1 – й п а т р и ц и й. Ты… ты в этом уверена? Не может быть! Он только что танцевал.
Ц е з о н и я. Танец его и сгубил.
Кассий быстро переходит от одного патриция к другому и возвращается к Цезонии. Все молчат.
Ц е з о н и я (медленно). Кассий, почему ты молчишь?
К а с с и й (так же медленно). Какое великое несчастье.
Быстро входит Калигула и направляется к Кассию.
К а л и г у л а. Отлично сыграно, Кассий! (Поворачивается и смотрит на остальных. С раздражением.) Ну ладно! Не вышло – и не надо. (Цезонии.) Не забудь о том, что я сказал.
Сцена 11
Цезония молча смотрит вслед Калигуле.
С т а р ы й п а т р и ц и й (неутомимо). Цезония, не болен ли он?
Ц е з о н и я (со злостью глядит на него). Нет, милашка, не болен. Но если хочешь знать, он спит всего два часа в сутки и целыми ночами бродит по коридорам своего дворца. Тебе никогда не догадаться, о чём он думает в эти изнурительные ночные часы. Болен? Нет, он не болен. По крайней мере до тех пор, пока не придумают название для его болезни и лекарство от язв, покрывших его душу.
К а с с и й (задетый). Ты права, Цезония. Мы знаем, что Кай…
Ц е з о н и я (быстро). Да, знаете. Но, как и все, кто лишён души, не в силах помочь тому, у кого её слишком много. Слишком много! Вас это, кажется, беспокоит? Ну что ж, назовите это болезнью – всё сразу станет на свои места. (Другим тоном.) Кассий, ты когда-нибудь любил?
К а с с и й. Я слишком стар для этого, да и не уверен, что Калигула даст мне время для подобных занятий.
Ц е з о н и я (овладев собой). Пожалуй. (Садится.) Я чуть не забыла про указания Калигулы. Вам, наверное, известно, что сегодняшний день посвящён музам?
С т а р ы й п а т р и ц и й. Согласно календарю?
Ц е з о н и я. Согласно Калигуле. Он велел позвать сюда поэтов, которым предложит тему для импровизации, и высказал пожелание, чтобы те их вас, кто пишет стихи, тоже принял участие в конкурсе. В частности, рекомендовал Сципиона и Метелия.
1 – й п а т р и ц и й. Но мы не готовились.
Ц е з о н и я (как будто не расслышав, безразличным голосом). Естественно, будут награды. Будут и наказания. (Патриции несколько отступают.) Могу сказать по секрету: не слишком тяжёлые.
Входит Калигула. Он выглядит мрачнее обычного.
Сцена 12
К а л и г у л а. Всё готово?
Ц е з о н и я. Всё. (Стражнику.) Введи поэтов.
По-двое входят поэты и, шагая в ногу, направляются в правый конец сцены. Их около десятка.
К а л и г у л а. А остальные?
Ц е з о н и я. Сципион! Метелий!
Сципион и Метелий присоединяются к поэтам. Калигула садится слева, в глубине сцены, рядом с ним – Цезония и остальные патриции. Короткая пауза.
К а л и г у л а. Тема: смерть. Время: одна минута.
Поэты принимаются торопливо писать на своих табличках.
С т а р ы й п а т р и ц и й. А кто входит в жюри?
К а л и г у л а. Я. Этого недостаточно?
С т а р ы й п а т р и ц и й. Нет, почему же, почему же!
К а с с и й. Кай, ты участвуешь в конкурсе?
К а л и г у л а. Это излишне. Я давно уже создал композицию на эту тему.
С т а р ы й п а т р и ц и й. С ней можно познакомиться?
К а л и г у л а. Я повторяю её ежедневно.
Цезония тревожно смотрит на него.
К а л и г у л а (грубо). Тебе не нравится моё лицо?
Ц е з о н и я (тихо). Прости.
К а л и г у л а. Ради бога, оставь это смирение! Я и без того с трудом тебя выношу, а тут ещё смирение!
Цезония медленно поднимается.
К а л и г у л а (Кассию). Я продолжаю. Композиция, созданная мной, доказывает, что я – единственный поэт, слышишь, Кассий, единственный поэт, у которого слова не расходятся с делом.
К а с с и й. Всё дело во власти.
К а л и г у л а. Совершенно верно. Тем, кто лишён власти, приходится творить. А я не нуждаюсь в творчестве: я живу. (Грубо.) Ну что, готовы? 1 – й п а т р и ц и й. Кажется, да.
В с е. Готовы.
К а л и г у л а. Тогда слушайте. Каждый из вас будет по очереди выходить из общего ряда. Первый начнёт чтение. Когда я свистну, он замолчит, и начнёт следующий. И так далее. Победителем окажется тот, кого я не прерву. Приготовились! (Поворачивается к Кассию, доверительно.) Во всяком деле необходима организация, даже в искусстве. (Поэтам.) Начали!
