– Мальчики нашего времени были настоящими мужчинами, – я продолжила беседу, – тебе, наверное, один раз только и попало. И то по ошибке, может быть…
– Да… наверное, ты права… – улыбнулся Искандер.
* * *
Осенние дни бывают разными. Часто идёт моросящий дождь. Капли его такие же разные, как и мы. Одна мне на ресницы садится, другая на лицо Искандера, а третья сразу падает на землю… Хоть нас и много, и мы разные, и учимся в школе соседней деревни, а родная деревня для нас всех одна. Наша деревня. Всё лето мы собираем ягоды в её лесах, пасём коров на её лугах, осенью собираем урожай на её широких полях…
– И как государству повезло же с вами, вы и нас перегоните, – со смешком в голосе проводил меня дед на работу…
А Искандера в тот день провожала чужая тётя. Пожелала нам доброго пути, а сама, несмотря на холод и дождь, осталась стоять у ворот. «Отец привёл ему новую мать», – прошептала мне на уши соседка Савия.
Сердце моё сжалось. Стало очень жалко Искандера. Мы же в тот день на уроке прочитали сказку «Мачеха»…
Дождь моросит и моросит. Куртки тонкие, все без перчаток. Ах нет, не все, оказывается… У Искандера на руках были перчатки. Совершенно белые… Пальцы его нервничали, не знали что делать, как тогда, после смерти матери. Это было заметно даже в перчатках. Когда мы подошли к окраине деревни, я обернулась назад и увидела, что та тётя всё ещё стояла у ворот и провожала нас взглядом. В сером тумане она казалась белой тенью.
Подъехала машина. Все погрузились в кузов и выехали по грязной дороге в картофельное поле. Дождь всё ещё моросил.
– Ай-яй, ребятки, неужели сможете что-нибудь в такой грязи сделать? Да и дождь холодный… – сказал шофёр дядя Фаргат.
– Может, не будем заходить в поле? – Учительница задумалась и с грустью посмотрела на нас. – Давайте, не будем. Поехали обратно.
А мы стали смеяться, толкать друг друга, чтобы согреться. Только Искандер стоял в сторонке и смотрел на свои руки в белых перчатках.
Мы снова полезли в кузов. Только Искандер оставался без движения, уставившись на свои руки.
– Подождите. Я хотя бы замараю перчатки жены отца, – и обеими руками полез в грязь…
У меня потемнело в глазах. Даже учительница ни слова не смогла вымолвить. Мы все знали, как он любил свою мать. Поэтому, жалея, его старались угощать тем, что приносили из дома. Но он почему-то не брал наши блины и лепёшки. Конечно, кому понравится выпечка из чужих рук, тем более когда нет своей матери?!
Хотя иногда Искандер оставался в стороне, словно ландыш в тени, он всё равно не любил одиночество. А дома, где стала хозяйничать чужая тётя, он, наверное, почувствовал себя одиноким. Однажды я подслушала разговор соседки с мамой. Искандер как-то под подушку спрятал краюху хлеба и уснул. А утром в школу побежал. Молодая жена отца стала убираться и нашла этот кусок хлеба…
Мачеха об этом рассказывала сквозь слёзы. И в деревне народ разный, кто-то от всей души жалеет, а кому-то всё равно. Но Нурхаят-апа, говорят, сказала, что приняла пасынка, и, перед Всевышним дала слово, что будет любить его как своего сына…
И правда, в деревне о ней все говорили только хорошее. Наверное, и рассказывали любя. Деревня не сразу оценивает чужака, а только по происшествии времени, по поступкам даёт молодым невестам оценку.
Зимой, в выходные, мы катаемся на санках. Горка перед воротами искандеровского дома всегда бывала выше наших, поэтому все собирались около них. Через некоторое время со стороны дома распространяется запах испечённых блинов и раздаётся ласковый голос:
– Сынок, зайди уж, замёрз, наверное, да и блины готовы… согреешься и снова выйдешь…
Это бывала тётя Нурхаят.
А остальное мы видели сами: в школе, когда мы приносили лепёшки, Искандер – треугольники, когда мы ели блины, он вытаскивал из своей сумки кыстыбый[7]… Иногда ему хотелось и со мной поделиться.
– Лейла, обернись, пожалуйста, на, угощайся, – сам торопясь делит кыстыбый на два кусочка и протягивает мне.
