– Можете меня поздравить, я вчера получила развод. Так что я свободна, как птица, и рассмотрю подходящие кандидатуры на роль спутника жизни. – Она засмеялась.
Лейла была мусульманкой и соблюдала правила своей религии: носила хиджаб и постилась в Рамазан, а после работы нередко заходила в близлежащую мечеть. Одевалась она со вкусом, и Дарья иной раз размышляла о том, почему православные любители соблюдения традиций за столько веков не могли научиться повязывать платок так же красиво и изящно, как мусульманки, или так же удачно подбирать себе юбки, кофточки, жилетки. По крайней мере, у нее на родине традиционно одетые женщины часто походили на мешки или, в лучшем случае, на матрешек. В Византии подобный традиционализм встречался куда реже, но и здесь православные благочестивицы выглядели более мешковато, чем большинство мусульманок, особенно молодых. Возможно, потому, что слишком серьезно смотрели на женское тело как на предмет соблазна и старались не привлекать внимания к своей внешности? Дарья знала, что у них в приходе некоторые особо строгие матроны – к счастью, таковых было немного – осуждали ее за одежду, не скрадывающую формы… Но она не обращала на это внимания: насмотревшись на такое благочестие в Сибири, она совсем не хотела следовать той же модели поведения здесь, тем более что в Империи подобное было в целом не в чести.
После первых ахов и вопросов по поводу новости – разумеется, со стороны женской части коллектива лаборатории, мужская предпочитала дипломатично отмалчиваться – выяснилось, что двое детей Лейлы остались с бывшим мужем.
– Он их тебе не отдал?! – воскликнула Эванна. – Какой ужас!
– Почему ужас? – удивилась Лейла. – Я их и не собиралась забирать. У турок главное правило жизни: за всё ответственен папа! Он главный кормилец в семье и хозяин, поэтому и дети при разводе всегда остаются отцу. Это очень удобно: во-первых, ему легче их прокормить, во-вторых, разведенной женщине без детей легче снова выйти замуж. А новых нарожать недолго!
Эванна смотрела на нее округлившимися глазами. Остальные реагировали спокойнее: турецкие обычаи были достаточно известны, хотя Дарья всё же не понимала, как это можно вот так легко расстаться с собственными детьми.
– Это как-то слишком… прагматично, – заметила она. – Понятно, что ты сможешь с ними видеться в любое время, но неужели тебе совсем… не жаль? – Она хотела сказать «не больно», но не решилась употребить такое сильное слово. Лейла пожала плечами:
– Жаль, конечно, но… Вот честно, я не понимаю, почему у многих женщин такое сверхтрепетное отношение к этому! Может, у меня материнский инстинкт плохо развит, не знаю, но лично я прежде всего люблю мужчину, а потом уже всё, что от него, так сказать, исходит. Это, кстати, мужчины ценят! И греки, между прочим, я замечала – еще и ревновать будут, если внимание слишком переключишь с мужа на ребенка, они же эгоцентричны до ужаса! У меня подруга из-за этого как раз с мужем рассталась, сидит теперь одна с ребенком, замуж трудно выйти, звонит мне и плачется на жизнь… Ну вот, а когда любовь к мужчине исчезла, то уже и дети от него… Нет, я их люблю, конечно, но не до такой степени, чтобы повесить себе на шею. Кому от этого лучше? Одной вырастить их будет нелегко, а замуж попробуй выйди с такой обузой! А так и они при отце, материально обеспечены, и я могу дальше жить полноценной жизнью. По-моему, при разводе это лучший вариант из возможных.
– Как цинично! – воскликнула Эванна.
– Зато честно, – вдруг подал голос Ставрос, – и не лишено разумности.
– О! – округлила губы Лейла, а затем улыбнулась. – Как приятно, что вы меня поняли!
– Ну еще бы! Легко сделать понимающий вид, когда у самого… – возмущенно начала Эванна, но осеклась под пронзительным взглядом Алхимика.
– Я бы не советовал рассуждать о том, о чем вы не имеете понятия, госпожа О’Коннор, – холодно сказал он. – Во-первых, это ненаучно. Во-вторых, глупо. В-третьих, у вас самой пока нет не только детей, но и мужа, так что вряд ли вы способны здраво судить о материях, о которых даже женщины, имеющие всё это, часто судят весьма нездраво.
– Вы… – выдохнула Эванна.
