Уроки итальянского - Калныш Наталия 3 стр.


Но в жизни же всегда есть место Чуду и Надежде. Почему-то вспомнилась сказка о мышках в молоке. Хорошая, вселяющая надежду история. Не сложишь лапки – собьешь масло и выберешься из крынки. Важно только в молоко попасть. А если банка с компотом попадется или еще хуже – ночной горшок? В какие емкости попали мои новые знакомые, мне пока не очень понятно, но уж точно – сливками там и не пахнет.

Пока я размышляла на подоконнике о мышах, незаметно подкралось утро. Солнечный лучик скользнул по кровати и разбудил Филу:

– Ты чего там нахохлилась, как курица на насесте?

– Я…

– Давай, ложись, – женщина поднялась с постели.

Спорить с ней смысла не было, к тому времени у меня основательно затекли ноги и шея.

С наслаждением вытянувшись на кровати, сквозь полусомкнутые веки я наблюдала за броуновским движением женщин по комнате. За занавеской мылась Фила, Ольга красила у подоконника губы, ковыряясь спичкой в тюбике помады, Таня завивала волосы старой плойкой, Мария разливала по чашкам чай. Дневной свет делал их лица старше и беззащитнее. Правду говорят, что утро вечера мудренее. Чего я вчера испугалась? Этих измученных землячек?

– Ну что, поговорить с Гвидо о тебе? – закалывая волосы, сквозь шпильки во рту спросила Таня.

– Не надо. Спасибо. Мне одна знакомая тут пообещала работу. Я с ней сегодня встречаюсь.

– Что за одна?

– Мы с ней на Пьяцца Гарибальди познакомились.

– Ну, смотри, если передумаешь – обращайся. Все ж не чужие – поможем.

В дверь постучали, и Таня пошла открывать.

– Кто там?

– Это я, Монтаз.

– Чего тебе надо с самого утра? – бросает из-за занавески Фила.

– По вам, красавицы, соскучился, – Монтаз игриво щипает Таню, а та шутливо бьет его по рукам.

– Ага! Соскучился он! По Наташкину душу пришел, так и скажи.

Мужчина ничего не отвечает. Я вскакиваю с кровати:

– Мы…э-э-э… Нам на вокзал надо. К знакомой моей.

Начинаю лихорадочно собираться. Необходимо привести себя в божеский вид, чтобы произвести благоприятное впечатление на потенциального работодателя.

Из зеркала на меня смотрят припухшие глаза, и я вдруг замечаю, что вся шея покрыта, как ошейником, сплошным красным пятном. Последний раз такая оказия случилась со мною сто лет назад, после экзамена по фармакологии. Я сильно перенервничала, потому что не могла найти спрятанную в левом сапоге шпаргалку. В конце концов, все обошлось благополучно (шпаргалка оказалась в правом сапоге), но последствием страшного студенческого стресса стала малосимпатичная сыпь на шее в виде красного ошейника.

Дерматит «от нервов», как объяснил мне врач в кожном диспансере, прошел тогда за пару месяцев. И тут опять – нате, пожалуйста! Никак я не ожидала от своего организма такого подвоха. Сыпь увидела Фила:

– Что это за зараза у тебя?!

– От нервов это, – извиняющимся тоном произнесла я.

Вот черт! Сыпь эта мне сейчас совсем ни к чему. Пусть бы уж лучше на каком другом месте появилась, шея – слишком заметно же! Монтаз отвел в сторону мой подбородок и присмотрелся к пятну.

– Плохо, – заключил он, – в аптеку надо.

Незапланированный дерматит ставил под реальную угрозу мое трудоустройство…

Глава 4

Вещей «под горлышко», которые могли бы прикрыть покрасневшую шею, у меня с собой не было. Как-никак, я же в теплую страну собиралась, потому-то и ограничила свой гардероб двумя-тремя легкими блузками. Имелся, правда, один теплый свитер, на случай холодов, но и он выставлял мою шею на всеобщее обозрение.

– Может, Наташ, ты платочек какой повяжи, – посоветовала Мария.

– Да не ношу я платочков. Нет у меня ничего такого.

– Тогда сходи на базар и купи! А то люди от тебя шарахаться будут. Откуда ж им знать – проказа это, или «нервное», как ты говоришь.

– Типун Вам на язык.

В словах Марии был резон. В мгновение ока от сыпи я не избавлюсь, а пугать народ мне сейчас нельзя.

– Зайдем на рынок, а? – обращаю на Монтаза умоляющий взор.

– Зайдем-зайдем. Купим тебе платок, – улыбается пакистанец, – Собирайся.