– На, поешь, вкусно очень…
Я не беру кыстыбый. У меня есть своя мама…
* * *
Лампы ресторана смотрят на меня с укоризной. Я для них чужая. Временами они кажутся далёкими как звёзды. Да и сама на них смотрю нехотя.
– Я каждый год на Сабантуй[8] приезжаю. Как спонсор… Неужели ты не видела меня ни разу? – Искандер ждёт ответа, прервав мои воспоминания.
В нашей деревне Сабантуй проходит на райском местечке – на лугу нашего детства. Его со всех сторон окружают леса, словно сторожа, высятся горы…
– Если даже и приезжаю, я не хожу туда. Там не бывает моих духовных друзей.
Как и следовало ожидать, не понравился мой ответ ему. Промолчал. Он и сам хорошо знал, что на Сабантуй в последние годы ходят спонсоры и те, которые на что-то надеятся от них.
Слово «спонсор» напомнило мне о мечети, возвышавшейся в нашей деревне. Построил её Искандер. Жена его Гулькай иногда приезжает и даёт уроки религии.
– Односельчане тебя зауважали за мечеть, благодарны тебе, – продолжаю беседу. – Сама слышала.
– Правда? Неужели так говорят?! – глаза его загорелись.
– Ну да, так и говорят. Давай попросим одного журналиста, пусть напишет о тебе, вся республика узнает, – говорю я, – добро должно возвратиться добром… не правда ли?
Искандер громко рассмеялся. Потом наклонился ко мне и шёпотом сказал:
– Пожалуйста, Лейла. Не пиши об этом, а то станут проверять каждый кирпич.
Я растерялась. Полагала, что все мечети строятся из халяльного кирпича. Стало неловко от своей наивности.
– Может, в деревню проложить асфальт? – продолжил Искандер, – сосед Ихти-агай каждый раз об этом просит, – он, сам того не замечая, опять погладил набитый деньгами карман, – и родник можно будет повернуть в сторону деревни…
Когда услышала про Ихти-агай, я рассмеялась. Он был у нас шутником, каждый раз, когда я приезжала, твердил и мне, что будет просить Искандера проложить дорогу. И добавлял: «Времена порченые, а дороги прочные…» Про это я промолчала.
– Да и на кладбище невозможно проехать. Там и мой папа, и твои родители лежат. Все наши бабушки-дедушки, вся деревня… Если зайдёшь туда, то кажется, что ты один блуждаешь на этом свете, – сказала я, вспомнив, как кладбище с каждым годом расширяется, а деревня будто становится меньше.
– Да… – его голос дрогнул.
На крыше ресторана плясали дождевые капли. На улице усиливался дождь.
– Надолго ли испортился день? – Искандер вопросительным взглядом посмотрел на меня.
– У осени разные дни, – ответила я.
– Да…
* * *
Наконец-то, и мы выросли. Перешли в восьмой класс. Ленты с волос упали. Чтобы не отставать от одноклассниц, и я отрезала свои косы. Единственная нить с Искандером была порвана, он уже не мог играть моими лентами…
Мы всё так же выезжали на колхозные поля собирать картошку. Разными бывают осенние дни. Часто идёт моросящий дождь. Все залезаем в кузов машины. Дрожим от холода, от ветра. Искандер прижимается ко мне.
– Лейла, – шепчет он, – замёрзнешь же… иди сюда, повернись ко мне спиной, почувствуй тепло моей груди…
Я закрываю глаза. Мне стыдно. Хорошо ещё, мама не слышит. В восьмом классе классным руководителем у нас стала моя мама. Каждого своего ученика она тёплыми пожеланиями проводила, помогла выбором профессии. Меня, которая училась на «отлично» и как пять пальцев знала химию и биологию, она видела только врачом. А я выбрала другой путь… выбрала творческую профессию. Только удачно ли?..
* * *
– Мне дорогу показала твоя мать, Лейла. «Ты, Искандер, наверное, станешь инженером. Математику знаешь. Да и сам выглядишь как инженер», – говорит однажды. Я даже не представлял, что это за профессия. При поступлении в строительный институт так и сказал, не знаю, что за специальность, но посоветовала учительница… Поступил… Выучили… Лейла, скажи, может, ей нужна помощь? – Вдруг он спросил о моей матери, и снова потянулся к карману с деньгами. Но тут же убрал руку обратно. Кажется, Искандер уже и сам устал от своих денег… – Что ей нужно? – повторил свой вопрос.
