«Также остались в Москве 608 старинных русских и 453 турецких и польских трофейных знамён и более 1000 старинных штандартов, значков, булав и других военных доспехов; почти все они сгорели»17. За державу обидно и непростительно, ведь Ростопчин неоднократно требовал от армии генерального сражения под городом, а позднее заявлял, что если придётся, то будет сражаться и в улицах города. Даже подросток мог бы догадаться, что в этих случаях неминуемо возникнут пожары, поэтому всё легко воспламеняющееся, включая старинные знамёна и архивы, надо из города заблаговременно вывезти. Персональную ответственность за это несёт, в первую очередь, наделённый чрезвычайными полномочиями «главнокомандующий в Москве» граф Ростопчин. После него, отчасти, Барклай де Толли, как главный армейский распорядитель эвакуации войск из Москвы.
Сказалась и сословно-феодальная позиция царских властей. Почти все раненые, оставшиеся в Москве, – это «нижние чины», а власти заботились преимущественно о «благородном» сословии: чтобы в Москве «ни один дворянин… не остался» (Кутузов – Александру I 4 (16) сентября 1812 г.) 18. Так раненые солдаты и были оставлены, хотя войска «с негодованием смотрели» на это. «Душу мою раздирал стон раненых, оставляемых во власти неприятеля», – вспоминал А. П. Ермолов19. Ему вторит Карл фон Клаузевиц: «Самое тягостное зрелище представляло множество раненых, которые длинными рядами лежали вдоль домов и тщетно надеялись, что их увезут. Все эти несчастные были обречены на смерть»20. В конце своих «Записок» и Ростопчин, вольно или невольно, вынужден был признать плачевное положение раненых: «не доезжая до моста, я был остановлен кучкой раненых офицеров, человек в десять, идущих пешком. Они уходили из города и остановили меня, чтобы попросить денег, так как у них ничего не было. Я опорожнил свои карманы;…Они благодарили меня со слезами на глазах; да и у меня текли слёзы сострадания и горести при виде искалеченных офицеров, доведённых до испрашивания милости, чтобы не умереть с голоду»21. Если уж раненых офицеров бросили на произвол судьбы, то что говорить о солдатах?!
3 сентября Наполеон въехал в Кремль. Но уже «к вечеру Москва была объята пламенем, и пожар приближался к Кремлю, истребляя на пути своём всё, что могло служить на пользу врагу. В ночь над городом носился необыкновенной силы вихрь, который разносил головни на громадные расстояния; жар был так велик, что металлы плавились и, как лава, текли по улицам. Огонь ничего не щадил: гибли сокровища наук и искусства, запасы, древние палаты царей, храмы Божии и жилища частных лиц! 8-го числа пожар начал утихать, а разбой за это время шёл рука об руку с огнём. Шайки Наполеона поступили в Москве хуже, чем монголы и татары во время нашествия своего на Россию. Наполеон, избалованный уже, что столицы всех государств падали беспрекословно пред ним, не мог простить обиды, нанесённой ему Москвой, и в бессильной злобе осыпал русских ругательствами, называя татарами, калмыками и варварами; все французские писатели и журналисты, как эхо, повторяли за своим властелином брань и твердили, что русских необходимо загнать в Азию, очистив от них Европу»22.
Москву, с первых же дней, жгли и сами жители – из патриотических побуждений, по принципу «не доставайся злодею!».
Пожар Москвы. Худ. А. Ф. Смирнов. 1813 г.
Многочисленные французские свидетельства на этот счет, подтверждаются русскими источниками. И. П. Липранди видел и слышал, как москвичи «на каждом переходе, начиная от Боровского перевоза… до Тарутина даже», являлись в расположение русской армии и рассказывали о «сожжении домов своих»23. О том же свидетельствовали Ф. Н. Глинка24. И, главное, сам М. И. Кутузов.
Получив донесение Александр I повелел обнародовать манифест, где были столь же твёрдые мысли: «Не в ту страну зашёл он, где один смелый шаг поражает всех ужасом и преклоняет к стопам его и войска и народ. Россия не привыкла покорствовать, не потерпит порабощения, не предаст законов своих, веры, свободы, имущества. Она с последнею в груди каплею крови станет защищать их… Конец венчает дело»26.
Из письма Наполеона жене Марии Луизе 6 сентября 1812 года из Москвы: «Я не имел представления об этом городе. В нём было пятьсот дворцов, столь же прекрасных, как Елисейский, обставленных французской мебелью с невероятной роскошью, много царских дворцов, казарм, великолепных больниц.
