Это был сущий бедлам. Мэгги орала на Денниса, чтобы тот перестал вопить, и Деннис орал на меня, говоря, что это моя вина, а я орала на Денниса, говоря, что это неправда, и Дуги разревелся, потому что он не выносит вида крови, а Томми заревел, потому что кричали все остальные.
Тогда Мэгги бросилась к миссис Фурц, потому что она единственная из соседей была дома. Не думаю, что она была в восторге от того, что должна помогать нам после того, как Деннис кидался яйцами в её дом, но она выбежала в халате и с бигуди в волосах и велела мне забинтовать Деннису ногу, пока она будет переодеваться, а затем пообещала отвезти его в отделение неотложной медицинской помощи. И я, пытаясь вспомнить уроки оказания первой помощи, перевязала ему ногу наволочкой. Я собралась наложить жгут, но Деннис даже слышать не хотел. Он всё время повторял, что его сейчас вырвет. Ненавижу, когда люди блюют.
Мэгги позвонила маме, и та сказала, что встретит миссис Фурц и Денниса в отделении травматологии. Я тоже хотела поехать, но Мэгги сказала, что мама велела ехать с ними ей, а я должна остаться дома с Томми. Думаю, Мэгги это придумала.
Мэгги и Денниса не было целую вечность. Я испугалась, что Деннис умер или типа того. Такое иногда случается. В прошлом году на уроке литературы мы читали стихотворение Роберта Фроста под названием «Прочь, прочь» о мальчике, которому чуть не отрезало руку циркулярной пилой, и он умер, когда ему пришивали её обратно. Это было жутко печальное стихотворение, потому что в конце, похоже, всем было наплевать, что он умер. Люди просто продолжили заниматься своими делами.
Признаюсь честно, я очень люблю Денниса и буду очень сильно тосковать по нему, если он умрёт, но я подумала, что в таком случае мне достанется его новый велосипед. Но потом я устыдилась таких мыслей и даже сама вытащила с чердака матрас и с помощью Дуги составила кровать. Затем встала на эту кровать, сняла шторы, положила их в корзину для грязного белья и вымыла окна. Когда домой пришли Мэгги и Деннис с мамой, которая взяла на работе выходной, я сделала почти все дела.
Но мама едва ли заметила мою работу, так как была занята, всячески облизывая Денниса. Деннис был жалок. Он даже близко не был мёртв – просто на колене у него красовалась огромная повязка. Весь день он лежал на диване в гостиной и стонал. Он получил мороженое и имбирный лимонад, а мама без конца входила в комнату и щупала ему лоб. (Лоб! Какой лоб? Ведь повреждено было колено!)
Мама сказала о комнате Карла Рэя лишь две вещи. Сначала она сказала:
– Спасибо, девочки, что подготовили её.
Девочки!
– Да что там. Пустяки, – с улыбкой ответила Мэгги.
Ха.
И второе, что сказала мама:
– Не могу даже представить Карла Рэя в детской комнате.
Это и впрямь забавно. В той комнате жёлтые стены (что не так уж плохо) и белые, в оборках, занавески с жёлтыми кроликами (а вот это уже фуу!) и бордюр по верху стен, где также красуются жёлтые кролики.
Мне не дает покоя вопрос, как у нас тут будет, когда приедет Карл Рэй. Всякий раз, когда я прошу Мэгги рассказать мне о нём больше, она делает вид, будто её это не касается. Но я заметила, что она поставила в ванную флакон своих духов, что странно, потому что она обычно прячет их в своём ящике, чтобы я их не трогала.
Похоже, что все жутко взволнованы тем, что приезжает Карл Рэй. Даже мама, что меня удивляет, – мне казалось, она не жаждет его приезда. Меня же продолжает мучить вопрос, как мы все будем пользоваться ванной. Ведь ею будут пользоваться восемь человек. Даже сейчас, когда нас только семеро, – это проблема. Есть ещё один санузел внизу, но там только туалет и раковина.
Мама сказала мне и Мэгги, что нам придётся надевать наши банные халаты. Интересно, а Карл Рэй тоже будет надевать банный халат?
Суббота, 16 июня
Ну, вот. Карл Рэй приехал.
