– И все? – недоверчиво спросил «дохтур».
Я вновь прошлась по району малого таза и брюшины. Боли в пояснице могли означать проблемы с почками, кишечником и даже сладкой парочкой желчный-поджелудочная. Но со всем этим ливером у бабки в данный конкретный момент никаких критических отклонений не наблюдалось. Ну, повышенная кислотность, ну песок в почках, ну гастрит. Но все в пределах допустимой нормы.
Видимо, я что-то пропустила. Не учла какой-то фактор. Странно. В любом случае, красного очага воспаления не было нигде! И что тогда с бабкой? Фантомные боли? Я даже приблизительно не представляю, как они выглядят в ауре, это на третьем курсе проходят, а мы только на втором… Знаю только, они где-то в мозгу… Так может, ей вовсе не поясницу, а голову надо лечить?
Я вознамерилась было на свой страх и риск влезть в черепушку, но контакт резко и грубо прервался – меня ощутимо ударило в грудь волной отдачи, и я, пошатнувшись, опустилась на табурет, который как для меня и стоял.
– Ну что, – деловито сказал Поэт, – будем, бабушка, лечить ваш прострел. Кирпич есть?
– Какой кирпич? – опешила бабка.
Лицо ее от изумления вытянулось, и большинство морщин бесследно исчезли.
– Обычный кирпич. Со стройки можно стырить или попросить кого, чтоб стырили. Вы, бабушка, его нагрейте на печке и к пояснице приложите. Проверенное средство. Как рукой снимает.
– Поясницу, – добавила я. – Особенно если никакой боли и в помине нет.
– А вот и есть, – неожиданно злобно отрезала Настасья Изявна. – Нечего без спросу по чужим орханизьмам шарить! Я тебе волю на то давала? Не давала! Вот и нечего!
Я даже удивиться не успела, а бабка одним махом соскочила с кровати. Да как топнет ногой, как гаркнет:
– А ну, вертайся откуда явилась!
– Да вернусь я, вернусь, – забормотала я, все больше подозревая, что бабка тронулась. – Вы только не волнуйтесь.
– Ты, девка, сиди, – властно приказала бабка Настасья. – Вы оба мне еще пригодитесь.
Внезапно пол избушки накренился, сначала в одну сторону, потом в другую, и я сообразила, что повеление «вертайся» предназначено вовсе не мне.
Что-то неуловимо изменилось в избушке, что-то произошло. Вместо панцирной кровати возник сундук. Настольную лампу заменила толстая свеча в подсвечнике. Телевизор пропал вовсе.
– Все. Кажись, на месте, – удовлетворенно проговорила бабка. – Выходим и дружным строем идем лечить правителя.
– Чего? Кого? – опешили мы.
– Пошли, там увидите. Да, и кирпич не забудьте.
Поэт обиделся. Надулся. Долго дулся, минуты две примерно. Я тем временем выяснила, что правитель – это не президент. А также не мэр, не губернатор, не бургомистр и не канцлер. Он просто правит государством, вот и все.
– Каким государством-то? – спросил Поэт, прекратив дуться. Любопытство в нем всегда превалировало над обидами, за что я его ценила еще со школы.
– Нашим, – отрезала бабка. – Нашим, только древним.
– Это как?
Поняв, что мы не тронемся с места, пока не получим объяснения, Настасья Батьковна пояснила, что мы посредством ее избушки, которая может пронзать время, перенеслись в прошлое, в город-государство Бор-град, которое стояло на месте нашего Заборска задолго до христианства и языческой Руси. Короче, мы сейчас в древних временах, и правителю Бор-града очень нужна наша помощь.
Куча вопросов рвалась из нас наружу, сталкиваясь и мешая друг другу, отчего мы с Поэтом издавали лишь нечленораздельные возгласы изумления и недоверия.
– Ну, все, – сказала бабка, закруглившись с рассказом. – Хватит бекать-мекать и рассиживаться.
Она бодро вскочила, забыв про радикулит, накинула тулуп и шаль, впрыгнула в валенки и, мотнув нам головой, распахнула дверь наружу.
Снаружи был ясный зимний день. И…
Не было никакого отшиба.
Избушка стояла на широкой улице. Оживленной и очень, очень странной.
Деревянные дома-терема, высоченные, трех-четырехярусные, с резными ставнями и наличниками стояли на обеих сторонах. Словно мы попали даже не в древнюю Русь, а в древнюю-древнюю, времен, скажем, Атлантиды. Потому что терема напоминали Китеж-град.
