицали саму мысль о… моем контакте с МС. Люди так резко не меняют твердых убеждений, если только не происходит что-то из ряда вон выходящее.
Или если категоричность с самого начала была преувеличенной. Мантисс не сомневалась, что Уильям никогда полностью не отвергал предложенную МС идею. Не в его характере ставить крест на чем-либо, не посоветовавшись с коллегами и не выявив все плюсы и минусы. И может статься, что на самом деле он разыграл весь спектакль с однозначным запретом лишь для того, чтобы посмотреть на реакцию остальных, то есть Стива и Хельги. Как они отнесутся к затее и насколько важно для них то или иное решение? Строгое «нет» одного из руководителей стимулировало ярко выраженный ответ каждой из сторон в соответствии с их предпочтениями. Впервые Хельга задумалась об этом в комнате отдыха и сокрушалась, что озарение не пришло раньше.
– По правде сказать, я сам испытывал неуверенность, – признался Уильям. – Долго взвешивал «за» и «против», пока окончательно не убедился в следующем. Похоже, что нам нужны изменения, потому что мы попали в пузырь стагнации. Ничего не меняется в наших исследованиях, и я даже не знаю, в каком направлении двигаться. Наши исследования МС делятся на две составляющие: изучение физиологических процессов по образцам слоев краски или выделяемой МС жидкости (чем и занимаются в лаборатории), а также изучение психологических особенностей объекта. И если первое всегда тянулось медленно и без своевременных результатов, то во втором случае результаты накапливались интенсивно. Чтобы описать все крайности поведения МС, не хватит и половины века. Но сейчас… – Уильям печально покачал головой, – процесс застопорился. МС не проявляет интереса к собеседникам, то есть докторам, плюс изводит посторонних, так что мы боимся приводить к нему незнакомцев. И может, как раз тот факт, что он заинтересовался твоим появлением, сдвинет процесс с мертвой точки. Как думаешь?
– Вы же знаете мою позицию, – осторожно ответила Хельга. Она не была уверена, что это не очередная проверка… чего бы там ни было. – Не попробовав, мы никогда не поймем.
– Да, это правда.
– Но разве нам не стоило обсудить это при докторе Амберсе? Его это тоже касается.
Мантисс продолжала размышлять над самим диалогом, пытаясь проникнуть в его потаенный смысл, и игнорировала содержание новости. Поэтому радость от осознания, что ее фантазии могли воплотиться в реальность, подступала медленно.
– Стив сказал мне, что он запутался и оставляет решение на мое усмотрение. К тому моменту я и сам начал сомневаться, а теперь и вовсе вижу, что стоит попробовать… хотя бы раз.
– Раз? Вы вроде бы сказали, что повышаете меня, нет?
– Это потому, что я сам не верю в «один раз».
Доктор Траумерих бросил беглый взгляд на настенные часы, красным квадратом выделявшиеся на бесцветной стене. Хельга рассудила, что их принес кто-то из сотрудников прямо из дома, потому что стандартные серебряные часы-клоны в остальных комнатах до безобразия напоминали реализацию чьего-то скучнейшего представления об офисном интерьере.
– И есть еще кое-что… Поскольку работа с МС – это не забава и не игра, я хотел бы выяснить одну деталь. Это крайне важно, поэтому, пожалуйста, Хельга, скажи мне правду. Что ты хочешь спросить у МС?
Вот и проходной билет в золотые покои. А Мантисс надеялась, что обойдется без обязательного взноса. Уильям выглядел настолько серьезным, что перечить ему было даже страшно. Он намеревался вытянуть ответ на свой вопрос, если в девушку вселится упрямство, и она это прекрасно осознавала.
– МС сказал мне, что Эдгар не мой отец, – солгала Хельга. – Думаю, это закономерно – желать выяснить правду, а также откуда ему вообще известно столько о моей семье.
– Ты нашла доказательства его слов?
– Да. Я все равно отношусь к Эдгару как к отцу, но в этом МС оказался прав. К сожалению, мне придется задать ему свой вопрос.
Хельга с неудовольствием подумала, как много она сейчас утаивает от доктора. Ей не нравилось вешать лапшу дружелюбному, пусть и не до конца открытому со своей стороны Уильяму, но у нее имелись причины поступать так.
– У тебя уже есть кто-то на примете? Я имею в виду, кто может быть твоим настоящим отцом?
– Да. Я думаю, это кто-то из университетских коллег Эдгара. Вы бы тоже могли быть моим отцом, но вы вроде как не были близкими друзьями.
– Да уж. Стыдно говорить, но я и жену-то его всего пару раз видел, – пожал плечами доктор Траумерих. – Будь осторожна с поиском ответов. Хорошо? Я считаю, первым делом тебе стоит подключиться к анализу данных. Возможно, это приведет к лучшему понимаю идей твоего отца, и если он оставил какие-то подсказки в записях…
– Вы все еще надеетесь. – Мантисс заметила на кофте выскочившую из-под темно-синей ткани нитку и принялась теребить ее и наматывать на палец.