Уже почти полночь, а Мэгги где-то шляется со своим парнем, Кенни, отчего папа жутко распсиховался. Мэгги ещё не видела Карла Рэя. Но папа психует не из-за этого: он сходит с ума от беспокойства, потому что Мэгги и Кенни ушли в полдень, и отправились на пляж, и не сказали, когда вернутся. Думаю, ей светит хорошая головомойка. Все остальные легли спать, но папа оставался внизу её ждать.
Ну а теперь про Карла Рэя. Лично я разочарована. Я рассчитывала увидеть совершенно другого человека. Мы прождали его всё утро, то и дело выглядывая в окна. Около полудня папа вернулся из магазина «Алесси». По субботам он закупается продуктами, а затем заходит в «Алесси», итальянский гастроном, и покупает ветчину и два батона хлеба – горрррячего, свежжжжего хлеба, – и как только он возвращается домой, и мы укладываем продукты на полки, мы всегда набрасываемся на горячий хлеб и ветчину и делаем огромные сэндвичи. Обычно это самое лучшее время в субботу.
Не успели мы убрать продукты и за несколько секунд до того, как собрались резать этот замечательный хлеб, как на кухню входит Дуги и вопит:
– Карл Рэй! Карл Рэй! У двери стоит парень, который говорит, что он Карл Рэй!
Ну и времечко он выбрал.
Карл Рэй высокий и тощий, как скелет, настолько тощий, каким может быть человек, оставаясь при этом живым. У него очень светлые, почти белые волосы, и они торчат у него на макушке и рядом с ушами, где он коротко их стрижёт. А ещё он жутко бледный и на его лице и руках миллион веснушек, но это те его части, которые видны. Мне же что-то подсказывает, что веснушки у него повсюду. У него крошечные глазки и малюсенький нос. Я бы даже сказала, что его голова похожа на миниатюрную копию головы обычного человека. И эта маленькая-маленькая головка сидит на верху высокого, тощего тела, и с этого тощего тела свисают две длиннннные, тонкие, веснушчатые руки, и есть ещё две длиннннные тощие ноги. Такой вот красавчик.
Карл Рэй пока ещё толком ничего не сказал, и мама думает, что это потому, что он нервничает. Он постоянно смотрит вниз на ваши ноги и никогда не смотрит вам в лицо.
После того как мы отвели его из гостиной на кухню, мама велела нам, детям, подождать и не набрасываться на ветчину и хлеб, пока Карл Рэй не возьмёт свою порцию. Всё ясно: теперь тут хозяин Карл Рэй. Он единственный, у кого есть своя отдельная комната, и он единственный, кому дозволено схватить шесть кусков ветчины и четыре ломтя хлеба, прежде чем остальным достанется хоть по кусочку.
После обеда мама показала Карлу Рэю его комнату и рассыпалась в извинениях за кроликов и прочее. Он не проронил ни слова, лишь огляделся по сторонам и поставил свой чемодан. Мама сказала, что он может немного отдохнуть (вероятно, потому, что он съел такой ОГРОМНЫЙ обед), и он кивнул и закрыл дверь. Тогда мама сказала нам всем, чтобы мы угомонились и не шумели, пока он не проснётся. Вот так.
Так что целый день все ходили по дому на цыпочках, он же даже не вышел из своей комнаты, пока не почуял, что запахло ужином. Как только мы поставили всё на стол, он уже был тут как тут. Как будто следил за нами.
Мама велела Карлу Рэю сесть в конце стола, напротив папы. Это «почётное» место, на котором мы все сидим по очереди. Я не знаю, почему оно почётное; просто почётное, и всё.
Для такого дохлика, как он, Карл Рэй ужасно прожорлив. Он съел четыре куска курицы, три порции картофельного пюре, около тонны зелёных бобов, выпил три стакана молока и слопал две порции пирога. Мама всё время смотрела на курицу, как будто если на неё смотреть, там появится больше кусков. И когда Деннис захотел взять вторую порцию, она посмотрела на него колючим взглядом и сказала:
– Погоди, нас здесь много.
После обеда мы все сели смотреть телевизор. Карл Рэй устроился в любимом папином кресле, на котором никому из нас нельзя сидеть, когда папа в комнате. За весь вечер Карл Рэй не произнёс ни единого слова, хотя время от времени мама или папа что-то говорили ему. Он лишь кивает или качает головой; иногда он что-то невнятно бормочет.
Когда все стали готовиться ко сну, мама сказала:
– Пусть Карл Рэй пойдёт в ванную первым.