– Минуточку!

За «минуточку» я успела подвести тушью припухшие глаза и распустить по плечам волосы (с целью максимальной маскировки дерматита).

– Наташа, ты раньше шести не приходи. Никого дома не будет, – предупредила Фила.

– Не приду.

Похоже, мне придется слоняться по городу целый день.

– Пошли сначала в аптеку, – Монтаз взял меня за руку и повел прочь из пахнущего кошками дома.

Я старалась запоминать дорогу. Мало ли, а вдруг мой поводырь потеряется, как я тогда «домой» попаду? Мне ведь даже адрес не известен. Поворот, поворот, мусорные баки, магазинчик с вывеской «Dolci» и аппетитными пирожными в витрине. Запоминай, Наташка, запоминай! А вот и «Farmacia», то есть «Аптека».

Монтаз продемонстрировал пожилому аптекарю мою шею со словами:

– La ragazza e malata. (Девушка больна).

Аптекарь в ответ предложил какую-то баночку со сметаноподобным содержимым. Монтаз еще о чем-то поговорил с аптекарем и заплатил за лекарство.

– Возьми, Наташа. На ночь намажешь.

– Спасибо.

Хоть бы помогло! Я-то хорошо помню, что шеей это дело может и не ограничиться. Прошлый раз начиналось все с красного ошейника, а потом сыпь пошла по предплечьям, животу и внутренней поверхности бедер. Наверное, Монтаз обладал даром читать мысли, потому что ни с того ни с сего спросил:

– Больше такого нигде нет?

Я отрицательно замотала головой.

– Монтаз, ты не бойся, это не заразно. Нет!

Мне была неприятна сама мысль, что этот человек может меня сторониться из-за какого-то несчастного покраснения.

Монтаз мне нравился. Видимо, в детстве я насмотрелась слишком много индийских фильмов. Как результат – смуглые кареглазые брюнеты с внешностью Алладина и Али-Бабы вселяли в душу мою благоговейный трепет. Даже продавцы персиков и арбузов на родном Варшавском рынке оказывали на меня гипнотическое, парализующее волю влияние. Я знала за собой такую слабость, потому мимо прилавков с южными плодами старалась пройти как можно быстрее. Это спасало мой кошелек от разорительных оптовых закупок.

– Монтаз, а ты давно в Италии?

– Семь лет.

– Скучаешь по дому?

– Да.

Монтаз достал из нагрудного кармашка фотографию. На ней – женщина в черном одеянии с тремя детьми.

– Лейла и дочери.

– А когда ты к ним вернешься?

– Не знаю. Я им деньги отсылаю. Пакистан – бедная страна, – Монтаз погрустнел.

Семь лет! С ума сойти. Неужели все эти семь лет хрупкая пакистанская газель верно ждет своего Одиссея?

– Монтаз, ты тут с Людой, да? А у Лейлы там, в Пакистане, тоже кто-то есть?

– Нет. Нельзя. Она живет в доме моего отца.

Плохо дело. Бедная Лейла. Совсем не завидую ей. Что с того, что она вроде как замужем? Мужа-то нет рядом, и неизвестно когда он объявится. А может и не объявится вовсе.

– Ты любишь Лейлу?

– Люблю.

– А Люду?

– И Люду люблю.

Стало быть, в сердце мастера тату хранится достаточно большой запас любви и хватает места не только для законной супруги.

По моим понятиям, Монтаз не мог не нравиться прекрасному полу. Хоть был он и невысокого роста, зато великолепно сложен и гибкий, как пантера. Яркая цветастая рубашка, которая смотрелась бы смешно на бледнолицем мужчине европеоидной расы, лишь подчеркивала сияние бронзовой кожи пакистанца. Даже если мои соседки по комнате правы, и Монтаз имеет невинное сутенерское хобби, то разве нельзя ему слабость эту простить за одни только миндалевидные глаза?

Поворот, поворот, новая незнакомая улица. Мы идем на рынок. Впереди маячит цветастая рубашка, я пытаюсь от нее не отставать. О том, что базар уже близко, нас оповестил нарастающий гул.

Я никогда особо не любила больших скоплений народа – и, по возможности людские толпы обходила стороной. Говорят, восточный базар – совершено уникальное и незабываемое зрелище. Не знаю, там бывать мне не приходилось, но его неаполитанский брат меня ошеломил. Не грудами мерцающей серебром рыбы и диковинных чудищ морских, не горами благоуханных плодов и специй, а бьющей через край энергией и силой голосовых связок торговцев. Продавцы, подобно обезьянам ревунам в период гона, орали что есть мочи над своим товаром призывные рулады.

