Он убрал телефон, заметив меня, и смотрел на меня без улыбки, пока я усаживалась напротив. Сердитый смайлик.
– Привет, Полина!
– Привет…
– Выпьешь что-нибудь?
Взглянув на стоящее перед ним пиво, я заказала апельсиновый сок.
– Зачем ты хотел меня видеть?
Он отпил глоток и поджал губы, как он это делает каждый раз, когда чем-то смущен. Бен выглядел напряженным, я старалась справиться с дрожащими руками, он не улыбался, а я, пожалуй, слишком много улыбалась. Люди наверняка должны были подумать, что это наше первое свидание. Кто бы поверил, что раньше мы с ним целовались часами напролет, что он держал меня за руку, пока я рожала нашего сына, что мы знали друг друга до мелочей, что, по его словам, я всегда была для него самым главным человеком в жизни. Кто бы мог подумать, что мы носили с ним одну фамилию?
С того момента, когда я получила его послание, мои надежды, которые мне удалось сжать до совсем маленького шарика, стали рваться наружу. А что, если он передумал? Что, если осознал ошибку? Вдруг ему меня не хватает?
– Нам нужно продать квартиру.
Мое сердце упало и разбилось вдребезги.
Он продолжил:
– Мне трудно там жить. Я связался с одним агентством недвижимости, и мы сможем получить приличную сумму. Справился и насчет кредита, мы можем переводить деньги по раздельным счетам и даже досрочно его погасить, но это не обязательно. Что ты думаешь?
– …
– Полина, ты ничего не скажешь?
– Можно задать вопрос?
Он кивнул.
– Как тебе это удается?
– Что удается?
– Справляться с этим? Как ты можешь жить без нас? Твою мать, Бен, как ты можешь оставаться настолько равнодушным? Ты превратился в незнакомца, тебе непременно нужно быть таким отстраненным? Это же я… Полина, твоя жена!
На миг он оцепенел, потом запустил руку в свои локоны и начал их взъерошивать.
– Я стараюсь об этом не думать, не оглядываюсь назад. Мне было слишком тяжело, Полина, я с этим не справлялся.
– Неужели я причинила тебе столько зла?
Ответа не последовало.
– Ты получаешь мои письма?
– Да.
– Хорошо. Я хочу кое о чем тебя попросить: дай мне время до конца июля. К тому времени я закончу посылать тебе свои воспоминания о нашей жизни. Если это не заставит тебя передумать, мы продадим квартиру и разведемся. Ты не против?
– Полина…
– Пожалуйста.
Он вздохнул.
– Ладно, если ты хочешь. Так и поступим.
Я отпила соку, оставила мелочь на столике, поднялась и ушла.
Правильно я все-таки сделала, что накрасилась водостойкой тушью.
14 февраля 2000 года
Был День святого Валентина. Я еще никогда не приходила к тебе домой.
Ты жил вместе с родителями, но в изолированной комнате, устроенной в старом гараже. У тебя даже имелась собственная ванная. Уже стемнело, мы возвращались из кинотеатра «Француз», где показывали «Титаник» в оригинальной версии. После выхода этого фильма я видела его не меньше пяти раз в кинозале и столько же на видеомагнитофоне; я наизусть знала все реплики Розы и взгляды Джека, но при каждом просмотре неизменным оставалось одно: когда она садилась в спасательную шлюпку, оставив его на деревянном обломке, глаза мои превращались в фонтан.
Я все еще всхлипывала, входя в дверь твоей комнаты. Вид ее меня сразу успокоил, она была обставлена с большим вкусом. С большим вкусом шестилетнего ребенка. Идя вслед за тобой и на ходу разглядывая все вокруг, я присела на раскладной диван между корабликом из «Лего» и стеллажом, уставленным модельками машин.
Ты встал рядом со мной. Мы оба знали, зачем мы здесь, уж точно не для того, чтобы собирать конструктор. Мы долго целовались, но никто не осмеливался на жест, который позволил бы нам перейти на следующий уровень. До встречи с тобой у меня это было дважды, да и у тебя вряд ли больше. Я надела самые красивые трусики, и ты упал в мои душистые объятия.
