– Нет, спасибо! – ответила Дарья почти грубо. На самом деле ей хотелось пить: при виде Алхимика у нее мгновенно пересохло в горле, – но услышанное так возмутило ее, что любезничать не возникало ни малейшего желания.
Вагон мягко качнуло, и перрон за окном поплыл. «Ну, вот и всё, – обреченно подумала Дарья. – Две недели с этим… нахалом! Господи, куда я влипла!»
«Нахал» между тем взял со столика пластиковый стаканчик, вынул из упаковки, налил воды и неторопливо выпил. Глаза Дарьи невольно приковались к его кадыку, двигавшемуся в такт глоткам. Она заметила как раз под ним три родинки, расположенные равносторонним треугольником – занятно…
– Надеюсь, вы не заняты выбором места, где чикнуть бритвой, пока я сплю? – поинтересовался Алхимик.
Дарья чуть не подпрыгнула и только тут осознала, что всё еще не отрывает глаз от его шеи, тогда как он уже отставил пустой стакан и насмешливо смотрит на нее.
– Что за глупости! – пробормотала она, краснея, и устремила взгляд в окно. – Лучше скажите, что вам от меня нужно!
– Вы невнимательно прочли письмо из «Логоса»? Нам нужна помощь в синхронном переводе.
– Пожалуйста, не корчите из себя дурачка! – вспылила Дарья. – В «Логосе» полно хороших переводчиков, в том числе русскоязычных. Я далеко не лучший специалист по синхронному переводу, у меня он даже в резюме не значится. Тем не менее, вы запросили именно меня, ведь это, конечно, вы рекомендовали меня Димитриадису. Итак, что вам от меня нужно?
– Вы умеете мыслить логически. Что ж, отвечаю: я не привык бросать химическую задачу, не решив ее.
– Что вы имеете в виду?
– Вы от чего-то бежите. И к чему-то стремитесь. Иначе бы вы никогда не появились в нашей лаборатории. Я хочу понять, что за реакция в вас идет. Мы с вами уже об этом однажды говорили.
– Зачем вам это? – вскинулась она.
– Любопытство ученого, если хотите. – Он слегка пожал плечами.
Дарья уже собралась разразиться тирадой о том, что она не подопытный кролик и не намерена удовлетворять Алхимикову тягу к знаниям… но вместо этого схватила вторую бутылку «Пруссы». Ставрос тут же ловко распечатал другой стаканчик и придвинул к ней.
– Спасибо, – пробурчала она. Ее рука слегка дрожала, когда она наливала себе воды. Осушив стакан торопливыми глотками, Дарья глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и сказала: – Допустим, вам удастся это выяснить. Что вам это даст? Вы химик, копаетесь в древних рукописях и рецептах. Какое вам дело до реакций в человеческих душах?
– Видите ли, одна из распространенных ошибок ученых, даже тех, которые считают алхимию не шарлатанством, а законной предшественницей современной химии, состоит в том, что они вычленяют в ней чисто химическую составляющую, а всё остальное отметают, как ненужный сор, мифологию, устаревшую образность. Для них драконы, львы, киммерийские тени и прочие алхимические термины – не более чем причудливые обозначения веществ, придуманные людьми, не ведавшими научно-методологического подхода. А задача исследователя, по их мнению – расшифровать этот средневековый код и реконструировать тот или иной рецепт, всего лишь химический рецепт, и только. Мало кто задумывается о том, что средневековый химик и химик современный видят мир по-разному. В новое и особенно новейшее время человечество накопило такую огромную сумму знаний и информации о мире, что это неминуемо повлекло специализацию каждой отрасли науки. Средневековые ученые были энциклопедистами, они знали все науки своего времени сразу, от литературы и истории до медицины и астрологии, причем великие люди обладали одинаково глубокими познаниями в каждой из них: автор философских сочинений мог одновременно быть алхимиком и астрологом, а практикующий врач – писать трактаты по истории или богословию. В наши дни подобное невозможно. Современный химик не будет таким же специалистом в литературе или физике, тогда как древнего алхимика интересовало устройство мира в целом: не только химия веществ, но и, так сказать, химия слов, образов, чувств, небесных сфер… Конечной целью алхимики имели не трансмутацию веществ как таковую – это всего лишь поделье. Настоящим делом было освобождение духа через материю и материи через дух. Алхимический рецепт заключает в себе несколько уровней. Описание собственно химической реакции – только один из этих уровней, далеко не единственный. К тому же алхимики не были последовательными мыслителями. Химия как наука – точнее, та протонаука, которая существовала в те времена – руководила ими лишь отчасти. Алхимия вообще самая туманная наука из всех, оставленных нам в наследство предками: тонкость, двусмысленность, парадоксы, широта, неоднозначность… Алхимическая литература богата, есть и просто сборники рецептов для конкретных задач – например, для окраски тканей или стекла, очистки жемчуга и так далее, – и в них разобраться чаще всего не так уж сложно. Но чтобы понять алхимический трактат, надо знать на высоком уровне психологию бессознательного, не говоря уж о собственно химии.