– Такой уж я человек, – смущенно улыбнулся Уильям. – Думаю, мы договорились. На следующей неделе обсудим более подробно, когда тебе можно будет посетить сектор с МС.
– Подождите, доктор! У меня тоже есть тема для дискуссии, и она не связана с МС, – соскакивая с ручки кресла, выпалила Хельга.
Уильям снова покосился на часы, как если бы спешил, и кивнул.
– Мне не хочется выглядеть так, словно я вас в чем-то обвиняю, но, кажется, вы не все рассказали о «самой обычной» комнате с треугольником.
Мантисс кратко поведала о том, как нашла дверь в неподходящем месте. На случай, если доктор Траумерих собирался встать в позу скептика, Хельга добавила, что камера в коридоре отсняла момент обнаружения. Уильям, как и в прошлый раз, устало вздохнул и опустил плечи. Ему явно не нравилось возвращаться к этой теме, но Хельгу это не останавливало.
– Тебя разочаровал мой предыдущий ответ, что комната обычная? – спросил доктор Трумерих, и Мантисс зависла от внезапности. Она продумала семь возможных вариантов ответа на ее слова, но никак не тот, что в итоге озвучил доктор.
– Немного.
– Не нужно этой уклончивости, – я знаю, что разочаровал, – понимающе кивнул Уильям. – Иначе ты бы не увидела комнату. Ладно, я неправ, что сам ухожу от ответа, но неизменные расспросы о комнате утомят любого. Насколько ты знаешь, раньше на этом этаже присутствовали три объекта: Телефон, Манипулятор и еще две взаимосвязанные вещи под одним общим названием. Ими были шкатулка и коробка, между которыми существовал мост в карманном измерении. Все, что попадало в шкатулку, в итоге оказывалось в коробке, и наоборот. А иногда предметы просто пропадали, застревая на мосту. Исследователи изучали природу карманного измерения, но потом кто-то из них случайно (ходят слухи, что и намеренно) сломал шкатулку. Связь была разрушена, и коробка потеряла все свои удивительные свойства вслед за сломанной вещью. Однако позже, когда отдел закрыли, выяснилось, что карманное измерение не исчезло, а приняло иную форму выхода в наш мир. У нас действительно была запасная комната с треугольником вместо номера. Скажем так, карманное измерение «позаимствовало» ее, но по непонятным нам причинам (или из-за свойств самого измерения) комната все время меняет местоположение на этаже. Не знаю, с чем связана эта аномалия, но изучать блуждающее измерение невозможно.
– Тогда при чем тут разочарование?
– Комната показывается только тем, кто знает о ней, и только с той целью, в которую верит сам человек. У меня опять же нет объяснений… Я ведь никогда не работал в том отделе и даже не знаю, что люди успели понять в изучаемых механизмах. – Доктор Траумерих поджал губы и приподнял брови, демонстрируя извинение. – Если бы тебе не рассказали о ней, ты бы никогда не нашла дверь. Но пока ты верила, что комната располагается в секторе «В», она была там для тебя. После моих слов ты должна была смириться, что комната обычная, и тогда она неизменно встречалась бы тебе на одном и том же месте в секторе «В», подтверждая твою уверенность. Комната всегда соответствует нашим представлениям о ней… в разумных пределах. Отражает, как зеркало, наши идеи о ее назначении. Похоже, ты была так расстроена, так жаждала видеть в ней очередную аномалию, что комната предоставила тебе такой шанс.
– Я увидела внутри коробки, потому что поверила вашим словам о складе. Но если я буду ожидать внутри прилавок с мороженым, я увижу его? – у Хельги появился десяток идей, и все хотелось проверить. – А если оставить внутри, например, зонтик, он так и будет там лежать? И как пространству, не обладающему разумом, удается проникать в наше сознание? И что будет, если человек, который всегда ждет комнату в секторе «С», пойдет в компании человека, который постоянно видит эту комнату в секторе «В»? Она появится перед ними, разрушив представления первого, или нет, повлияв на представления второго?
– Я не знаю всего этого. – Уильям выставил перед собой руки. – Правда, Хельга, не имею ни малейшего понятия. Можешь попробовать что-нибудь из своих идей. Потом расскажешь мне. Я предпочитаю игнорировать эту аномалию, потому что практической пользы в ней не вижу, а дел и без нее хватает.
– Как же так? У вас появилось лишнее пространство, свойства которого недостаточно изучены, но это не значит, что его нельзя использовать!
– Оно слишком нестабильно, чтобы изучать его, – покачал головой доктор Траумерих. – По крайней мере, сейчас мы ничего не придумали для упрощения задачи. Пока карманное измерение не влияет на нашу реальность, а сама комната не выходит за пределы минус второго этажа, не вижу смысла что-то менять. Идем, мы еще успеем сделать массу полезного за оставшиеся полтора часа работы.
Любопытство оранжевой лампочкой зажглось в душе Хельги, и ей даже стало жаль потерявшееся на его фоне чувство удовлетворения от достижения цели. Ей пока не особо хотелось думать об МС и скорой встрече с ним, хотя странно: она ведь столько раз воображала, каково это будет, особенно в последние дни. Уильям тоже, казалось, ждал бурной радости и присматривался к подопечной, но кроме спокойного принятия новости и возбуждения от правды о комнате не смог бы ничего разглядеть.