Целых пять минут ты не мог расстегнуть бюстгальтер, наконец я сама это сделала, ты лег на меня, едва не задушив, и тогда я села сверху, наверняка придавив все твое хозяйство и чуть не лишив мужской силы. Ты принялся мять мои груди, пока они не изменили форму, а тем временем моя рука ласкала тебе низ живота, не осмеливаясь подобраться слишком близко к «носу Буратино», так что наш первый раз рисковал обернуться полным провалом, но тут ты неожиданно зарылся лицом у меня между бедер. Я пыталась справиться со своим голосом, сдержаться, но мои громкие стоны перекрыли звук открывающейся двери. Первое впечатление обо мне у твоей матери было таким: девица на грани оргазма держит между ног голову ее сына, чье лицо украшено кудрявыми «усиками».
· Глава 15 ·
В садике был утренник, посвященный началу нового учебного года. Вот и закончился первый год пребывания Жюля в детском саду. Мне так хорошо запомнился этот день, словно все произошло вчера.
Как только мы вошли, Жюль тут же выпустил мою руку и бросился к приятелям. На нем был костюм садовника, на Итане – морковки, на Анне – клубники. Тема выступления хранилась в секрете, но мы тем не менее успели получить немало подсказок.
Мама взяла меня за руку и шепнула прямо в ухо:
– Здесь Бен.
Я проследила за ее взглядом. Он сидел в первом ряду, перед самой сценой. Рядом с ним была его мать, которая тут же отвернулась, делая вид, что меня не видит. Бен встал и направился к нам. С моими родителями после развода он виделся впервые.
Поприветствовав меня кивком, он поцеловал маму и протянул руку отцу, который сдержанно ее пожал. Несколько секунд мы простояли молча, сами вполне заслуживая ролей в каком-нибудь спектакле, затем он махнул нам рукой и пошел в сторону Жюля, который только крикнул ему издалека «Здравствуй!», слишком увлеченный игрой с Тео-Луком-Пореем. Волей-неволей Бену пришлось вернуться к своей матери невозмутимой походкой «мне на все наплевать», однако понурые плечи говорили о другом.
– Так ему и надо, – прошептала мне мама.
Я кивнула, борясь с желанием пойти к нему и поскорее его утешить.
Праздничный концерт начинали самые младшие. Группа Жюля. Пока директриса заканчивала приветственную речь, дети готовились к выходу на сцену.
Я достала фотоаппарат из футляра, проверила, есть ли в кармашке запасная батарейка, и доверила видеосъемку моему отцу.
Директрисе зааплодировали, потом раздалась музыка, и на сцену, танцуя, вывалилась целая корзина фруктов и овощей. В сторонке, ожидая своей очереди, переминался с ноги на ногу мой малыш с перекошенным ртом. Я прекрасно знала, предвестником чего было это страдальческое выражение, оно не обещало ничего хорошего. Я стала приветственно махать ему, посылать воздушные поцелуи и улыбки, чтобы его подбодрить. Все напрасно. Когда ребенок хотел по-большому, это оказывалось сильнее всего.
Отец мой тоже заметил.
– Надеюсь, он сумеет сдержаться…
– Он не сможет, это было бы чудом.
Наконец мой маленький садовник вышел на сцену вприпрыжку, с лейкой в руке. С сосредоточенным лицом он останавливался перед каждым из своих товарищей, стоявших на коленках, и делал вид, что поливает их. Впервые в жизни я волновалась, видя, как орошают водой морковку. Все испортилось, когда дело дошло до огурца. Внезапно Жюль выпустил из рук лейку и схватился за попку, пританцовывая на месте. Он не отрывал глаз от моего лица, словно моля о помощи. Я защелкала пальцами изо всех сил, чтобы остановить действо, но это не сработало.
Я вскочила и поспешила к воспитательнице, чтобы попросить ее увести моего сына со сцены. Жюль понял и побежал прямо ко мне. Остальное случилось в мгновение ока. С глазами, полными слез, он споткнулся о «корешки» Лука-Порея и растянулся во всю длину. Он немедленно поднялся на ноги и начал пятиться назад, увидев, что разорвал фартук. Все его личико было мокрым от слез. Я стала показывать ему жестами, чтобы он бежал ко мне, но он продолжал пятиться, приближаясь к краю сцены. Я уже кричала во весь голос, зрители кричали, воспитательница кричала, и наконец ножка Жюля оказалась в пустоте, перед тем как туда рухнуло его маленькое тело.