– Страшный циник и хам. Для вас это новость? – насмешливо спросил Ставрос.
– Мальчики, девочки, не ссорьтесь! – примирительно сказала тетя Вера. – Разные бывают ситуации и способы выхода. Зачем навязывать свое понимание всем подряд? Если отец может хорошо воспитать детей и позаботиться о них, так почему бы им не жить с ним?
– Вот и я так думаю, – кивнула Лейла. – Вообще не знаю, почему европейцы считают, что дети должны непременно оставаться с матерью, а иначе ужас-ужас. Ну, хочется детей, роди еще, какая проблема! Я вот лично вовсе не собираюсь останавливаться на достигнутом. А моим мальцам с отцом точно будет лучше!
Эванна пришибленно молчала. Дарье стало жаль ее, и она украдкой взглянула на Алхимика: что он имел в виду, осадив ирландку? Неужели он когда-то всё же был женат?..
– Знаешь, Лейла, я бы тоже не отдал сына жене, если б она от меня ушла, – внезапно произнес Контоглу. – Тут я твой расклад поддерживаю.
– Ты лучше гляди, как бы она не прознала про кое-что да и впрямь не ушла, – пробурчала тетя Вера.
Дарья едва не поперхнулась чаем, но Алексей только басисто расхохотался: похоже, тетя Вера одна имела здесь право безнаказанно – и без всякого эффекта – попрекать начальника за аморальное поведение.
– Вера, твои понятия давно устарели! – заявил Контоглу. – Или, если хочешь, у тебя слишком узкий взгляд, которого нынче далеко не все придерживаются. Уверяю тебя, мое «кое-что» – самая последняя причина для моей драгоценной половины меня покинуть!
– Просто какие-то Марк и Марго, – пробормотала Эванна, вспыхнув. Похоже, ее потрясло услышанное во время этого чаепития.
Дарья испытывала сходные чувства: она не могла и вообразить такой ситуации, чтобы, узнав об интрижках мужа на стороне, она посмотрела бы на это как на невинное развлечение, не мешающее счастливой семейной жизни. А получается, бывает и такое?!..
– Может быть, вы поддержите и эту прекрасную теорию, господин Ставрос? – вдруг ядовито спросила ирландка. – Широкий взгляд! Ведь вам это должно быть так близко!
– Пошлость – последнее, что мне может быть близко, – процедил Алхимик, резко поставил чашку на стол и поднялся. – Спасибо за чай и компанию, но мне уже пора к своим трансмутациям. – И он стремительно вышел из «трапезной».
***
Придя домой, Дарья отпустила няню – дети недавно были накормлены обедом и уложены спать, – включила ноутбук и залезла в «Сетевую Энциклопедию Византийской Империи», чтобы найти там сведения о Севире Ставросе. Они оказались скудны: ни о какой прежней женитьбе и детях не было и помина, да и вообще ничего не говорилось ни о семейном положении Алхимика, ни о его родителях или родственниках – впрочем, о живых людях подобные сведения указывались в СЭВИ только с их согласия. Родился, учился, защитился, научные достижения, ссылка на список публикаций, и это всё. Ставрос окончил школу с химическим уклоном, но потом в Антиохийском Университете изучал историю Византии, а химией занялся спустя несколько лет. Две защищенных диссертации, общее количество публикаций перевалило за полторы сотни.