То, о чем говорил Ставрос, было настолько интересно, что возмущение Дарьи почти улеглось. Правда, она уже читала подобные рассуждения в книги об алхимии, однако в устах Севира всё это звучало как-то красивее и увлекательнее. Конечно, Алхимик повел себя нагло, но если в результате Дарью ждет две недели таких занимательных бесед, то, возможно, оно того стоит… О том, что будет твориться с ней после двух недель такого общения, она предпочитала не думать.
В дверь постучали, и улыбающаяся проводница, войдя, проверила билеты, сообщила код от замка на двери купе, спросила, не надо ли чаю или кофе, пожелала хорошей поездки и вышла.
– То есть вы хотите сказать, – заговорила Дарья после небольшого молчания, – что алхимия затрагивает все сферы человеческой жизни?
– Конечно.
– Хм… Похоже на толкование «Изумрудной скрижали» в одном романе… Но даже если так, почему именно меня вы выбрали… в качестве объекта исследования? Вы правы, у меня есть некоторые… внутренние проблемы, но, в конце концов, вас это никак не касается! И вокруг полно людей со всякими проблемами! Зачем вам именно я?
– Думаю, я могу вам помочь.
– Какая самонадеянность!
– Ученый должен быть самонадеян, иначе он ничего не добьется.
– И с чего же вы собираетесь начать? – насмешливо спросила Дарья.
– Для начала вы расскажете, почему пришли работать в лабораторию.
«Всё равно он от меня не отстанет, – обреченно подумала она. – Но, впрочем, почему бы и не рассказать… без лишних деталей, конечно! Может, он и правда посоветует что-нибудь полезное?»
***
Она вкратце поведала о том, что побудило ее испробовать профессию лаборантки. Ставрос слушал внимательно, глядя в окно – к несказанному облегчению Дарьи, которая поначалу боялась, что он так и будет непрерывно буравить ее обсидиановыми глазами. Когда она закончила, Алхимик какое-то время молчал, раздумывая, а затем промолвил:
– Вы чувствуете неудовлетворенность жизнью. Не самое плохое чувство.
– Но и не самое хорошее, – буркнула Дарья.
– Согласен. Но оно свидетельствует о том, что человек к чему-то стремится. Или что ему хотя бы есть, к чему стремиться. В отличие от человека, который всегда доволен собой и жизнью.
– Ну, недовольство недовольству рознь. Бывают люди, вечно всем недовольные, с ними пообщаешься, так подумаешь, что лучше б они были самодовольными добряками, – возразила Дарья, вспомнив свою сибирскую тетку.
– Да, но это обратная сторона того же явления. Брюзга точно так же не развивается внутренне, как и самодовольный. Но в вашем случае недовольство проистекает, скорее, из того, что ваши внутренние устремления не находят себе реализации в той жизни, которую вы ведете.