– Pesce fresca!!! – крикнул изо всей силы мне в ухо один из них. Я испуганно отскочила в сторону. Столь агрессивная реклама свежей рыбы едва не лишила меня слуха. До чего же шумный народ эти итальянцы!

Недалеко от прилавка с рыбой торговал разноцветными платками рослый синий негр. Вот он-то стоял молча, распахнув увешанные тряпьем руки как на распятье. На нем я заприметила легкую косынку в красно-белые полоски. Вещь была достаточно воздушной, чтобы не доставлять неудобства в жарком климате.

– Монтаз, тут платочек подходящий. Я бы, пожалуй, его купила. Только мне надо доллары на лиры обменять. Где можно это сделать?

– Много менять?

– Долларов сто.

– Мой друг обменяет. За мясной лавкой. Сейчас к нему пойдем. А это – тебе подарок, – Монтаз снимает с руки негра полосатую косынку.

– Спасибо, – я тут же повязала платок себе на шею.


Над кусками мяса с отчаянным надрывом зазывал покупателей кудрявый продавец в фартучке сомнительной чистоты:

– Сarne-e-e!!! Carne-e-e!!!

Чего ж так орать-то? И так ясно, что «carne»!

– Signorina, prego!!! – мясник сует мне под нос окровавленную тушку какого-то животного. Судя по размерам – кролик, или кошка, точнее сказать не могу. Кто знает, чем они тут питаются? К примеру, вон те прозрачные гроздья сероватых присосок – идут нарасхват, а мне даже смотреть на них неприятно.

Торговец мясом хотел во что бы то ни стало продать мне убиенного зверька. Он очень убедительно тряс тушкой перед моим лицом, а чтоб клиентка не сбежала, крепко схватил меня за руку чуть выше локтя. Я запаниковала:

– Отпустите!!!

Монтаз обернулся и рыкнул на мясника, тот выпустил мою руку. Смотрю на локтевой сгиб – на нем красуется огромное ярко-красное пятно. Сначала мне показалось, что это кровь с ладоней продавца, но – нет. Пятно было таким же, как и на шее. Значит, придется еще и руки прятать. Я еле сдержалась, чтоб сразу же не осмотреть и живот.

– Жди здесь, – Монтаз отвел меня в сторону, – Никуда не уходи.

Пакистанец скрылся за палатками, и пока он отсутствует – осторожно щупаю кожу на животе. Ну да, сыпь и там. Вся надежда на волшебную баночку с мазью. Хоть бы Фила не выгнала меня из квартиры. Кому, скажите, приятно делить постель с носителем какой-то кожной болячки? Словом, я расстроилась.

Монтаз вернулся в сопровождении симпатичного, крепко сбитого мужчины. Внешне он больше напоминал араба, нежели итальянца. Хотя и те и другие – невысокие, смуглые брюнеты, разница все ж чувствуется.

– Buona mattina, cara (Доброе утро, дорогая), – поздоровался со мной друг Монтаза.

– Buona mattina, – эхом повторила я.

– Sono Anvar. (Я – Анвар).

Имя показалось мне знакомым. Уж не тот ли это Анвар – конкурент Гвидо? У меня пересохло во рту и я, запинаясь, промямлила свое имя:

– Наташа.

– Sei molto carina, Natascia. (Ты очень мила, Наташа).

– Grazie. (Спасибо.)

Я физически ощущаю скольжение взгляда Анвара по моему телу. Снизу – вверх, сверху – вниз. Горячая волна бросается мне в лицо. Провалиться бы куда-нибудь, что ли? Или превратиться в маленькую-премаленькую букашку. Жаль, не умею. Уверена, что от пристального внимания мужчины не скроется даже самая бледная веснушка. Сканирующий взгляд остановился на руках. Руки мои Анвару не понравились. Он нахмурил бровь и спросил:

– Che cosa? Sei malata? (Что это? Ты больна?)

Ага, значит, заметил сыпь. Ну, как мне объяснить, что это не болезнь, по большому счету, а просто такая себе защитная реакция организма на стресс? По итальянски я еле-еле понимаю, говорю еще хуже. Придется отвечать не столь витиевато:

– Si. (Да).

Ответ Анвару тоже не понравился. Он повернулся к Монтазу и разразился достаточно длинной тирадой, из которой я не поняла ни слова. Монтаз вроде бы что-то возражал.