Внезапно Дарья ощутила легкую зависть и впервые за несколько лет подумала о том, что она тоже могла бы заниматься научными исследованиями, если бы только… имела другую специальность? Поступая на греческое отделение Хабаровского Университета, она руководствовалась прежде всего интересом к Византии, а литературоведение позже выбрала специальностью просто потому, что лингвистика ей казалась головоломной и скучной. Но к концу учебы она поняла, что занятия литературоведческими изысканиями ее не слишком привлекают, а затем началась монашеская жизнь… Обустраиваясь в Империи, Дарья поначалу задалась вопросом, не следует ли продолжить образование, но… Исследовать византийскую литературу ей, приезжей, когда она, как выяснилось за первый месяц пребывания здесь, даже не особо знакома с предметом? О многих известных здешних писателях, особенно современных, в Сибирской России и не слыхивали… Дарья решила, что в любом случае надо для начала глубже изучить византийскую словесность. Но потом она вышла замуж, родился первый ребенок, и стало как будто не до того…
«Нет, – подумала она, разглядывая фотографию Ставроса на страничке энциклопедии: он был снят на фоне огромной таблицы химических элементов, наверное, в учебной аудитории, выражение его лица было чуть ироничным, – теперь уже поздно спохватываться, наверное. У меня ни навыков научной работы нет, ни публикаций, пока это еще я чего-нибудь добьюсь… А главное, я сама не знаю, чем могла бы в этой области заняться. Хорошо вот Лари: она всё давно поняла, защитилась, работает…»
Дарья вздохнула и закрыла окно СЭВИ. Мысли текли лениво, принимая, однако, неожиданные направления. Она вдруг задумалась о том, как долго муж будет блистать на бегах и скачках и чем займется, когда окажется вытесненным с арены ипподрома возницами помоложе. В самом деле, век профессионального возницы не так уж долог – еще лет пять, максимум десять, а там придется подумать о других занятиях. Правда, Василий смеется, что, «выйдя на пенсию», будет тренировать молодых, но… насколько это серьезно? Неужели он хочет всю жизнь провести вот так, на ипподроме? А ведь он окончил Политехнический институт, знает программирование, но им почти не занимался, только веб-дизайном, да и тот сейчас забросил. Говорит, что это ему неинтересно, а институт он выбрал по совету отца – точнее, фактически по требованию, которому подчинился для успокоения родителя, боявшегося, как бы сын «со своими лошадьми последние мозги не растряс». Самому Василию было, в сущности, всё равно, какое образование получать: он тогда мечтал лишь о Золотом Ипподроме и Великом призе… Пожалуй, только гибель отца и необходимость содержать мать и сестер вынудили его применить на деле полученное образование, но не загнали в офис: свобода и лошади дороже. Это очень понятно, но все-таки что же будет дальше? Слава победоносного возницы и до старости обучение молодых амбициозных любителей лошадей?..
Дарья вдруг поняла: ей совсем не хочется, чтобы сын, подросши, так же увлекся лошадьми, как в свое время Василий. А ведь, пожалуй, такая опасность есть: Максим во все глаза смотрел на репортажи со столичных бегов и скачек – да и мог ли он не смотреть, если там то и дело выступал отец! – а любимыми игрушками сына были лошадки, квадриги и всадники… Но нет, это несерьезно. Пусть Василий – «возница от Бога», как повторял Аристидис, это вовсе не значит, что и сын будет таким же. В общем, надо покупать Максу с Дорой побольше развивающих игр и стараться расширять их кругозор, особенно когда они научатся читать… Собственно, читать их уже можно начинать учить со следующего года! А у Доры вроде бы есть способности к рисованию…
«Интересно, что там за „Марк и Марго“ такие?» – подумала Дарья. После чаепития Эванна на ее вопрос ответила, что это фильм, и добавила: «Тебе, думаю, не понравится». Но Дарья решила это выяснить сама и забила название в поиск. Получив кучу ссылок на кино-сайты и пойдя по одной, она выяснила о фильме такие подробности, что, покраснев, поскорей закрыла всё и пошла на кухню выпить кофе. «Неужели Эванна такое смотрит? Зачем?!» – подумала она и постаралась выкинуть фильм из головы. Это удалось почти сразу, поскольку один из увиденных кадров по ассоциации вызвал у нее в памяти эпизоды уже из реальной жизни: длинные пальцы, скользящие по странице книги, задумчиво поглаживающие керамический бок черной чашки, замирающие в воздухе в нескольких сантиметрах от ее руки, – последнее случилось сегодня в самом начале разговора с Лейлой о судьбах разведенной женщины, когда Дарья одновременно с Алхимиком потянулась к вазочке с печеньем. Последующее бурное обсуждение вытеснило из памяти этот эпизод, но теперь Дарья вспомнила его ясно – и внезапно по ее телу снова пробежал трепет.
«Господи, что же это такое?!..»
Она быстро сняла с плиты вспучившийся коричневой шапкой пены кофе в маленькой турке и, налив в чашечку, поскорей поднесла к губам, словно ища в этом спасение от странных мыслей и чувств, которые ее донимали.
«Определенно, работа в лаборатории влияет на меня как-то… не так, как я предполагала. Может, лучше уйти? Они, конечно, хорошие люди, но… кто жене изменяет, кто детей оставляет, кто эротику смотрит… Это совсем другой стиль жизни, я так жить не собираюсь, и что тогда я могу найти там по-настоящему полезного? Тоска-то не исчезает! Может, попробовать другое средство? Тем более, что тут еще и это…»
«Этим» Дарья называла странные ощущения, которые вызывал у нее Ставрос. Она не могла подобрать для них определения, и они ее пугали. Что, если б об этом узнал муж? Конечно, он бы сразу велел ей уволиться! А раз так, то нужно уволиться самой, не дожидаясь чего-то еще, разве нет?
