– У вас кипятка не найдется? – спросил я.
– Отчего же не найдется? – удивилась женщина. – Конечно, найдется. Вон стоит «тефаль», наливай. А меня зовут тетя Маша.
Я взял со стола электрический чайник и в растерянности замер, соображая, где бы мне теперь раздобыть кружку.
– Ты прямо как неродной, – будто прочитав мои мысли, сказала она. – Бери с полки «Пиквик», чашку, ложку и сахар. Будь как дома.
Я так и сделал. Кинул в кружку пакетик, налил воды, размешал сахар и после нескольких глотков горячего сладкого чая со вкусом клубники немного согрелся, укротил икоту, повеселел и хотел было уже идти в свой номер, но женщина спросила:
– В командировку к нам?
– Да, – ответил я.
– В мэрию или, может, в налоговую с проверкой? – спросила она.
– В суд, – тяжело вздохнув, сообщил я.
Женщина понимающе кивнула.
– Кем работаете-то? – спросила она.
Я задумался. Ну, как ей объяснить, что я всего-навсего стажер адвоката. Да, в общем-то, какая разница!
– Адвокатом, – ответил я.
– Понятно, – сказала тетя Маша. – Они у нас тоже останавливаются. Ох, служба-то у вас особо тяжкая – преступников защищать. Когда моего сыночка привлекали, я ночей не спала, адвоката нашего просто заколебала. Каждый день к нему бегала, спрашивала, как все будет. Допекла до того, что он от меня потом даже прятаться начал.
– А что сделал ваш сын? – спросил я.
– Да обычное дело – по сто пятьдесят восьмой статье залетел. Это по краже, значится. Зимой дело было. В ларек он залез, благо ничего украсть не успел, его прямо тут же и задержали. Кто-то ненароком увидел и в милицию позвонил. Граждане у нас жуть до чего бдительные!
– Суд уже состоялся? – спросил я.
– А как же! – ответила тетя Маша. – Состоялся. Три года условных моему Сенечке дали. Судья, стерва такая, хотела моего оболтуса по-взаправдашнему посадить. Только адвокат и выручил. С адвокатом нам повезло, – вздохнула она. – Лисицын. Может, слышали? Очень умный, юрудированный и, главное, опытный человек.
Я никогда раньше не слышал слова «юрудированный», но поправлять тетю Машу не стал, а она продолжила:
– Да! В вашем деле главное – опыт. Одни только законы знать совсем недостаточно, надо, как говорится, не один десяток лет повариться в этом котле.
Надо сказать, тетя Маша очень легко переходила с «ты» на «вы».
Она пристально посмотрела на меня и спросила:
– Вот вы, к примеру, сколько дел провели? Много? Опыт у вас большой?
– Достаточный, – пробурчал я, прекрасно сознавая при этом, что у меня нет никакого опыта вообще.
– И все равно, – заявила она, – для того, чтобы дела в суде выигрывать, нужно не только законы знать, но еще и житейские знания иметь. А какой у вас, простите, опыт?! Вы же еще молоденький вон какой! Глазки у вас, конечно, умненькие, голубенькие, но ведь для суда это не имеет совершенно никакого значения.
– Пойду, – твердо сказал я. – Завтра надо пораньше встать.
– Да, да, – понимающе закивала головой тетя Маша. – Ты кружку-то не мой, поставь, я сама вымою. Что мне делать-то? Ночь длинная.
Я хотел было идти, но услышал продолжение и не зная, как поступить и что на это ответить остановился.
– А то потом еще скажешь, что мы не гостеприимные, – сердито пробурчала тетка.
Ну, в общем, это, наверное, и есть чисто российская черта, что сначала тебя сурово так пожурят и даже пристыдят, а потом непременно пожалеют, обогреют и даже накормят.
Я хотел было уйти в свой номер, но тетя Маша меня задержала, спросив:
– А судья-то у вас кто завтра будет?
– Завтра и узнаю, – хмуро улыбнувшись, сказал я.
– Ну, ну, – снова закивала она головой. – Так, наверное, Архипова судить будет.
Я пожал плечами.
– Так и есть, Архипова. Вторая-то в отпуске. Только на следующей неделе выйти должна. А потом будет очередь самой Архиповой в отпуск идти.