– Может, и так, но если я даже не понимаю, что это за устремления, как я могу найти пути к их реализации? – Дарья пожала плечами. – Ведь, например, как переводчик я вполне состоялась, и к чему тут стремиться, чем заняться? Пробовать себя в новых жанрах перевода? Но я это и так периодически делаю. Если б я еще сама была писателем…
Внутреннее напряжение постепенно ушло, и она слегка расслабилась: уж если им суждено провести вместе две недели и от этого никуда не деться, то стоит ли дергаться? Ведь отец Павел сказал: нервничать – только играть на руку демонам. Конечно, сейчас она вляпалась в искушение куда худшее всех прежних, связанных с Алхимиком, но ее вины здесь точно нет: разве могла она догадаться?! И всё равно ничего не изменишь, так не разумнее ли воспользоваться ситуацией? Ведь со Ставросом наверняка можно поговорить о массе интересных вещей…
– Вот, кстати, а как же творческие люди? – спросила она. – Неужели они творят свои шедевры из чувства неудовлетворенности? Или они всегда думают, что самое лучшее произведение еще не создано?
– И это тоже. Но дело не только и не столько в этом или в стремлении к славе. Творчество и наука – особые области. Неудовлетворенность в них это не какое-то туманное ощущение, а стремление вперед, в бесконечность и вечность, попытка ухватить неуловимое, объять необъятное, желание дойти до новых ступеней совершенства или до новых открытий, докопаться до еще больших глубин, измерить и взвесить вселенную еще точнее, выразить музыку небесных сфер еще ярче, достовернее…
Его глубокий голос хотелось слушать и слушать, а в сочетании с тем, что он говорил, эффект был попросту магическим. «Как есть алхимик!» – подумала Дарья. Казалось, не хватает только стен пещеры вместо купе, запахов сушеных трав и таинственных зелий, черной мантии на плечах Ставроса…
– Кстати, о науке, – сказал он. – Ведь у вас филологическое образование, не так ли?
Вопрос вернул ее к реальности.
– Э… да, – ответила она, с трудом отводя глаза от Алхимика. – Греческая филология. Новогреческая, – уточнила она.
– Доктор наук?
– Нет, что вы!
– Почему же нет? Ведь вы не вчера окончили институт.
– Знаете, у меня были… всякие обстоятельства… В общем, я даже и не думала ни о какой диссертации до сих пор.
– Почему бы вам не подумать об этом сейчас? Научная работа очень хорошо стимулирует. И успешно прогоняет всякие неясные чувства вроде неудовлетворенного желания.
Последние слова, особенно в сочетании с его колдовским голосом, прозвучали двусмысленно… Или ей это только показалось? Кровь опять прилила к ее щекам, и Дарья уставилась в окно, за которым бежали зеленеющие поля и покрытые лесом холмы Вифинии.
– Вообще-то я одно время думала о диссертации, – призналась она, – когда только приехала в Константинополь. Познакомилась с разными людьми и… В общем, я тогда подумала, что могла бы продолжить образование, но… боюсь, литературоведение – не та область, которая мне интересна для исследований.
– Почему? Ведь вы пошли учиться на филолога из определенных соображений, а не случайно.
– Да, но… когда я поступала, я ничего не знала ни о литературоведении, ни о диссертациях… Я и не думала ни о чем таком! Мне просто очень нравился греческий язык. Точнее, сначала я заинтересовалась Византией, потому и пошла на греческий. Я бы на древнегреческий пошла, но в Хабаровске не было такой кафедры. А потом, когда на третьем курсе началась специализация, нас разделили на лингвистов и литературоведов. Лингвистика для меня вообще темный лес, я едва зачет-то по ней сдала, поэтому я пошла на литературоведение. Сначала мне нравилось, но постепенно я поняла, что заниматься этим дальше – значит или изучать историю появления тех или иных текстов, или углубляться в их сравнительный анализ, или в истолкования… Читать писателя, потом критиков, пытаться выяснить, правильно или нет они его поняли, опровергать одних, поддерживать других, исследовать, кто и что оказывало на писателя влияние, рыться в черновиках, выяснять, что хотел сказать автор на самом деле… Но ведь толковать текст можно очень по-разному, даже взаимоисключающими способами! А писатель, если оставил черновики и дневники, то еще можно выяснить, что он имел в виду, да и то… в подсознание не залезешь… В общем, мне не захотелось посвящать себя этому. Переводить книги или обучать языку, по-моему, куда более полезное и благодарное дело!