Дарья взглянула на часы и увидела, что скоро уже придет Василий – он обещал сегодня вернуться довольно рано, – а значит, надо намолоть кофе для него. Возвращаясь с ипподрома, Василий любил выпить кофе, а потом поваляться на диване с книжкой или поиграть с детьми. Достав с полки ручную кофемолку и засыпав туда зерна, Дарья подумала: «И почему он так любит ручной помол? Ведь ничем же он не отличается от обычного…» – по крайней мере, ничем существенным, как ей казалось. Конечно, ей не тяжело намолоть кофе для любимого мужа. Только вот… почему тогда, на дне рожденья Фроси, принцесса спросила, любит ли Дарья молоть кофе в ручной кофемолке, а Лизи съязвила насчет медитативности этого процесса?
Она сама не знала, отчего ей вспомнился этот эпизод. Раньше она над ним никогда не размышляла – да и к чему, если в тот же вечер они с Василием объяснились в любви и начался один из самых радостных и светлых периодов в жизни? Но теперь при воспоминании о том разговоре ей вдруг стало неприятно – пожалуй, еще неприятнее, чем было тогда, когда он происходил на деле. Тогда она просто смутилась от явной насмешливости обеих девушек, а сейчас ей подумалось: «Неужели он всем им дал понять, что ему нравится кофе ручного помола? Получается, любовь к этому процессу была… визитной карточкой для будущей невесты?» Дарья испугалась этой мысли и ожесточенно завращала ручку, но внезапно остановилась. «А если купить электрокофемолку на жерновах? Интересно, отличит ли Василь ее помол от этого? Может, не такой у него и тонкий вкус на самом деле?» Она усмехнулась и, отставив кофемолку, поднялась и подошла к окну. Нет, с ней определенно творилось что-то не то. Странные мысли, непонятное раздражение… Или это видоизменения всё той же тоски?
Перед окнами, над террасой соседнего пятиэтажного дома, кружили чайки. Дарья рассеянно следила за их полетом. Вот они описывают круги друг под другом, вот разлетаются, поднимаются, сближаются, словно в причудливом танце… и снова разлетаются, едва не соприкоснувшись крыльями…
Дарья вздрогнула. Самым непонятным в сегодняшнем эпизоде с вазочкой было то, почему, взяв любимое ореховое печенье, она не сразу убрала руку, а на секунду замерла – точно ожидая, что остановившиеся рядом в воздухе пальцы Алхимика продолжат движение… и коснутся ее.
***
Она не уволилась. Приближались Рождество и новый год, на работе весело готовились к их встрече, тем более что двадцать третьего декабря отмечалась еще и годовщина открытия лаборатории, и Дарья понимала: если она уволится прямо сейчас, это обидит коллег и к тому же, вероятно, создаст им трудности с поиском замены. «Поработаю еще хотя бы до середины января, – подумала она. – А то неудобно получится, если я уйду в такое время».
По случаю праздников сотрудники здесь традиционно обменивались подарками, а кто кому будет дарить, решал жребий. Бумажки с записанными именами распределили по двум мешочкам: в лаборатории было равное количество мужчин и женщин, поэтому мужчины делали подарки женщинам и наоборот; кто чье имя вытянул, не раскрывалось до момента вручения подарков. Дарья молила Бога, чтобы ей не достался Контоглу, и, вытянув бумажку с именем Аристидиса, обрадовалась: «Какое счастье! О подарке ему даже думать не надо! Подарю альбом с фотографиями и автографом Василя, и он наверняка придет в восторг». У них дома было множество фотографий с бегов и скачек, и сделать красивую подборку не составило труда. Василий смеялся, узнав, как жена решила осчастливить ученого поклонника его таланта, и с удовольствием расписался на форзаце альбома. «Конечно, не ахти какой роскошный подарок, – думала Дарья, – но для Аристидиса это точно будет равноценно куче золота!» Вообще же, по словам Эванны, от мужчин следовало ожидать дорогих подарков: все они зарабатывали хорошо и не скупились на подношения сотрудницам в случае торжеств.