Она отхлебнула из своей кружки и сообщила:
– Видите, я со своим оболтусом уже не только статьи законов выучила, но и всех наших судей, прокуроров и адвокатов в лицо знаю.
Я снова собрался было уходить, но тетя Маша меня снова задержала:
– Если у вас судьей Архипова будет, то я вам не завидую. Не юристка она.
– Как это понять? – удивился я. – Разве можно работать судьей, не имея при этом высшего юридического образования?
– Образование у Архиповой, может, и есть, я этого не знаю, не проверяла, – сказала она, – но только не ее это призвание – людей судить. Слишком близко к сердцу принимает она все. Вот, к примеру, есть люди, которые работают врачами и при этом совершенно не умеют лечить людей, а бывает наоборот: какой-нибудь маляр необразованный в свободное от работы время такие картины пишет, что просто залюбуешься. В любом ведь деле призвание нужно. Вот и в судейском ремесле то же самое. Так что Архипова, я считаю, не по призванию работает. И вообще она стерва! Моего Сеньку так срамила из-за этой кражи, что даже мне совестно стало. Не знала, куда от стыда спрятаться. Как будто мой оболтус не к чужим людям в ларек, а к ней домой залез.
Женщина тяжело вздохнула и добавила:
– Только все одно посадят моего Сеньку когда-нибудь по-настоящему. Непутевый он у меня. Не учится, не работает, а только шляется целыми днями по улицам да глядит, что бы где стырить. И все равно жалко его. Материнское сердце-то завсегда за сыновей разрывается.
Женщина о чем-то горько задумалась, а я, воспользовавшись этим обстоятельством, поспешил в свой номер подальше от тоскливого разговора.
Первая моя ночь в Лебеданске выдалась бессонной.
Я долго крутился на кровати, мучился угрызениями совести и пришел к твердому убеждению, что совершенно напрасно ввязался во всю эту авантюру с защитой своего троюродного брата.
Боже мой! Я ведь даже не имею ни малейшего представления, как следует защищать обвиняемого в убийстве человека.
Заметьте, не в краже, не в мошенничестве каком-нибудь, а в самом настоящем убийстве!
Конечно, я изучал уголовное право в университете по учебникам, читал кодексы и комментарии к ним, но, как известно, теория и практика – вещи различные. Одно дело – знать закон, и совершенно другое – уметь его применять на практике.
Ну, да ладно! Завтра схожу в суд, сделаю все, что от меня зависит, и с чистой совестью и спокойной душой вечером поеду домой.
Глава вторая, день второй
Утром за мной заехал Серафим Иванович.
Я сложил деньги и паспорт в ящик стола и запер его на ключ, потом, морально приготовившись к неминуемо ожидавшим меня неприятным минутам, не спеша собрался: как на парад, надел белую рубашку, галстук, костюм, вышел из гостиницы и сел в автомобиль.
Молча и неумолимо Серафим Иванович повез меня в суд.
Утро выдалось необычайно пасмурным и хмурым.
Крылатый припарковал свой «Кадиллак» возле памятника Ленину и, нахмурив брови, как конвоир на казнь, повел меня в здание суда.
На крыльце толпились и разговаривали о чем-то какие-то люди.
Зачинщицей разговора, судя по всему, была тетка в пуховом платке.
– Кто? Баба Галя-то? – трещала она. – Да она еще не старая была. Только-только на пенсию вышла. Жила бы еще да жила. Чего ей на пенсии не хватало? Еще и самогоночкой в свое удовольствие приторговывала. В общем, средства у нее были, жила в свое удовольствие. Я к ней часто забегала полечиться да поболтать. Пока не случился этот случай. Эх! Такого человека жизни лишили…
– От чего же ты, сердешная, бегала к Мишиной лечиться-то? – с иронией в голосе спросил тетку какой-то мужичок в очках, фуфайке и кирзовых сапогах. – Горло, поди, первачом на пару полоскали.
– Иди ты, – замахала на него руками тетка. – Мишина на самогонке травы настаивала. У нее от варикоза особый рецепт был. В моем случае он завсегда помогал.