Свисток.
1 – й п о э т. О смерть, когда за чёрною рекой…
Свисток.
Поэт отходит налево. Остальные будут делать то же самое. Механическая сцена.
2 – й п о э т. Три мойры в глубокой пещере…
Свисток.
3 – й п о э т. Тебя я призываю, смерть…
Яростный свисток.
4-й поэт принимает позу декламатора, но не успевает раскрыть рта, как раздаётся свисток.
5 – й п о э т. Когда я был ребёнком малым…
К а л и г у л а (кричит). Послушай, какая может быть связь между смертью и детством идиота? Отвечай!
5 – й п о э т. Кай, я ещё не кончил…
Пронзительный свисток.
6 – й п о э т (откашливается). Неумолимая, она бредёт…
Свисток.
7 – й п о э т (загадочно). Бесцветная и многословная молитва…
Прерывистый свисток.
Сципион выходит без таблички.
К а л и г у л а. Твой черёд, Сципион. Ты – без таблички?
С ц и п и о н. Обойдусь без неё.
К а л и г у л а. Тогда начинай.
Он перебирает во рту свисток.
С ц и п и о н (стоит совсем рядом с Калигулой, но не глядит на него. Устало.)
Поиски счастья, что снимает с человека вину,Небо в слепящем сиянии света,Прекрасное и страшное торжество,Моё безумие без тени надежды.К а л и г у л а (тихо). Довольно. (Сципиону.) Ты слишком молод, чтобы по-настоящему знать о смерти.
С ц и п и о н (глядя на Калигулу). Я был ещё моложе, когда потерял отца.
К а л и г у л а (внезапно отвернувшись). Эй, стройся! Плохой поэт – слишком тяжёлое испытание для моего вкуса. До сих пор я надеялся, что мы – союзники, и думал о вас как о последнем отряде моих защитников. Всё тщетно, отправляйтесь в стан моих врагов! Поэты – против меня, и это конец. Выходите строем. Проходя мимо, лижите таблички, чтобы стереть с них следы своих безобразий. Внимание! Шагом марш!
Ритмические свистки. Поэты, шагая в ногу, уходят направо, облизывая по пути таблички.
К а л и г у л а (очень тихо). Уйдите все.
У двери Кассий трогает 1-го патриция за плечо.
К а с с и й. Пора!
Сципион слышит это, в нерешительности останавливается на пороге и возвращается к Калигуле.
К а л и г у л а (зло). Ты можешь оставить меня в покое, как это сделал когда-то твой отец?
Сцена 13
С ц и п и о н. Я знаю, Кай, что всё бесполезно – ты уже принял решение.
К а л и г у л а. Уйди.
С ц и п и о н. Ухожу. Кажется, я всё понял. Ни у тебя, ни у меня, так на тебя похожего, нет никакого выхода. Я уеду отсюда, чтобы открыть причину всего этого. (Пауза. Он смотрит на Калигулу. С ударением.)
Прощай, друг! Когда будешь кончать со всем, не забывай, что я любил тебя.
Уходит. Калигула смотрит ему вслед. Движение. Однако он резко встряхивается и возвращается к Цезонии.
Ц е з о н и я. Что он сказал?
К а л и г у л а. Тебе этого не понять.
Ц е з о н и я. О чём ты думаешь?
К а л и г у л а. О нём. О тебе. Впрочем, это одно и то же.
Ц е з о н и я. Что?
К а л и г у л а (глядит на неё). Сципион ушёл – с дружбой покончено. Одному теперь удивляюсь: почему ты ещё здесь?
Ц е з о н и я. Потому что я тебе нравлюсь.
К а л и г у л а. Не поэтому. Если бы я тебя убил, то, наверное, понял бы, почему.
Ц е з о н и я. Прекрасный выход, можешь им воспользоваться. Но не лучше ли позволить себе хоть недолго жить свободно?
К а л и г у л а. Уже несколько лет я живу свободно.
Ц е з о н и я. Я имею в виду другое. Пойми же меня! Как, наверное, прекрасно жить и любить, оставаясь невинным.
К а л и г у л а. Каждый обретает свою невинность по-своему. (Пауза.) Однако убить тебя не помешает. (Смеётся.) Твоя смерть станет вершиной моей жизни.
Калигула поднимается и поворачивает к себе зеркало. Потом начинает ходить по кругу, словно пойманный зверь.
К а л и г у л а. Странно! Когда я не убиваю, я чувствую себя одиноким. Живые не в силах заполнить мой мир и избавить от скуки. Когда вы здесь, рядом – передо мной открывается безмерная пустота, которую никак не охватить. По-настоящему мне хорошо только среди мёртвых. (Калигула стоит лицом к зрительному залу, чуть наклонившись вперёд. Он словно забыл о Цезонии.) Они – настоящие, такие же как я. Они ожидают и торопят меня. (Качает головой.) Я часто веду долгие разговоры с теми, кто молил меня о пощаде и кому я велел вырвать язык.