Поэтому мы все ждали, пока он не войдёт в свою комнату и не закроет за собой дверь. Мы ждали, и ждали, и ждали. Наконец, Дуги не выдержал и, заглянув под дверь, шёпотом сообщил, что свет погас! Разве Карл Рэй не умывается и не чистит зубы перед тем, как лечь спать?
Уже час ночи, а Мэгги всё ещё нет дома. Бьюсь об заклад, что папа всё ещё ждет её в гостиной. Не хотела бы я быть на её месте сегодня вечером.
Воскресенье, 17 июня
Карл Рэй когда-нибудь точно сведёт меня с ума. Да и Мэгги тоже. Господи.
Во-первых, о Мэгги. Она вернулась домой в два часа ночи. Я знаю, потому что она вошла в комнату с рёвом и, сбросив с ног обувь, включила свет. Я, разумеется, не спала. Когда я спросила её, что случилось, она ответила:
– О! Всё!
– Например? – спросила я.
– Всё. Кенни. Папа. Ооох! С ума можно сойти!
Неужели она и вправду сошла с ума?
– Это почему?
Она свирепо посмотрела на меня:
– Потому что я сказала Кенни, что нам нужно позвонить, а он всё твердил «да, да», и потому что папа больше не отпустит меня на свидание, он говорит, что мне как минимум две недели нельзя сделать и шагу из дома, а в следующую субботу состоится самая большая вечеринка, на какой я ещё ни разу не была; и потому что папа сказал Кенни, чтобы его здесь даже духу не было, пока он не станет джентльменом, и потому, что Кенни теперь вряд ли заговорит со мной.
Сказав это, она бросилась на кровать и принялась колотить подушку и всхлипывать. Ненавижу, когда она это делает. Это похоже на сцену из фильма. Я сказала ей, что приехал Карл Рэй.
– И что? – сказала она.
– Разве тебе не интересно услышать о нём?
– Нет!
Она снова принялась колотить подушку. Сегодня утром она валялась в постели до полудня, а затем просидела ещё около двух часов в ванной, и когда, наконец, спустилась вниз, её глаза были опухшими от слез и она ни с кем не разговаривала.
Всякий раз, когда папа входил в комнату, она, громко топая, выходила из неё. Наконец, папа сказал ей, что, если она не прекратит свои «театральные штучки», он для начала посадит её на месяц под домашний арест. Это слегка привело её в чувство. Она всё ещё дуется, и каждый раз, когда звонит телефон, она подбегает к нему, но, по крайней мере, уже не молчит угрюмо и отвечает, когда к ней обращаются.
Например, она единственная, кто, похоже, может разговорить Карла Рэя и добиться от него хотя бы нескольких слов. Я слышала, как она задала ему несколько вопросов, и он ответил ей членораздельно. Произошло это примерно так:
– Я слышала, ты собрался искать работу? Это правда, Карл Рэй?
– Ага.
– Когда?
– Завтра.
– Где ты будешь её искать? Молчание Карла Рэя. Затем:
– Не знаю.
– Какая работа тебя интересует?
Молчание Карла Рэя.
– Не знаю.
– Что ты умеешь делать?
Такова наша Мэгги. Она будет клевать и клевать, пока не добьётся своего, как какой-нибудь стервятник.
Я была жутко рада, что хотя бы избавлена от разговора с ним. Это сплошная мука. Кроме того, я уже была зла на него за то, что он испортил мой день. В одиннадцать я должна была пойти к Бет-Энн, и мы собирались потусить в бассейне, но мама сказала, что я должна подождать, когда Карл Рэй встанет, чтобы я заправила его постель и всё такое прочее.
– Что? – сказала я. – С какой стати я должна заправлять его постель?
– Потому что ты отвечаешь за второй этаж, и ты знаешь, что не можешь уйти, пока там не будет чисто.
– Но почему он не может сам заправить свою постель, как и все остальные?
У нас в доме чрезвычайно сложная система домашних обязанностей. Каждый год у нас происходит большое собрание, где мы должны меняться местами. Всё начинается красиво и цивилизованно, но заканчивается соревнованием, кто кого перекричит:
– Деннису всегда достаётся самая легкая работа!
– Неправда!
– Я поменяюсь с тобой и отдам пылесос!
– Ни за что!
– Это нечестно!
Теперь вы представляете?