– Я откуда знаю? Мы всё ей привозим, – сказала я, – она там же, на Центральной улице живёт…
«Спроси у неё самой», – хотелось мне добавить. Он сделал вид, что не понял намёка. Я только обрадовалась. Выпускников у мамы много. Немало и таких, кто часто приезжает к ней проведать её…
– Я сам тоже на окраине города живу. Лес рядом. – Искандер изменил тему. – И собака не на привязи, бегает по двору в своё удовольствие.
– Не боитесь, что кого-нибудь укусит? – спросила я.
Искандер лишь засмеялся, и я тоже присоединилась к нему. Я, оказывается, дом Нурхаят-апа представляю себе. Мы ведь на мир смотрим через разные очки. Вдруг вспомнилось, как Нурхаят-апа рассказывала о том, как и где живёт Искандер, что у него трёхэтажный дом – словно ханский дворец. Я тогда от души, громко смеялась… ещё переспросила, как называется улица, она повторила, улица Нуворишей. Она тогда добавила, что Искандер часто приезжает и помогает им…
Осенние дни бывают разными. На крыше пляшет дождь. Дождевые капли тоже разные.
– Ты даже виноград не поела. Давай, я тебе торт закажу, – вдруг сказал он. И назвал имя одного государственного чиновника, который любил такой торт. Мне показалось, что Искандер искренне хотел мне угодить.
Несмотря на моё сопротивление, большой и красивый, украшенный цветами торт вынесли на стол.
– Ладно, дома всей семьёй угоститесь, – в заключение сказал Искандер.
* * *
– Послушай, Лейла. Ты сегодня меня вернула в юность. Я же за все двадцать пять лет, как мы уехали из деревни, в годы молодости не возвращался. Оказывается, так весело и хорошо там! Спасибо тебе, Лейла! – Он замолчал, потом вымолвил: – Знаешь, Лейла, я увидел единственного человека, который не изменился за все эти годы… Как может такое быть, а?
– Помнишь, когда из школы возвращались, зайцы… летом серые, зимой белые… – я вспоминала ещё и ещё.
– Да. Они нас даже не боялись и постоянно выбегали на дорогу… Лес шумел… Деревья о чём-то шептали… И в сторону леса катится белый колобок… – Он опять заблудился в своих мыслях. – Вспомнил я ту притчу, Лейла. Вспомнил, как рассказывала наша учительница… Эх, были, оказывается, счастливые времена!
Юность, и правда, сама по себе прекрасна. Всё в мире кажется без изъяна, потому что там есть любовь, там есть мечта. Любовь окрашивает мир в яркие тона, мечта бережёт её от разрушений.
Дождь разошёлся вовсю. По оконному стеклу машины стекают капли. Через следы капель небо кажется хмурым: все тучи плывут в сторону нашей деревни…
Я тогда ещё заметила точно такой же джип, но не обратила особого внимания. Вдруг она нас стала объезжать…
Искандер очень зло и громко заматерился. Даже зрачки его глаз увеличились, заметила я в зеркале.
– Останови, я сойду, – сказала я, не зная, что делать.
– Извини, Лейла! Сейчас заедем к тебе на работу. Возьмём твоё пальто. Потом я тебя отвезу домой, – затараторил он. – Прости меня. Я же Искандер… Ты же меня знаешь, Лейла…
Ну и угораздило же меня!.. Мама же всегда твердила, что осень требует одежду, а весна – еды на дорогу…
Я так и не поняла, что случилось… Я же видела ту машину ещё тогда… Зачем-то мне нужно было увидеть её пораньше…
Мне всё не верилось: неужели Искандер так матерился? Это он? Может, потому, что я не позарилась на его деньги? Или я просто копаюсь в его поступках? Нет, всё-таки разрыв с юностью губит человека. Но и разум тоже, – я старалась оправдать Искандера.
– Вот из туннеля и вышли, – сказал он, когда мы подъехали к моему дому.
Я задумалась и спросила:
– И кто же из нас слепой?
– Каждый ищет дорогу по-своему, – ответил Искандер.