В надежде уловить смысл разговора всматриваюсь в мужские лица. Ясно одно – Анвар чем-то недоволен, причем у меня появились смутные подозрения, что недоволен он мной. Почему же? Шарю в карманах в поисках валюты. Может, Анвар сомневается – имею ли я деньги для обмена? Протягиваю стодолларовую бумажку Монтазу, но он останавливает меня жестом. Мол, не до валютных операций нынче. Странно как-то.

Спрятав деньги обратно в карман, я отошла на пару шагов и принялась изучать содержимое прилавка с морскими чудовищами. Пусть мужчины между собой разбираются, не буду им мешать.

Ах, чего тут только нет – сепии, осьминоги, морские гребешки, кальмары… Глаза разбегаются. Вживую мне еще не приходилось видеть стольких представителей средиземноморской фауны. Не представляю – как их готовят? В процессе любования очередным ракообразным вдруг замечаю боковым зрением, что Анвар уходит. Как же так?

– Что случилось? Почему он ушел? А доллары поменять? – засыпаю вопросами Монтаза.

– У него сейчас нет денег.

Ответ прозвучал не очень убедительно, но докапываться до истинной сути я не стала.

– А где же можно обменять валюту?

– В банке обменяем.

– Далеко?

– Нет, через улицу.

– Тогда идем.


Мы покинули базар, и вошли в переулочек, в котором останавливались автобусы из Украины с новыми безработными. Сюда же стекались и работающие украинки, чтобы передать через водителей посылку ДОМОЙ. В переулке стояло два белых «Мерседеса», от них змеились длинные хвосты очередей. В конце одной очереди я заметила знакомую серую куртку.

– Надя! Здравствуйте!

Женщина обернулась:

– О! Привет! Ты гляди, не съел тебя твой пакистанец.

Встреча с Надеждой меня очень обрадовала.

– Не съел, – улыбаюсь. – Познакомьтесь. Надя. Монтаз.

Они приветственно кивают друг другу.

– Наташа, – обращается ко мне Монтаз, – если хочешь, подожди меня здесь. С подругой поговори. Я сам в банк схожу.

– Хорошо.

Я отдала деньги, и яркая рубашка пакистанца скрылась из поля зрения.

– Ты так доверяешь этому парню? А что, если он не вернется? – покосилась Надя.

– Он – хороший, это раз. И потом, я знаю, где он живет. Кстати, а Вы нашли себе ночлег?

– Да где там, на улице ночевать пришлось. Тут, возле автобусов. Ты-то как устроилась?

В двух словах я рассказала Наде о квартире Филы.

– Может, и меня эта Фила на ночь приютит, как думаешь?

– Надо спросить. Места у нее почти нет. Втроем на одной кровати спали, двое – на полу.

– Я согласна хоть на полу!

– Давайте тогда вместе вечером пойдем туда. Фила сказала, чтобы я раньше шести не возвращалась.

– Конечно. А пока я домой посылочку отправлю. Вот, кое-что для внучки прикупила, – Надя показывает пакет, доверху набитый, в основном, детскими вещами и игрушками.

– Смотри, какие ботиночки! А юбочка, а? Жирафик этот такой забавный – копейки стоит. Потрогай. Чувствуешь, у него шарики внутри. Еще и дочке брюки купила, – женщина расцветает, демонстрируя покупки.

– Сколько лет внучке?

– Четыре годика. Дашенька.

– Давно не видели ее?

– Два года уже, – голос у Нади дрогнул.

Наверное, в разлуке с дорогими сердцу людьми время течет по другим законам, и два года вдали от Дашеньки – это очень и очень большой срок для Нади. У нее мелкой дрожью трясутся руки, и глаза вот-вот станут на «мокрое место».

– Надя, ну, что Вы?!

– Не обращай внимания. Нервы.

– А когда Вы домой собираетесь?

– Пока не знаю. Мне сейчас некуда возвращаться.

– Как некуда? ДОМОЙ. К мужу, дочке, внучке.

– Нет больше у меня ни мужа, ни дома.

Ой, кажется, я поневоле затронула какую-то больную струну. Что же случилось? И пока мы стояли в очереди к автобусу, Надя рассказала, как она попала в Страну Макарон.

Началось все с того, что у мужа ее, Степана, врачи обнаружили в сердце серьезные неполадки. Жизнь горячо любимого супруга оказалась под угрозой. Спасти его могла лишь дорогостоящая операция с заменой клапана. Денег, естественно, на это «удовольствие» не было.

Идею с заграничными заработками подбросила односельчанка, у которой двоюродная сестра уехала в Италию. Кузина благополучно устроилась среди «макаронников» и, на зависть родственникам, регулярно слала домой симпатичные кругленькие суммы.

Назад Дальше