Мы все должны сами заправлять свои кровати, но моя главная обязанность – пылесосить второй этаж и вытирать там тряпкой пыль. В прошлом году в мои обязанности входило убирать ванные комнаты (фу!). Но теперь эта замечательная работа у Денниса.
Вернёмся к Карлу Рэю.
– Почему Карл Рэй, – снова сказала я, – по крайней мере, не может заправить свою постель, как и все остальные?
– Потому что Карл Рэй – наш гость, Мэри Лу.
Это меня взбесило. Всякий раз, когда я собираюсь остаться на ночь в чьём-то доме, мама говорит мне, что я должна быть очень воспитанной и всегда аккуратно заправлять за собой постель, как только встану. Когда я напомнила ей об этом, она заявила:
– Возможно, его мать не сказала ему об этом. Если он всё ещё будет здесь через две недели, он станет сам заправлять свою постель.
– Но если я не приду к ней сейчас, Бет-Энн может не дождаться меня…
– Только не спорь со мной. Если станешь спорить, будешь сидеть дома весь день.
О, господи, до чего же люди в последнее время обидчивые! Поэтому я ждала и ждала. Я даже попыталась устроить наверху шум, включив мой радиоприемник.
– Выключи, ты можешь разбудить Карла Рэя, – сказала мама.
(Именно так.)
Немного подождав, я решила пойти дальше и поработать пылесосом в других спальнях и в коридоре, чтобы потом мне осталась лишь комната Карла Рэя.
Мама взлетела вверх по лестнице следом за мной, щёлкнула выключателем и крикнула:
– Я же сказала тебе не шуметь здесь!
– Но…
– Мэри Лу Финни! – Когда мама говорит «Мэри Лу Финни», это очень серьёзно.
Я продолжала названивать Бет-Энн примерно каждые пятнадцать минут, рассказывая ей, что Карл Рэй всё ещё не встал и я не могу уйти, пока не поработаю для него прислугой. Наконец, в полпервого Бет-Энн сказала:
– Похоже, ты сегодня не выберешься из дома, так что я поеду с родителями.
Чёрт, как же я была зла! Когда около часа дня драгоценный Карл Рэй наконец-то соизволил выйти из своей комнаты, я чуть не толкнула его, когда проходила мимо. Разумеется, он не заправил свою кровать, так что это сделала я, и я собрала все его дурацкие обёртки от жвачки, которые он раскидал по всему полу, и пропылесосила его дурацкую комнату. В четверть второго я закончила уборку, но спешить мне уже было некуда.
А Карл Рэй целый день проторчал перед телевизором, жевал жвачку и смотрел всё подряд. Не думаю, что он хотя бы раз поднялся, чтобы переключить канал. Как будто у него там встроенный пульт.
Не день, а сплошная скучища! Все просто слонялись по комнатам. Мэгги избегала папу, папа избегал Мэгги, я избегала Карла Рэя, все мы избегали мамы, которая занималась стиркой. А если попасться ей на глаза, то она заставит гладить выстиранную одежду.
Мне было так скучно, что я даже пошла с Деннисом и Дугом на поле, что за домом миссис Фурц.
Там есть большое старое дерево, которое торчит из неглубокой ямы в земле, и его ветви висят очень низко, поэтому если вы заберётесь в яму под эти ветки, то внутри это похоже на форт. Во всяком случае, мы залезли и убрали листья и мусор и вытащили камни, которыми мы завалили ямку, которую выкопали в прошлом году.
Было забавно увидеть, что мы натаскали туда: коробок спичек, газету, красный мяч, две пачки жевательной резинки, карту сокровищ, которую мы нарисовали (сокровище состоит из пятидесяти центов, которые мы зарыли в другой ямке примерно в сотне ярдов от этой) и колоду карт. Как же это круто!
Мы там немного потусовались: забирались на дерево (признаюсь честно, что, хотя мне уже тринадцать лет, я всё ещё люблю лазать по деревьям), делали вид, будто выглядываем врагов, и играли в карты. Вот только зря мы не захватили с собой еды. Мы хотели пожевать жвачку, но она, пролежав в земле целый год, затвердела.
Забавно, но, думая о форте и поле, я вспоминаю о том, что там произошло около четырёх лет назад. Это ужасно глупо, но я всё равно напишу об этом. Я всегда могу вырвать этот лист позже, если мне будет неловко это читать.