* * *
– Мама, а ты почему розы в воду не поставила? – я проснулась от голоса дочери. – И папа не поставил, и брат не увидел…
У нас с мужем полное взаимопонимание. Друг от друга нет никаких секретов. Искандер проводил меня до дверей квартиры. Я пришла с красивым большим тортом и букетом. Искадера и муж хорошо знает. Раньше мы, при социализме, все вместе на одном автобусе до деревни добирались… А потом начал зарождаться капитализм и Искандер создал своё ООО. Пересел в личный автомобиль. Сейчас уже имеет своего водителя. Мы остались верны своему государству, которому доверяли…
Мы с мужем оба уснули, обсуждая мою встречу с Искандером. В окно бился осенний дождь. Даже сквозь сон я слышала его. В такую ночь наше детство казалось сладким сном…
Когда я встала и вышла посмотреть, я поразилась: на тумбе лежала целая охапка завядших ярко-красных роз…
Осенние дни бывают разными. А сегодня мой дом показался мне таким светлым: несмотря на то, что небо было хмурым и не переставая шёл дождь, окна будто улыбались, излучая воспоминания детства.
Бык
Живой мир имеет свою мелодию. Весной она особенно чувствуется. Каждое живое существо смотрит на мир по-своему, с надеждой на долгую, светлую жизнь; и по земле распространяется мелодия свободы, воли.
Солнце с любовью дарит своё тепло каждому живому существу на земле. Молодые листочки, недавно появившиеся из почек, качаются на весеннем ветру и тихонько лепечут. А ласковый и нежный ветерок катится и катится по земле тёплым комочком, даря всему живому свой свежий аромат. Слышится звук нового, недавно сплетённого пастухом кнута.
В один прекрасный летний день в деревню спускается колхозный бык… И в начале улицы слышится его немного грустное, но гордое мычание:
– М-м-м…
А сам он такой грозный и очень страшный!
Нет-нет, в день выхода стада на пастбище его ещё не выпускают из фермы. Ждут, чтоб коровы успокоились. Пока он, такой громадный и тяжёлый ходит около своего колода, гремя толстой цепью на мощной шее.
Первый день, когда уходит стадо на пастбище, выглядит радостным. Как и все люди, точно так же и весь животный мир – коровы, тёлки, овцы, тоже стремятся на волю. Коровы мычат на своём никому не понятном языке, будто медведи после долгой зимней спячки… И кажется, что вся жизнь в деревне становится взаимосвязанной с этими таинственными моментами, когда провожают и встречают стадо.
В день выхода стада моя бабушка почему-то тихонько плачет. Из её глаз слёзы так и льются. Может, радуется весне? Или думает о том, что с каждой весной проходит и её жизнь?.. Наверное, сама знает… Ведь и провожает, и встречает стадо только она.
Может быть, всё-таки радуется, что повторяется весна жизни…
Проводы домашних животных на пастбище. Первый день… Для птиц во дворе не остаётся места, они разбегаются в разные стороны. Куры с громким кудахтаньем ищут, куда спрятаться. Петух взлетает на сарай и недовольный творящимся безобразием, оповещает вокруг:
– Ку-ка-ре-ку-у-у!
Пахнет молоком и зелёной травой. Бабушка выносит корочку хлеба с солью и даёт корове. На рога завязывает красную повязку. Кудрявые и с красными бантиками барашки бегают возле бабушки. А она гладит их и бормочет себе под нос: «Прячься от медведя, от волка беги, от совы проси пух!»
– И-и, видишь, дочка, как твоя бабушка делится со всем животным миром своим душевным богатством! – мама с любовью улыбаясь наблюдает за бабушкой.
А животные, выходя со двора, сразу же наклоняются к молодой травке, принюхиваются, шумно вздыхают и медленным шагом направляются в сторону пастбища…
И вот в один из дней в деревню спускается бык с колхозной фермы… Он уже устал от жизни в грязном сарае, скорее хочет на волю. Да и кому захочется всё время жить на цепи?
Вот он, почуяв волю, гордо вскидывает голову и издаёт негромкое, но слышное на всю деревню утробное мычание. Вся улица затихает. До сих пор чувствовавшие себя хозяевами и вольно бегавшие собаки исчезают с улицы. Они узнают его голос издалека, кажется, что на деревню идёт напасть… Его никому не остановить – ни людям, ни собакам. Запираются все ворота. И когда только люди успевают прятаться…
Бык останавливается перед окнами, своими копытами роет землю, в разные стороны летят комки…