В донесении об оставлении Москвы императору главнокомандующий твёрдо писал: «Вступление неприятеля в Москву не есть ещё покорение России. Напротив того, с войсками, которые успел я спасти, делаю я движение на тульскую дорогу. Сие приведёт меня в состояние защищать город Тулу, где хранится важнейший оружейный завод, и Брянск, в котором столь же важный литейный завод, и прикрывает мне все ресурсы, в обильнейших наших губерниях заготовленные. Всякое другое направление пресекло бы мне оные, равно и связь с армиями Тормасова и Чичагова»25.
Получив донесение Александр I повелел обнародовать манифест, где были столь же твёрдые мысли: «Не в ту страну зашёл он, где один смелый шаг поражает всех ужасом и преклоняет к стопам его и войска и народ. Россия не привыкла покорствовать, не потерпит порабощения, не предаст законов своих, веры, свободы, имущества. Она с последнею в груди каплею крови станет защищать их… Конец венчает дело»26.
План Москвы с указанием районов, сгоревших в 1812 году. 1813. ГИМ.
Из письма Наполеона жене Марии Луизе 6 сентября 1812 года из Москвы: «Я не имел представления об этом городе. В нём было пятьсот дворцов, столь же прекрасных, как Елисейский, обставленных французской мебелью с невероятной роскошью, много царских дворцов, казарм, великолепных больниц.
Всё исчезло, уже четыре дня огонь пожирает город. Так как все небольшие дома горожан из дерева, они вспыхивают, как спички. Это губернатор и русские, взбешенные тем, что они побеждены, предали огню этот прекрасный город… Эти мерзавцы были даже столь предусмотрительны, что увезли или испортили пожарные насосы»27. Вывоз пожарных труб Ростопчин признаёт: «Самому же обер – полицеймейстеру велел, собрав всех находившихся под его начальством людей, на самом рассвете выйти из Москвы, увозя с собой все 64 пожарные трубы, с их принадлежностями, и отправиться во Владимир. Коменданту и начальнику Московского гарнизонного полка я тоже отдал приказание уходить»28.
В покоренной Москве (Расстрел поджигателей). Худ. В. Верещагин. 1897—1898 гг. ГИМ.
1 Михайловский-Данилевский А. И. Отечественная война 1812 года. – М.: Захаров. 2004. С. 124, 126.
2 Голицын А. Б. Записка о войне 1812 года. России двинулись сыны: Записки об Отечественной войне 1812 года её участников и очевидцев – Ермолова А. П., Волконского С. Г., Шишкова А. С., Голицына А. Б., Акинфова Ф. В. Раевского Н. Н., Глинки Ф. Н., Глинки С. Н., Муравьёва А. Н., Тургенева Н. И., Тучкова П. А., Норова А. С., Граббе П. Х., Булгакова А. Я., Вяземского П. А., Штейнгеля В. И., Зотова Р. М., Михайловского-данилевского А.И., Чичерина А. В., Давыдова Д. В., Щербатова А. Г., Коновницына П. П., Орлова М. Ф. —М.: Современник. 1988. С. 168—169.
3 Михайловский-Данилевский А. И. Отечественная война 1812 года. – М.: Захаров. 2004. С. 121.
4 Ростопчин Ф. В. Записки. Тысяча восемьсот двенадцатый год./Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников. 2-е издан., стереотип. М.: Гос. Публич. Историч. Б-ка России. 2011. С. 90.
5 Михайловский-Данилевский А. И. Отечественная война 1812 года. – М.: Захаров. 2004. С. 129, 130.
6 Вильсон Роберт Томас. Повествование о событиях, случившихся во время вторжения Наполеона Бонопарта в Россию и при отступлении французской армии в 1812 году. М.: РОССПЭН. 2008. С. 153—154.
7 Клаузевиц Карл. 1812 год. М.: Захаров. 2004. С.100.
8 Михайловский-Данилевский А. И. Отечественная война 1812 года: Воспоминания. – М.: Захаров. 2004. С. 35—36.
9 Там же, с.106.
10 Ростопчин Ф. В. Записки. Тысяча восемьсот двенадцатый год./Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников. 2-е издан., стереотип. М.: Гос. Публич. Историч. Б-ка России. 2011. С. 49.
11 Михайловский-Данилевский А. И. Отечественная война 1812 года: Воспоминания. – М.: Захаров. 2004. С. 108—109, 76.