Зато на другой день пришло то самое осознание неминуемого. Мантисс испугалась собственного хладнокровия и принялась чертить в блокноте, что и в какой последовательности делать, говорить, думать… Потом сминала листки и со злостью швыряла их на стол. Бесполезно пытаться подготовиться к встрече с МС. Хельга полагала именно так, а вот что на самом деле… Возможно, она гиперболизировала давнего знакомого, приписывала ему качества, которыми он в реальности не обладал. Все эти страшные воспоминания и рассказы пониженным голосом внушили Мантисс, что она идет на встречу чуть ли не с древним могучим божеством, которое ограничено физически, но имеет почти бесконечную власть над людским разумом. Многие факты опровергали это заблуждение, да и сама Хельга недавно размышляла, что МС не может быть воплощением зла. Однако у нее не получалось отделаться от приставучей мысли, что следовало на всякий случай готовиться к худшему.
Сидя на бархатном красном диванчике в гостиной, девушка кусала пальцы. Доктор Траумерих предупредил ее, что вход к МС – все равно что поход на исповедь. Нравится или нет, но грешнику приходится признаваться в проступках. А если он всеми силами старается скрыть грехи, МС видит их тем отчетливее, чем рьянее они утаиваются.
– Ребенком ты была чиста, и ему было трудно уличить тебя в чем-либо, – наставлял Уильям. – Но сейчас за твоими плечами опыт прожитых лет, вместе со всеми разочарованиями и промахами. Не пытайся отказаться от них. Лучший способ защититься от нападок МС – это принять ошибки прошлого и простить себя. Отпусти груз вины. Преврати обиду на неудачи в мысли о полезном опыте.
Хельга запомнила этот совет. МС умел выставлять напоказ грехи людей. Именно так он когда-то поступил с Эдгаром, рассказав его маленькой дочери страшную тайну. Нет, он не открыл Хельге, что профессор не приходится ей настоящим отцом. Это Мантисс выяснила уже сама, когда стала искать причины настоящего преступления Эдгара.
«И откуда этот ублюдок вообще узнал, что Эдгар – убийца моей матери?» – размышляла Хельга. Женщина погибла вдали от дома, и все списали на несчастный случай. Трудно поверить, что профессор Мантисс желал смерти жене, да только… МС был слишком убедительным. Он залез в голову к маленькой Хельге, и девочка не просто узрела мысли этого безумца – она увидела, что МС был уверен на сто процентов в том, что подаренная им информация истинная.
С тех пор Мантисс, сохранявшая лазейку для сомнений, проверяла утверждение, как если бы это не МС, а сам Эдгар признался ей в содеянном. Доказательств вины она так и не нашла и в действительности была рада этому. Зато обнаружила другую интересную подробность отношений родителей. Если мотивом для убийства стала ревность или смертельная обида, следовало проверить кровные узы. И профессор Мантисс внезапно оказался девушке неродным.
[1] Страшно сказать (лат., ироничн.).
[2] Всегда одно и то же (лат.).
[3] Сахароза.
Глава 6
Привычная узость коридоров осталась позади, как только Хельга ступила на особую территорию сектора «А». В этом «черном ящике», по расчетам, находилось всего четыре кабинета, одна подсобка и собственная мониторная комната. В остальном же помещения в особой части сектора не отличались от остальных и полностью соответствовали избранным стандартам. Как всегда, не было ничего лишнего, каждый штрих выражал строгость, так что при взгляде на все это белоснежно-серо-голубое безобразие во рту образовывался странный привкус. Мантисс погоняла слюну языком: неужели возведенный в абсолют педантизм? У того, кто обустраивал комнаты в этом здании, может, и был своеобразный вкус, но напрочь отсутствовало чувство прекрасного.
Доктор Траумерих выдал Хельге карту первого уровня. Мантисс повертела ее в руках и с мыслями о превращении из лепечущего дитя в соображающего подростка проследовала за провожатым.
– Тут есть камеры, – поднимая голову к потолку, констатировала Хельга. – Но записи не доступны для общей мониторной комнаты на первом этаже.
– Это так. Просмотреть их можно здесь. – Уильям кивнул на дверь с пометкой. – В ней никого нет, и, если мне или Стиву требуется что-то пересмотреть, мы сами все делаем. По сути, ответственность за запись в этих помещениях лежит на нас.
Сегодня доктор выглядел довольным и умиротворенным, будто сбросил наконец тяжелый груз. Но в уголках глаз блестело неловкое «извини», которое он время от времени адресовал Хельге. Та гадала, было ли это связано с необходимостью вводить ее в работу, которая может принести сплошные страдания, или Уильям сокрушенно сравнивал себя с Эдгаром, который когда-то так же вел свою дочь по коридорам. Доктор Траумерих отчасти повторял поступок бывшего коллеги – поступок, который сам осуждал. Совестливый молчун.