27 мая 2000 года
– О, да вы поменьше ростом, чем ваша предшественница!
Именно эта фраза дала старт моим отношениям с твоей мамой. Правда, ты меня предупредил: твоя мать и благожелательность всегда старались держаться друг от друга подальше.
Я почувствовала, как твоя рука крепко сжала мою, когда мы вместе переступили порог дома, в котором ты вырос.
Сам Людовик XIV не украсил бы его иначе: дуб, позолота, гобелены, натюрморты, заслуживающие своего названия[21], кресла, обитые бархатом, семейные портреты, бронзовые статуэтки и прямо посреди гостиной – стол, уставленный настоящим фарфором и серебряными приборами.
– Присаживайтесь, мы сразу начнем с еды.
Суд состоял из трех заседателей: твоей матери, отчима и его пятнадцатилетнего сына. Семейство было в полном сборе, в отличие от меня, распавшейся на мелкие кусочки.
Допрос проходил крещендо. К концу главного блюда все уже знали, что я люблю устрицы и не очень – стручковую фасоль, что я на год тебя старше, что у меня был кот по кличке Нестор, и, уж конечно, что я еще не закончила учебу и потому пока не зарабатывала, но учиться мне нравилось, слава богу, мои родители до сих пор живут в браке, мама по специальности акушерка, а отец раньше работал на заводе, что нет, разумеется, они не шикуют, да, снимают жилье, нет, можно чувствовать себя вполне счастливой, даже если ты вырос в скромной семье, да, я представляю, чем они занимались всю жизнь и не скажу, чтобы это приводило меня восторг, да, я охотно съем еще немного жаркого.
На втором кусочке десерта твой отчим и его кустистые брови задали мне дополнительный вопрос:
– А почему вы решили встречаться с Бенжаменом?
Намек на то, что мы из разных социальных кругов, был завуалирован едва-едва. Честно говоря, мне трудно было понять их озабоченность. Ты рассказывал, что мать происходила из состоятельной семьи, которая впоследствии разорилась, то есть богатства там не было. Кроме того, она считала, что ты обязан сам себя содержать, и не давала тебе ни гроша. Будь я нацелена на богатенького, уж точно, успела бы обучиться прицельной стрельбе.
Ты смотрел на меня, улыбаясь:
– Можешь сказать им правду.
Кровь прилила мне к лицу.
– Что значит «правду»?
– Объясни, почему ты на самом деле со мной.
Я пробормотала что-то, пытаясь найти ответ в твоих глазах.
– Полина не осмелится признаться, – продолжил ты, приковав к себе внимание семейства, – но она со мной по единственной причине.
Троица наблюдала за твоим ртом в ожидании. И ты решил их добить, чтобы не мучились.
– Потому, что я очень хорош в постели.
Я отчетливо видела, как в их глазах застыл ужас. А ты прыснул со смеху, прежде чем проглотить кусочек пирога. Больше никто из них не раскрыл рта. В тот вечер, когда ты проводил меня до дома, я впервые сказала: «Я тебя люблю». Уточнив, что вовсе не только за то, на что он намекнул за столом.
· Глава 16 ·
В коридоре перед рентгеновским кабинетом было полным-полно народу. Меня не пустили туда вместе с сыном, но врач «Скорой» меня обнадежил. У Жюля сработал защитный рефлекс, и он приземлился на руки, а голова осталась невредимой.
Бен сидел рядом. Мы не обменялись ни единым словом с тех пор, как сюда приехали. Почти парализованная от страха, я и не думала о том, чтобы завязать разговор. Мой малыш, мое сердечко, сейчас там один, пока незнакомые люди его обследовали. Наверное, он сейчас в ужасе, у него все болит, и я считала секунды, чтобы время шло быстрее.
Не знаю, какие воспоминания он сохранит от своего детства. Мне неведомо, каким образом мозг отбирает то, что должно остаться в памяти, а что будет предано забвению. Когда мне было шесть лет, я однажды упала с дерева и разбила лоб. С тех времен у меня сохранились шрам и отрывочные воспоминания. Как меня на руках нес отец. Как кричала мама. Кровь, заливавшая мне глаза. Плохие моменты врезаются в память сильнее, чем хорошие. Последние я тщательно заношу в тетрадку с момента рождения сына. Немножко для него, немножко для себя. Тетрадку эту я отдам ему в день его восемнадцатилетия, положив ее большую голубую картонку вместе с первыми башмачками, пустышкой, мягкой игрушкой и первой медицинской картой. Если бы я могла, то все плохие воспоминания я бы сложила в другую коробку и сожгла ее.