12 Кутузов М. И. Сборник документов. Т. 4. Ч. 1—2. М., 1954—1955. Ч. 2. С. 715—716; Москва в 1812 году. Воспоминания, письма и официальные документы из собрания отдела письменных источников ГИМа / Отв. ред. к.и. н. А.Д. Яновский. Рук. проекта д. и. н. Ф.А. Петров. Публикация Ф. А. Петрова и М. В. Фалалеевой. М.: Рукописные памятники Древней Руси. 2012. С. 316 // ГИМ. Ф. 160.Ед. 206. Л. 282—282 об.
13 Троицкий Н. А. 1812. Великий год России. М.: Омега. 2007. С. 315—316. /Коленкур А. Мемуары: Поход Наполеона в Россию. М: Госполитиздат. 1943. С. 152; Французы в России: 1812 год по воспоминаниям современников-иностранцев. Т. 1—3. М., 1912. Т. 1. С. 176, 193, 197; Т. 2. С. 14, 19.
14 Кутузов М. И. Сборник документов. Т. 4. Ч. 1—2. М., 1954—1955. Ч. 2. С. 715—716.
15 Михайловский-Данилевский А. И. Отечественная война 1812 года: Воспоминания. – М.: Захаров. 2004. С. 128+ Ростопчин Ф. В. Записки. Тысяча восемьсот двенадцатый год./Сборник Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников. 2-е изд., стереотипное. М.: Гос. Публич. Истор. б-ка России. 2011. С. 43.
16-Ростопчин Ф. В. Записки. Тысяча восемьсот двенадцатый год./Сборник Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников. 2-е изд., стереотипное. М.: Гос. Публич. Истор. б-ка России. 2011. С. 91, 87.
17 Там же, с. 132./Михайловский-Данилевский А. И. Описание Отечественной войны 1812г. Т.1—4.СПб.,1839. Т. 2. С. 331; 25. Т. 4. С. 80; Москва в 1812 году. Воспоминания, письма и официальные документы из собрания отдела письменных источников ГИМа / Отв. ред. к.и. н. А.Д. Яновский. Рук. проекта д. и. н. Ф.А. Петров. Публикация Ф. А. Петрова и М. В. Фалалеевой. М.: Рукописные памятники Древней Руси. 2012. С. 295—351.
18 Кутузов М. И. Сб. докум. Т. 4. Ч. 1—2. М., 1954—1955. Ч. 1. С. 233.
19 Ермолов А. П. Записки. С приложениями. Ч. 1. М., 1865. С. 214—215.
20 Клаузевиц Карл. 1812 год. М.: Захаров. 2004. С.101.
21 Ростопчин Ф. В. Записки. Тысяча восемьсот двенадцатый год./Сборник Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников. 2-е изд., стереотипное. М.: Гос. Публич. Истор. б-ка России. 2011. С. 97.
22 Михайловский-Данилевский А. И. Отечественная война 1812 года: Воспоминания. – М.,2004. С. 133—134, 138.
23 Троицкий Н. А. 1812. Великий год России. М.: Омега. 2007. С. 319—320. /Коленкур А. Мемуары: Поход Наполеона в Россию. М, 1943. С. 149; Французы в России: 1812 год по воспоминаниям современников-иностранцев. Т. 1—3. М., 1912. Т. 2, С. 20, 25, 33; Sеgur Рh.-Р. Нistоirе dе Naро1ёоn еt dе 1а Grаnde Armee en 1812. V. 1—2. Р., 1842. Т. 2 С. 48.
24 Глинка Ф. Н. Письма русского офицера. М., 1985. С. 185.
25 Михайловский-Данилевский А. И. Отечественная война 1812 года: Воспоминания. М.: Захаров. 2004. С. 141—142.
26 Там же, с. 143.
27 Наполеон. Письмо жене Марии Луизе 6 сентября 1812 года из Москвы. Великие полководцы: Кутузов и Наполеон. М.: ОЛМА Медиа Групп. 2012. С. 59. Вкладыш.
28 Ростопчин Ф. В. Записки. Тысяча восемьсот двенадцатый год./Сборник Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников. 2-е изд., стереотипное. М.: Гос. Публич. Истор. б-ка России. 2011. С. 90.
Глава 2. Тарутинский лагерь
Тарутинский марш – манёвр
А. Жомини признавал, что в истории войн с античных времен «то отступление, которое совершила русская армия в 1812 г. от Немана до Москвы… не допустив себя расстроить или частично разбить такому неприятелю, как Наполеон… конечно, должно быть поставлено выше всех прочих» не столько по «стратегическим талантам» генералов, сколько «в отношении удивительной уверенности, стойкости и твердости войск».