– Ущипни меня, – шепнула я поэту.
Он ущипнул. Терема не исчезли. Все так же двигались по дороге сани, запряженные лошадьми, шли люди в старинных зипунах, тулупах, душегрейках, салопах. Кричали мальчишки, смеялись румяные барышни, громко судачили тетушки. Не грязь и нищета средневековья царствовали здесь, но наблюдалось некое величие, достаток и даже роскошь. Примерно как в Эрмитаже, только с учетом минус пары веков.
– Ну, чего вылупились? – прикрикнула Настасья Изяславна. – Рты закрыли и бегом за мной! Время не ждет!
– Почему время не ждет? – спросила я, приноравливаясь к быстрому шагу жертвы прострела.
– Потому что оно идет, а правитель нет. И не пойдет никуда, покуда хворать не перестанет. А если не пойдет, то и праздника не случиться.
– Нового года? – поинтересовался Поэт, пристроившийся к другому бабкиному боку.
– Неуч, – заявила бабка. – Новый год когда зимой праздновать начали? Вот то-то же. А у нас сейчас Большие Святки да Колядки. А в самом конце декабря – Щедрец. На главной площади будет праздник, представления. Их обычно правитель начинает большим фейерверком. А как начинать, если у него горло заболело?
Мы с Поэтом недоуменно переглянулись. Подумаешь, горло болит.
– Ну пусть не произносит речь, – сказала я. – Пусть рукой махнет, и все.
– Рукой? Какой рукой? – спросила бабка.
– Любой. Правой или левой. Раз охрип, пусть изворачивается.
– Так у него, наверное, температура высокая, – высказал предположение Поэт. – Встать не может. Да?
– Если бы высокая, – бабка помрачнела еще больше. – Низкая она у него, в этом-то вся беда.
Ладно, анамнез мы собрать успеем. Пока меня больше занимала окружающая действительность.
А она, действительно, была невероятна. Даже не предполагала, что деревянные терема так прекрасны. Выкрашены в радужные цвета, и каждый из них имел свой неповторимый облик. То словно шкатулка резная, то как радуга, над улицей парящая, то будто частичка цветущего летнего луга, белым тополиным пухом припорошенная.
Нас обгоняли, толкали, смеялись. Пару раз угостили – пирожками и пряниками.
– Берите, – сказала бабка. – На Щедрец отказывать нельзя, ни в коем случае. Людей обидите.
Наконец добрались до правительственной резиденции.
Что странно – находилась она не в центре Бор-града, а на его окраине. Терем, раза в два, а то и в три превосходящий любой из виденных, не отличался особой пышностью. Зато ворота в нем были – высоченные, кованые. Тяжелые, они с трудом открылись перед нами.
Два стрельца смотрели на нашу странную компанию подозрительно.
– Это со мной, – сурово заявила бабка Настасья. – Лекари иноземные.
– Ступайте в палаты, коли так, – отозвался один без особого энтузиазма.
Что, все обеспокоены болезнью повелителя, аж с лица сбледнули?
Бабка наша бодренько так до палат идет. Мы за ней еле поспеваем. Наконец останавливаемся еще у одних высоченных дверей. Тут Настасья Изяславна поворачивается к нам и строго говорит:
– Ничему не удивляйтесь. И лишнего не болтайте. Говорить будете, когда я разрешу.
Да пожалуйста. Как скажете. Лишь бы все были здоровы.
Распахиваются двери, мы заходим. И впадаем натурально в ступор.
Ну да. Махать руками правитель – а перед нами без сомнения был он – не может по определению. Нет у него рук. И быть не может.
Посередине огромного зала на широкой кровати возлежал золотистый дракон.
Нет, он не был ни громадным, ни ужасным. Средненький такой дракон, с двухэтажный дом примерно. Вполне себе симпатичный.
И очень-очень грустный.
Правда, проводить пальпацию этому пациенту мне ну очень не хотелось. И в рот заглядывать на предмет диагностирования ангины – тоже.
Дракон услышал нас, приоткрыл глаза, приподнял морду, пасть разинул и что-то прохрипел.
– Не надрывайся, – строго велела Настасья Изяславна. – Вот, лекарей к тебе привела. Сама все расскажу, а они пусть решают, что с тобой, неслухом, делать.