Ц е з о н и я. Иди сюда. Положи мне голову на колени. (Калигула повинуется.) Тебе хорошо. Всё молчит.
К а л и г у л а. Молчит? Ошибаешься! Разве ты не слышишь лязг железа? (Раздаётся лязг железа.) И эти тысячи голосов скрытой ненависти?
Доносятся голоса.
Ц е з о н и я. Никто не посмеет…
К а л и г у л а. Глупость посмеет.
Ц е з о н и я. Она не убивает. Она уступает мудрости.
К а л и г у л а. Нет, Цезония, она – убийца. Глупость – убийца, поскольку считает себя оскорблённой. Меня убьют не те, кого я лишил отца или сына. Эти меня понимают, эти со мной. У нас во рту один и тот же привкус. Меня убьют те, кого я оскорбил и над кем надсмеялся. Против них у меня нет защиты.
Ц е з о н и я (горячо). Мы любим тебя, мы тебя защитим, нас ещё много.
К а л и г у л а. Всё меньше и меньше, и я сам в этом виноват. К тому же надо быть справедливым: против меня не только глупость, но честность и мужество тех, кто хочет быть счастливым.
Ц е з о н и я (та же игра). Нет, тебя не убьют. Небо испепелит их прежде, чем они к тебе прикоснутся.
К а л и г у л а. Небо? Бедная женщина… Нет никакого неба! (Садится.) Не понимаю, к чему столько любви сразу? Это не по нашему уговору.
Ц е з о н и я (поднимается и ходит по комнате.) Разве мне мало видеть, как ты убиваешь других, а надо ещё непременно знать, что убьют тебя? Разве мне мало обнимать тебя, жестокого, истерзанного, и вдыхать в себя запах убийцы? Каждый день я вижу, как в тебе умирает человеческий облик. (Поворачивается к нему.) Мне известно, что я – старая и некрасивая женщина. Но любовь к тебе настолько изменила мою душу, что теперь мне совершенно неважно, любишь ты меня или нет. Я хочу только одного: увидеть тебя, совсем ещё ребёнка, исцелённым. Ради этого я готова отдать свою жизнь.
К а л и г у л а (встаёт и смотрит на неё). Слишком ты здесь задержалась.
Ц е з о н и я. Да. Но ты всё равно меня оставишь?
К а л и г у л а. Не знаю. Знаю только, почему ты ещё здесь: из-за острых и безрадостных ночных наслаждений, из-за всего того, что тебе обо мне известно. (Он обнимает Цезонию, одной рукой чуть отведя её голову назад.) Мне – двадцать девять, совсем немного. Но сейчас, когда жизнь оказалась слишком затянувшейся, отяжелевшей и завершённой, ты – мой последний свидетель. Я не желаю отрекаться от своей постыдной нежности к стареющей женщине, которой ты стала.
Ц е з о н и я. Обещай, что оставишь меня.
К а л и г у л а. Не знаю. Самое ужасное это то, что нежность к тебе – единственное подлинное чувство, которое у меня сохранилось.
Цезония выскальзывает из его рук, Калигула следует за ней. Она прижимается к нему спиной, он её обнимает.
К а л и г у л а. Не лучше ли и последнему свидетелю исчезнуть?
Ц е з о н и я. Мне всё равно. Я счастлива от твоих слов. Почему бы нам не разделить это счастье?
К а л и г у л а. Кто тебе сказал, что я несчастен?
Ц е з о н и я. Счастье великодушно. Оно не может жить уничтожением.
К а л и г у л а. Значит, существуют два вида счастья, и я выбрал счастье убийцы. Ибо я счастлив. Было время, когда я решил, что достиг пределов боли. Но нет, оказалось, что можно идти дальше. И там, на самом краю, я нашёл бесплодное и могущественное счастье. Взгляни на меня.
Цезония поворачивается к нему.
К а л и г у л а. Цезония, смешно подумать, что в течение нескольких лет Рим боялся произнести имя Друзиллы. Все эти годы Рим ошибался. Я давно уже понял, что мне мало любви. Сейчас, глядя на тебя, я понимаю это вновь. Любить человека – значит стариться вместе с ним. Я не способен на такую любовь. Лучше Друзилла мёртвая, чем Друзилла старая. Принято считать, что особое страдание человеку причиняет мысль о смерти любимого существа. Нет, истинная его причина: мысль о том, что и печаль – преходяща. Даже горе лишено смысла. (Пауза.) Как видишь, и призрак любви, и горечь меланхолии оставили меня. Сегодня я свободнее, чем прежде: я освободился от воспоминаний и заблуждений. (Горестно смеётся.) Я знаю, что всё – преходяще. Как тяжело это знать! Из двух-трёх человек, которые пережили этот печальный опыт, каждый достиг своего безумного счастья. Цезония, ты досмотрела эту забавную трагедию до конца. Время пришло: занавес опускается.