– Я пошел, – заявил вдруг Бен, поднимаясь с места.
– Как это «пошел»?
– Мне нужно кое-что сделать сегодня вечером, я никак не могу отложить. Доктор сказал, что нет ничего серьезного, ведь ты будешь меня держать в курсе, не так ли?
– Ты шутишь, Бен?
– Ой, вот только не надо… не начинай… Я же пришел, не старайся упрекнуть меня, что я плохой отец! Мы здесь сидим больше двух часов, и теперь мне нужно уехать. Ты сможешь позвонить, когда выяснится, что с ним?
Разбей я сейчас ему челюсть, доктора долго искать не пришлось бы – мы как раз находились в подходящем месте.
– Нет, не позвоню. Хоть это ты мог бы сделать сам? Тебе не приходит в голову, что ему было бы приятно видеть рядом отца?
– Вот в чем твоя проблема, Полина. Ты думаешь за сына. Ты всегда думаешь за кого-то. Жюль даже не обратит внимания на то, что меня нет рядом. Оставь свои перфекционистские штучки. Я веду себя так, как могу.
Он кивнул, раскрыл было рот, чтобы что-то добавить, но передумал. Я погрузилась в созерцание рисунка на стене, чтобы удержаться и не сказать ему: «До свидания!»
Едва он ушел, как ко мне подбежал Жюль в сопровождении медсестры. Глазки у него покраснели от слез. Он сообщил, что у него перелом запястья, очень распространенный у детей. Шесть недель ему придется провести в гипсе, потом еще три месяца он должен быть очень осторожным с этой рукой, чтобы вновь ее не сломать. Я его внимательно выслушала, спрашивая себя, сколько мне потребовалось бы упаковочной пузырчатой пленки, чтобы полностью завернуть в нее моего драгоценного мальчика.
· Глава 17 ·
Чемоданы были уложены в багажник, Мина разлеглась на заднем сиденье, отец ставил галочки в списке, пока мама проверяла, не забыли ли они чего-нибудь. Это был день великого исхода ради семейного отдыха в аркашонском домике.
– Ты уверена, что не затоскуешь, если мы оставим тебя одну? – настаивал отец.
– Прекрати, пап! Что, я не могу прожить месяц без родителей? Знаешь, девочка успела вырасти.
– Знаю, знаю, но ты никогда не жила одна. Когда Бен заберет Жюля в отпуск?
– Завтра.
– Тебе трудновато будет. Лучше бы уж мы находились рядом.
– Дай ей спокойно подышать, в конце концов, – прервала его мама. – Вечно ты над ней трясешься. Неудивительно, что она так же себя ведет с малышом…
– Как я себя веду?
– Сама знаешь… Как следует закрывай дверь, если будешь уходить, с каждым годом в летнее время краж в нашем районе становится все больше. На столе в кухне я кое-что для тебя оставила, увидишь. А где Жюль?
Я позвала сына, убежавшего в сад, и тот получил свою порцию объятий и поцелуев на ближайшие недели. Отец сделал еще одну попытку:
– Жаль все-таки, что ты не сможешь поехать с нами…
– Папа, я работаю.
– Но ведь ты могла бы приехать на выходные.
– Хорошо. Посмотрим. Приятного вам отдыха!
Родители уселись на свои места, машина тронулась, выехала из ворот и стала удаляться. И по мере того как она уменьшалась, возрастало мое чувство облегчения. Отец прав, я никогда не жила одна, но жить вместе с родителями тоже далеко не сахар.
Не раз я слышала, что маленькой я постоянно цеплялась за юбку мамы. Она даже называла меня пиявкой. В свое время я мечтала выйти замуж за папу и рыдала от безысходности, узнав, что рано или поздно им предстоит умереть. Я писала им стихи, в которых клялась, что никогда их не оставлю. Нет, судьбой мне не было предназначено стать той, кто надеется на свой органайзер, чтобы он напоминал о необходимости позвонить родителям. Теперь они очень стараются, чтобы отношения у нас оставались хорошими. Но перелом невозможно срастить одной только мазью.