– В общем, Мишина особенным талантом была, – сказал мужичок. – Врачом и аптекарем в одном лице. Сама диагнозы ставила, сама рецепты на самогонку выписывала и тут же это самое лекарство и продавала.
– Смейся, смейся, – сказала тетка. – Теперь вот нет Галки, я без лекарства мучаюсь, и к кому за помощью кинуться, прямо ума не приложу. По ночам иной раз такие боли одолевают, что хоть волком вой.
– К врачу в поликлинику не думала сходить? – спросил тетку все тот же мужичок с хитринкой в глазах. – Все ж таки традиционная медицина.
– Иди ты, – снова замахала на него руками тетка. – А Мишина-то, по-твоему, гадалка, что ли, была? Она же перед пенсией в больнице ночной сестрой работала! Так что, заметь, познания в медицине имела!
В этот момент тетка заметила нас с Серафимом Ивановичем, умолкла и, скрестив руки на груди, демонстративно отвернулась.
Все, кто был на крыльце, стали с любопытством и даже с каким-то тихим ужасом рассматривать нас.
– Вот, аблаката из города привез, – негромко сообщил Крылатый, а я после его слов вжал голову в плечи, и вообще испытал некоторое за дядьку неудобство, который не смотря даже на свои годы так и не выучил слово «адвокат».
Однако, вслух я ему ничего не сказал.
– Тут не на адвоката надеяться надо, а на всевышнего, – глядя куда-то в сторону, сухо заметила тетка в платке. – Только он один на всем белом свете прощениями заведует.
– Да не верю я в бога, – тихо и при этом обращаясь почему-то только ко мне, сказал Крылатый.
Судебное заседание началось с опозданием.
Я минут тридцать просидел в пустом зале, наблюдая за тем, как на окне жужжит осенняя муха.
Потом пришли конвоиры с автоматами в руках и привели арестованного Сергея Серафимовича Крылатого. Он выглядел спокойным и заспанным. Усевшись на скамью в похожей на птичью огромной металлической клетке, Сергей принялся зверски зевать.
Надо же! Он, поди, всю ночь спал как сурок, а я за него переживал и нервничал. Как говорится, доверьте свои проблемы адвокату, если, конечно, адвокат или проблемы у вас есть.
Я подошел к клетке и представился:
– Здравствуйте, меня зовут Николай Альбертович Вострецов. Ваш отец пригласил меня для осуществления вашей защиты.
Наверное, при этом надо было сразу же сказать про родство и все такое прочее, но при конвоирах я этого делать не стал.
Арестованный хотел было в очередной раз зевнуть, но передумал и с недоумением уставился на меня.
– Что не так? – спросил я.
– Вы правда мой адвокат? – спросил Сергей Крылатый. – Какой-то молодой. Хотя, все равно…
Договорить он не успел, потому что в этот момент что-то произошло и пустой до этого зал стал заполняться людьми. Они входили в раскрытые двери мимо конвоиров и подсудимого в клетке и шумно садились на установленные в несколько рядов лавки.
Вскоре стремительно в зал зашел государственный обвинитель, сел за один из свободных столов и раскрыл принесенную с собой папку с документами.
О том, что это именно обвинитель, я догадался по его острому взгляду за затемненными очками в массивной черной оправе, по моде шестидесятых годов.
После обвинителя в зал вошел какой-то пожилой мужчина в старом потертом костюме. Он сел за стол напротив стола обвинителя и с интересом уставился на меня.
– Кстати, ты вину-то свою признаешь или нет? – спросил я у Сергея.
– А черт его знает, – пожал он плечами. – Я ведь пьяный был, ничего не помню. Но, наверное, не признаю.
В следующую минуту в зал заскочила какая-то девица и истерично крикнула:
– Встать, суд идет.
Следом за девушкой в зал влетела похожая на хищную птицу судья в черной мантии и села в центральное из трех высоких кресел за длинным массивным столом на возвышении.
– Прошу садиться, – сказала она.
Поскольку все места за столами оказались занятыми, я сел на одну из скамеек, потеснив при этом устроившихся на ней жителей Лебеданска.
Нужно заметить, эти самые жители сидели в теплом помещении в куртках и фуфайках. При этом, многие женщины были укутаны в пуховые платки, и только мужчины благочинно, как на похоронах, сняли шапки и сидели теперь с непокрытыми головами.