Он подходит к ней сзади и обхватывает шею рукой.
Ц е з о н и я (в ужасе). Неужели эта жуткая свобода и есть счастье?
К а л и г у л а (медленно сжимает ей горло). Можешь не сомневаться. Без свободы я остался бы ограниченным самодовольным человеком, а благодаря ей обрёл божественную проницательность одиночества. (Он понемногу возбуждается и всё сильнее сжимает горло Цезонии, которая совершенно не сопротивляется. Он говорит, склонившись к её уху.) Я живу, я убиваю, я обладаю властью разрушителя, после которой власть создателя кажется простым кривлянием. Это и значит быть счастливым. Вот моё счастье: невыносимое освобождение, всеобщее презрение, кровь, ненависть, безмерное одиночество, радость ненавидимого убийцы, неумолимая логика, дробящая людские жизни… (Смеётся.) Логика, которая раздробит и тебя, Цезония, и доведёт до предела то бесконечное одиночество, которого я жажду.
Ц е з о н и я (слабо). Кай!
К а л и г у л а (возбуждённо). Довольно нежностей! Время не ждёт. Цезония, родная, время не ждёт!
Цезония хрипит и замолкает. Калигула опускает её на ложе и смотрит на неё блуждающим взглядом .
К а л и г у л а (хрипло). Ты тоже виновата. Но разве убийство – решение?
Сцена 14
Калигула в растерянности подходит к зеркалу.
К а л и г у л а. Калигула! И ты, ты тоже виноват. Чуть больше, чуть меньше – какая разница? Однако кто посмеет судить тебя в мире, где нет судьи и где все виноваты? (Прислонясь лицом к зеркалу, с глубоким выражением скорби.) Геликон так и не пришёл. Луна никогда не будет моей. Как горько сохранять разум и следовать своему долгу до конца. Как я боюсь конца! Лязг оружия… Это невинность готовит свой триумф. Почему я не с ними? Мне страшно! Как отвратительно: презирать чужую трусость и обнаружит её в собственной душе! Ничего, страху тоже придёт конец. Скоро, скоро, обрету я ту великую пустоту, в которой душа найдёт своё успокоение.
Калигула отходит и снова возвращается к зеркалу. Теперь он выглядит спокойнее.
К а л и г у л а (тихо и сосредоточенно). Всё кажется таким сложным, и однако же всё очень просто. Если бы луна стала моей, тогда бы всё изменилось. Но где, где утолить эту жажду? Какая душа, какой бог явит собой желанный источник? (Опускается на колени и плачет.) Ни в этом мире, ни в мире ином ничто не может меня успокоить. (Протягивает руки к зеркалу.) Впрочем, и мне, и тебе прекрасно известно, что мне надо. Мне надо, чтобы невозможное существовало. Невозможное! Я искал его на краю света, у пределов самого себя. Я протягивал к нему руки… (Кричит.) …я протягиваю к нему руки – и натыкаюсь на тебя! Ты всегда оказываешься передо мной – о, как я тебя ненавижу! (Пауза.) Неужели я избрал неверный путь и ничего не достиг? Неужели в моей свободе нет ничего благого? Геликон! Геликон! Где ты? Какая тяжёлая ночь! Геликон не придёт: мы навсегда останемся виновными.
Из-за кулис доносится лязг оружия и крики.
Г е л и к о н (показывается в глубине сцены). Кай, берегись! Берегись!
Невидимая рука пронзает Геликона кинжалом. Калигула поднимается, берёт в руки скамейку и, тяжело дыша, подходит к зеркалу. Он смотрит на своё отражение, затем, резко подавшись вперёд, изо всех сил бросает в зеркало скамейку.
К а л и г у л а (кричит). В историю, Калигула, в историю!
Зеркало разлетается вдребезги, и в тот же момент из всех дверей появляются вооружённые заговорщики. Калигула с безумным смехом корчит им рожи. Старый патриций вонзает ему кинжал в спину, Кассий – в грудь. Смех Калигулы переходит в икоту. Заговорщики наносят ему новые удары.
К а л и г у л а (смеётся и хрипит). Я ещё жив!
З а н а в е с
1944 г.
Жан-Поль Сартр
При закрытых дверях[2]
Действующие лица:
И н е с с а
Э т е л ь
Г а р с е н
С л у ж а щ и й
Сцена первая
Гарсен, служащий.
Гостиная в стиле ампир. На камине бронзовая статуэтка.
Г а р с е н (входит, оглядывается). Сюда?