Как оказалось, дракон, он же правитель Бор-града, подхватил морозное дыхание Карачуна, когда сражался с последним.
– Победил хоть? – спросила я.
Дракон горделиво приосанился – мол, а то.
– Лучше бы не выпендривался, – сказала бабка. – Карачун он и есть Карачун. Никому его не победить, а вот он любого заморозит. Ну, сожрал ты его. И что? Он все равно возродится о следующем годе, зато ты и через два ни разговаривать, ни огнем дышать не сможешь!
Тут только я сообразила, о каких фейерверках шла речь. О самых что ни на есть натуральных, изрыгаемых драконом. Ну ничего себе! Впрочем, откуда тут искусственным взяться? Порох-то поди еще не изобрели.
– Это вам не радикулит кирпичом поджаривать! – обернулась бабка к нам с Поэтом. – Хотя, кирпич я, кончено, попробую, не сомневайтесь.
Мы дружно покраснели.
Дракон замотал головой.
– Чего это он? – я с опаской отодвинулась.
– Не доверяет, – ехидно заметила Настасья Изяславна. – Сердится, кого, мол, привела.
Ах, не доверяет?! Ну, пресмыкающееся, мы сейчас продемонстрируем все свои умения!
Демонстрировать особо не пришлось. Диагностика показала гнойную ангину, готовую перейти в бронхит. Огненные железы воспалены и требуют быстрых лечебных мероприятий. Но, увы, для их врачевания нет и быть не может никаких медико-экономических стандартов.
Мы с Поэтом устроили маленький консилиум, заняв одну из келий и поминутно выпроваживая то нашу бабку, то стрельцов, то прислугу, которые якобы «ошибались дверью», а на самом деле вваливались, дабы поглазеть на странных лекарей.
– Да тут же чертова уйма препаратов потребуется, – говорил Поэт, морщась от разворачивающихся перспектив целительской практики. – Где в этой дремучей старине их взять? Травки заваривать?
– В количестве пары килограммов на прием, – уныло подхватывала я.
– Вот именно.
– Зимой.
– Вот именно.
– Другие варианты?
– Прогревание.
– Чем?
– Ну… Устроить костер, например. Большой.
– Ты уверен, что это поможет? Даже если посадить дракона в самый центр и подкидывать дровишки со всех сторон? Скорее, получим копченого ящера…
Так мы перебирали варианты, понимая, что ничего толкового не придумаем. Периодически заглядывающая бабка советовала нагреть кирпич, и мы уже сами почти раскалились до белого каления, когда вошла Дуняша, девушка из прислуги и в то же время дочь какого-то знатного вельможи.
Мы не сразу ее прогнали, видимо, просто устали или задумались. Поэтому когда она тихо спросила «А нельзя ли как-то вылечить правителя, чтобы без фейерверков», даже не поняли, о чем это она.
Дуняша объяснила. Иногда правитель, да множатся его лета, пускает фейерверки, не рассчитав богатырской силушки, и полгорода, бывало, как не бывало. Дома здесь сплошь деревянные, просмолённые, одной искры достаточно, чтобы заплот занялся, а потом на другой, соседний перекинулся. А потом отстраивать терема на пепелище – задачка еще та…
Мы, как говорится, и вовсе пригорюнились.
– Вот если бы чего-нибудь такое, – начала я, – чтобы и вылечивало, и огня боялось…
Тут смотрю – взгляд Поэта проясняется, да и сам он вроде бы выше становится.
– Есть, – говорит, – есть такое средство!
Через некоторое время жители Бор-града могли наблюдать и дивиться, как наша троица – я, Поэт и простреленная бабка – катим по улице к правительственной резиденции металлическую бочку. Ну да, пришлось сгонять обратно в наше время. А что делать? Тут эдакое снадобье, как и порох, еще не изобрели.
– Значит, так, – сказали мы правителю. – Вот этой жидкостью… нет, ты не кривись… да, пахнет неприятно, ну так лекарство и не обязано быть вкусным… Значит, будешь им смазывать горло. Изнутри. Каждый день. По три раза. Скоро сможешь разговаривать. А огонь изрыгать – про это забудь. Если не навсегда, то надолго. Иначе сгоришь на месте. Нет, другого способа вылечиться не существует. Да и этот секретный. Никому про него ни словечка, ни рыка, ни полрыка.