Вскоре стало просто-таки жарко, но мои соседи даже и не думали расстегиваться или даже снимать верхнюю одежду.
Та самая тетка в пуховом платке, которая встретила нас на крыльце, видимо, разомлев от жары, принялась надрывно кашлять.
Надо сказать, я никогда не понимал, зачем простуженные люди ходят, к примеру, в театры.
От их чахоточного кашля балерины в балете испуганно вздрагивают, лошади в цирке перестают слушаться кнута дрессировщика, от их оглушительного чихания актеры на сцене забывают текст, и я уж не буду вам рассказывать про адвокатов, особенно начинающих, которым приходится выступать в суде с защитительной речью.
Граждане дорогие! Если у вас кашель, будьте добры сидите дома и не мешайте людям наслаждаться представлением.
Итак, судья открыла объемную подшивку бумаг в серой картонной папке и сообщила:
– Рассматривается уголовное дело по обвинению Крылатого Сергея Серафимовича в совершении преступления, предусмотренного частью первой статьи сто пятой Уголовного кодекса Российской Федерации. Прошу секретаря судебного заседания доложить о явке.
Из-за столика в углу поднялась все та же истеричная девушка и сообщила:
– Явка полная.
С чувством исполненного долга она села на свое место и принялась что-то старательно писать.
Судья, словно сонный священник, продолжила говорить заученные в бесчисленных процессах стандартные фразы:
– Устанавливается личность подсудимого. Подсудимый, встаньте. Сообщите суду данные о себе.
– Крылатый Сергей Серафимович, двенадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения. Русский, холост, уроженец Лебеданска, проживаю по адресу: Лебеданск, улица Победы, дом три, образование среднее, временно не работаю.
– Военнообязанный? – спросила судья.
– Не успел, – ответил Крылатый.
– Отлично, – сказала судья и спросила: – Подсудимый, вы копию обвинительного заключения получили?
– Получил две недели назад, – сообщил подсудимый.
– Прекрасно, – снова сказала судья. – Дело слушается Лебеданским районным судом в составе председательствующего судьи Архиповой, при секретаре Кузнецовой, обвинение поддерживает прокурор Мартынов, защиту осуществляет назначенный судом адвокат Лисицын.
– Позвольте, – заявил Серафим Иванович Крылатый. – Но моего сына должен защищать совершенно другой аблакат.
Крылатый поднялся со своего места и показал на меня пальцем так, словно уличал в чем-то нехорошем.
Все находящиеся в зале, и в том числе судья, с интересом уставились на мою скромную персону, и мне окончательно стало не по себе.
Словно ожидая удара, я втянул голову в плечи.
Судья перевела свой колючий взгляд снова на Серафима Ивановича и удивленно спросила:
– Вы наняли защитника? Что же, попрошу господина адвоката подтвердить свои полномочия.
Вот оно! Начинается! Те самые неминуемо ожидаемые меня несколько минут позора.
И зачем только я послушался свою законную супругу и поехал в этот самый Лебеданск?
Я в растерянности встал со своего места и изобразил возвышенно задумчивое выражение лица.
Почему-то в этот момент мне подумалось о том, что именно с таким вот задумчивым выражением лица размышлял о судьбе страны известный писатель Николай Васильевич Гоголь.
По-моему, это был блестящий ход, который вполне мог бы скрыть глупость ситуации и тот внутренний ступор, который вдруг охватил все мое сознание.
Нужно заметить, что зал не оценил моей игры и стал гудеть каким-то тихим взволнованным рокотом, который, словно летящий с горы камень, нарастал и вскоре стал колоться на мелкие одиночные смешки. Ко всему прочему, тетка в пуховом платке зашлась очередным приступом кашля.
Мои уши горели пунцовым пламенем.
– Ну, что молчим? – устало спросила судья. – Господин аблакат, так, по-моему, называет вас ваш клиент Крылатый, для начала сообщите суду вашу фамилию, имя, отчество.
– Николай Альбертович Вострецов, – безнадежно сказал я.
– Хорошо, очень хорошо, – сказала судья. – Как давно работаете адвокатом?