Найдя после ранения армию на первом же привале после Москвы, поручик Митаревский Н. Е. записал: «Наша рота, после последней с ней встречи, приняла совсем другой вид, она ещё до Москвы была укомплектована. Резервными ротами комплектовали действующие. В нашу роту дали, наместо потерянных, две пушки и два единорога – чистеньких, новеньких, только что выпущенных из арсенала. Переменили попорченные лафеты и колёса, а также помятые ящики. Дали полный комплект людей, лошадей и зарядов; прибавили одного прапорщика. Рота была в совершеннейшей готовности для действия; это меня и товарища моего приятно поразило; только и разницы было, что встречали много незнакомых лиц»1. Свидетельства участников событий ценны деталями. Иногда одна такая деталь характеризует положение дел в целом роде войск или, даже, в армии. Тут из одного предложения Митаревского сразу видно, что руководство армии успело и преуспело в запасных депо для артиллерии.
Оставив Москву, русские войска отступали почти в таком же порядке, хотя обеспечить его теперь было труднее. С потерей Москвы вся армия пережила нравственный шок, который повлек за собою на время упадок морального духа части войск, рост мародерства и дезертирства. Вот что удостоверил адъютант Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский: «Побеги солдат… весьма увеличились после сдачи Москвы… В один день переловили их четыре тысячи». Сам Кутузов 6 (18) сентября уведомлял Тульского, Калужского, Владимирского, Рязанского и Тамбовского губернаторов о том, что «мародерство в армии увеличивается и даже распространилось в губернии от театра войны». В тот же день фельдмаршал с тревогой докладывал царю: «Заботу немалую делает мне мародерство… Принимаются все меры»2. И действительно, меры принимались строжайшие. Кутузов приказал «всех нижних чинов», уличенных в мародерстве, «наказывать на месте самыми жестокими телесными наказаниями»3. Только 9 (21) октября он распорядился 11 мародеров «прогнать шпицрутенами каждого через 1000 человек по 3 раза» и еще 14 – «через 500 человек по 3 раза»4.
В таких условиях, когда приходилось ценой больших усилий поддерживать в армии пошатнувшуюся дисциплину, Кутузов осуществил блестящий Тарутинский маневр. На совете в Филях главнокомандующий приказал «отступить по Рязанской дороге». Со 2 (14) по 5 (17) сентября русская армия так и отступала. Но 5 (17) сентября Кутузов, прикрываясь двумя казачьими полками под командой полковника Ефремова, которые продолжали идти к Рязани, внезапно повернул главные силы армии на запад и к вечеру прибыл в Подольск.
Представитель Великобритании при русской армии генерал Роберт Вильсон восхитился этим отвлекающим манёвром и записал в своём «Повествовании»: «Затем весь арьергард последовал за армией, исключая два казачьих полка, кои оставались на Коломенской дороге, дабы заманивать неприятеля в сём направлении, что и было наилучшим образом исполнено полковником Ефремовым, поелику Себастиани не догадался, что преследует лишь тень, пока не дошёл до Biemel, находящегося более чем в тридцати милях от Москвы”5.
Ординарец Кутузова князь А. Б. Голицын вспомнил в своих «Записках о войне 1812 года», что ещё «в Плоцке мне случилось слышать его рассуждение, почему он решил остановиться на Тарутинской позиции. У него в комнате были Паулуччи, Толь и я: «Помимо расчёта во времени, которое я должен был так или иначе выиграть, мне нельзя было и думать миновать Калугу (там располагались секретные военные склады, заведённые ещё до 1812 года – авт.). Куда это привело бы нас? Мне необходимо было оставаться на месте, чтобы укомплектовать армию и не беспокоить особенно Наполеона»6.
«Двигаясь к Красной Пахре, русская армия 6 сентября пересекла Каширскую дорогу, оставив на ней полк Харитонова 7-го. На следующий день она имела днёвку в Подольске на Серпуховской дороге. Затем войска двинулись дальше, оставив на Серпуховской дороге 1-й Башкирский полк. Корпус Раевского замыкал движение русской армии на марше к Красной Пахре. 8 сентября казачьи полки под командой Балабина 2-го были распределены по дорогам следующим образом: один полк (1-й Башкирский) находился у Подольска на Серпуховской дороге, второй (Харитонова 7-го) – во Фроловском Яме на Каширской дороге, два полка (отряд Ефремова) – на Коломенской дороге. Все казачьи полки поддерживали связь между собой»7.