Оставили просматривать за драконом Дуняшу. Она слезно благодарила, обещала через бабку новости слать и сласти всякие. Мы сказали, что нам достаточно новостей. Лишь бы все были здоровы.
Следующее дежурство с Бабулиным случилось через два дня. Он пришел мрачный, небритый, на нас не смотрит. И сразу к тумбочке. Мы снова не успели рта разинуть, а он достает нашу полбутылку, допивает ее из горла, а потом швыряет на стол листок.
– «Благодарность», – вслух читает Поэт.
– Благодарность, – рычит Бабулин. – Вы дальше, дальше читайте.
Ну, мы прочитали. Некая Настасья Изяславна Светлоокая благодарила врачей скорой целительской помощи за своевременно оказываемую помощь, а также отмечала новаторство в лечении пациентов. Тогда как врачи-ретрограды используют сплошь антибиотики, пребиотики и прочие тетрациклины, новаторы, какой бы диагноз не подтвердился, применяют кирпич да керосин – первый снаружи, второй внутрь. И, что самое удивительное, хворь как рукой.
Мышь хихикнула. Бабулин ощерился:
– Вы чего натворили, Пилюлькины доморощенные? Что, блин косматый, за кирпич да керосин?
– Ну… – протянул Поэт. – Керосином меня мама всегда лечила. Авиационным. Гланды мазала, когда ангина. А нагретым кирпичом…
– По башке тебе настучать! – заорал Бабулин. – Надо мной уже полгорода смеется, блин дырявый! Баба Настя по телевизору и по радио с аналогичными благодарностями выступила! Вот как знал, ничего вам доверить нельзя!
– Но мы же вылечили, – сказала я. – Здоровые пациенты говорят спасибо.
Поэт и Мышь согласно кивнули.
Бабулин закатил глаза, рухнул на кушетку и вырубился.
– Дежурная бригада, на выезд!
Мы с Поэтом вздохнули и поднялись.
– Меня возьмите, – пискнула Мышь. – Я тоже много нетрадиционных методов лечения знаю.
Мы согласно кивнули и поехали втроем. А что делать? Для нетрадиционных пациентов только и остается, что использовать нетрадиционные методы.
Главное – чтобы все были здоровы.
Глава 3. А сколько глаз у нас? Четыре!
Не продавцы мы, не строители,
И это, право, не беда,
Мы экстрасенсы и целители, да,
И костоправы иногда.
– Нет, – ответила Мышь.
– Почему? – опешила я.
Зря, что ли, я пришла в студенческую общагу? Сокамерники Мыши разъехались на каникулы, и я, оставив бабу Олю на попечение соседки тети Раи, впервые решила встретить праздник вне дома, чтобы она, Мышь, выполнила мою просьбу. А тут на тебе. Сидит, стучит спицами и не соглашается.
– Потому что для меня это очень серьезно, – серьезно сказала Мышь.
– Так и для меня тоже! Слушай, Мышь, ну мне правда очень надо. Погадай, а?
Тут Мышь, наша тихоня-скромняга Мышь разразилась тирадой, по тону очень близкой к гневной. Размахивая вязальной спицей, заявила, что, мол, она не гадает, а только предсказывает наиболее вероятное будущее, которое далеко не стопроцентное; действительно оно лишь в ближайшие полгода, зато его знание (без особой на то нужды) может существенно повлиять на ход событий.
– Ну и пусть влияет, – легкомысленно заявила я. – Сегодня же у нас какая ночь? Волшебная. Еще классики писали: раз под старый новый год девушки гадали…
– Под какой старый новый год? – опешила Мышь, которая еще чуть-чуть и сдастся под моим напором. – У Жуковского дело происходило в крещенский вечерок!
– В крещенский вечерок во время святок, – не стала спорить я. – А святки у нас когда? С шестого по девятнадцатое. Сегодня тринадцатое, значит, гадать – самый тазик. Так что ты это… Не отвлекайся на лишние препирательства. Наш девиз, как мир, суров: больше дела, меньше слов! Давай, доставай свое карточное воинство и вперед, на баррикады!
Мышь сдалась. Отложила недовязанный носок – полосатый, красно-желтый, и проткнула одним точным движением оба клубочка. Хмуро полезла в заветный сундучок за заветной колодой.
– Тебе ведь все равно нужна практика, – продолжала я крыть аргументами. – Помнишь, что Алиса Петровна говорит на каждом занятии?