– Да, гуманитарные науки – особая область… Быть может, для вас больше подошла бы история. Хотя… разве не интересно было бы вам анализировать, скажем, исторический роман на предмет его соотнесенности с реальной историей?
– Хм… – Она задумалась. – Это и правда может быть любопытно… Я очень люблю романы Кассии Скиату и, когда читаю их, часто думаю, откуда взято то или другое событие, характер, отношения героев… Я знакома с Кассией и знаю, что она старается основываться на реальных фактах, а там, где они неизвестны, придумывает так, чтобы создать видимость правдоподобия. Как она говорит, «и пусть кто-нибудь докажет, что этого не было на самом деле». – Дарья улыбнулась и посмотрела на Севира. Он слушал ее с интересом, положив руки на столик перед собой и сцепив длинные пальцы.
– Видите, быть может, вы еще не потеряны для литературоведения. Любая наука настолько широка, что каждый способен найти свою нишу и работать в этом направлении. На вашем месте я бы не стал отвергать такую возможность. Романы Скиату мне тоже нравятся. Истолкование «Изумрудной скрижали» в «Кассии», на мой взгляд, отличное. Как и сам толкователь.
– Там два толкователя. – Дарья улыбнулась.
– Философ и его женщина. Значит, все-таки один.
– Вы считаете, что без него она ничего не значила? – немного обиженно спросила Дарья.
– Нет, не считаю, но этот цветок раскрылся только в его руках. Это вполне очевидно, учитывая платонизм, соединение половин целого и прочие прекрасности, которыми набит весь этот роман.
В последних словах Дарье послышался легкий сарказм, и она быстро вскинула глаза на Ставроса. Вопрос сорвался с губ сам собой:
– Вы в это не верите или не довелось испытать?
Кажется, Алхимик чуть заметно напрягся, но в следующий миг уже расслабился и ответил с усмешкой:
– Просто я не витаю в облаках, в отличие от госпожи Скиату. Но женщинам вообще свойственно приписывать земным чувствам божественные атрибуты: вечность, бесконечность, неизменность, способность воскрешать мертвых и преображать мир… Особенно к этому склонны женщины, которые, – тон Алхимика стал особенно ядовитым, – сами никогда ничего подобного не испытывали.
– Откуда вы знаете, что Кассия испытывала, а что нет? – возмутилась Дарья.
– О, неужели вы не только знакомы с ней, но и знаете подробности ее интимной жизни? Быть может, она ушла в монастырь от несчастной любви и ее романы – всего лишь банальный способ сублимации? Я бы, впрочем, не удивился. – Ставрос усмехнулся и плеснул себе в стакан еще минералки.
– Какой же вы… – Дарья не могла найти слов от негодования.
– Какой? – лениво поинтересовался он. – Циничный, наглый, невежливый, самоуверенный, ядовитый, грубый, невыносимый, бесчувственный, бесцеремонный, бессердечный, бесчеловечный? Я могу продолжить.
– Не стоит, – сдержанно ответила Дарья. – Вы прекрасный автопортретист. Пожалуй, когда я встречусь с Кассией, расскажу ей о вашей рецензии.
– Что ж, я не против. – Уголки его рта дернулись в улыбке. – Но чтобы она не слишком огорчилась, можете сказать ей, что великий софист – один из моих любимых литературных героев.
Дарья рассмеялась. Все-таки общаться с этим человеком, при всей его странности и «невыносимости», было страшно интересно.
– Хорошо, – кивнула она. – Кассия будет рада, это и один из ее любимых героев тоже.