«А вдруг Михаська попросту заболел?.. – неожиданно подумалось ему. – Да так сильно заболел, что у него даже мочи нет сообщить мне об этом. Да ведь и не мудрено заболеть в такое смутное время. Кругом нищета, антисанитария, люди от тифа мрут, как мухи…».
От этих мыслей у него опустились руки, и ему уже не хотелось любоваться своим обворожительным двойником, отражающимся в зеркале.
Тогда, чтобы как-то успокоиться, он принялся внушать себе, что подобная участь никогда в жизни не посмеет коснуться его друга Михаську. Однако в это самое время в его голову уже лезли другие, не менее мрачные мысли: «А вдруг… Михаську немцы убили?.. Или, допустим… отправили его в Германию?.. А вдруг… ограбили его по дороге или… убили в пути?!. И что же здесь удивительного?!. Едет богато одетый барин через лес, а на пути его – душегубцы проклятые… Сколько их сейчас без царя в голове по дорогам скитается!.. О, Wielkie Nieba! Ну, всё! Всё!!! Хватит об этом думать!» – стал он гнать от себя страшные мысли. Но они, вопреки его стараниям, вновь и вновь продолжали сверлить его мозг. Когда же им начинало овладевать совсем уж неудержимое отчаяние, в голову его вдруг приходили другие, более обнадеживающие душу мысли, которые, хоть отчасти, но успокаивали его: «Да жив, жив Михаська! Загулял, поди, с какой-нибудь очередной кралей и забыл обо всем на свете!..»
«О, нет!.. Михаил Богдан – человек слова! Сказал – сделал! – тут же вступал он в противоречия с самим собой. – Но лучше бы загулял, нежели что-то дурное…».
«Да кому, в конце-то концов, нужно убивать или грабить Михаську! Приедет! Никуда не денется!» – опять звучало в его голове…
У Станислава стало создаваться впечатление, что на его плечах, на веки вечные, поселились две противоборствующие силы – силы добра и зла, пытающиеся своим противостоянием вывести его из равновесия и окончательно лишить маломальского покоя…
Вымученный двойственными размышлениями, он нервозно одернул жилетку, и, устало вздохнув, отошел от зеркала к распахнутому в сад окну. Скользнул глазами по лазури безоблачного неба… проводил взглядом летящих клином журавлей… отстранённо понаблюдал за ласточками, кружащимися где-то высоко-высоко в небе. Затем перевёл взгляд с небес на землю и окинул им кроны деревьев своего сада… Его внимание привлекла молоденькая, совсем еще хрупкая яблонька, ветки которой от щедрого урожая клонились к земле. «Могла бы ещё и в девках года два походить, чем ярмо-то себе такое на шею вешать…» – пробурчал он недовольно себе под нос…
Неожиданно покой и умиротворение, царящие в саду, нарушили душераздирающие крики котов… Станислав перевёл свое внимание в сторону воплей. Там, в глубине сада, на зеленой лужайке, залитой ярким солнечным светом, повстречались два огромных – один рыжий, другой белый в черные пятна – кота. Встав на дыбы, очевидно, чтобы казаться выше и могущественнее, орали и орали они что есть мочи, не жалея ни своих глоток, ни ушей людей, занимающихся сбором урожая в саду своего хозяина господина Войцеховского. И даже тогда, когда в них полетели камни со стороны одуревших от их рёва работников сада, они, не обратив на это обстоятельство ровным счетом никакого внимания, продолжили всё так же неистово орать и пожирать друг друга враждебными взглядами.
– О, cholera!.. Еще этих тварей тут не хватало!.. – с негодованием пробормотал себе под нос Станислав и недовольно отошел от окна. Он опять направился к зеркалу… Но полюбоваться на себя в отражении у него не получилось, его мысли вновь отвлеклись на друга. Погрузившись в размышления о нём, он, с вложенными в карманы брюк руками, принялся хаотично расхаживать по комнате.
Но тут его взгляд упал на небольшую, до боли ему родную фотографию в красивой деревянной рамке, стоящую на комоде. На фото были запечатлены два мальчика в возрасте лет десяти – один златокудрый и кареглазый, второй синеглазый, с кудрями черных волос. Это были два друга – Станек и Михаська. В белых матросках и белых шортах, в белых бескозырках на головах, они, положив руки на плечи друг другу, стояли плечом к плечу и широко улыбались своему фотографу и завтрашнему дню…
Станислав взял в руки рамку с фотографией и пристально вгляделся в синие глаза своего друга Михаськи. «Куда же ты всё-таки подевался, Богдан?! – обратился он к нему. – Нет…. это уже из ряда вон выходящее!.. Должен был приехать ко мне по меньшей мере недели три назад… Что же с тобой случилось, братишка?! О, Matkо Boska i wszyscy Święci! Что же с тобой случилось?!!» – с новой силой забеспокоился он и, поставив рамку с фотографией на свое прежнее место, снова направился к окну, где стал наблюдать за работниками сада, которые все так же собирали плоды яблок и груш и раскладывали их по корзинам и ящикам…
– Ну?.. И какого черта я тут стою, если уже давным-давно пора на поиски Михаськи отправляться!!! Что же делать? Что делать? – снова отошел он от окна и для чего-то подошел к зеркалу… Посмотрел на свое отражение…. нервозно стряхнул с рукава фрака несуществующие пылинки, и, вложив руки в карманы брюк, принялся вновь мерить шагами комнату… – Нет…. здесь уже явно какие-то нелады с парнем! Итак, господа, пора начинать бить тревогу!.. Пора бить тревогу!!!
Но тут… его терзания прервал очень настойчивый звонок колокольчика, донесшийся от парадных дверей холла…
– О, Matko Boska Częstochowska! Кого там еще черти несут?!! – недовольно нахмурившись, проворчал он…
До чего же ему не хотелось, чтобы именно в этот момент в его покои вошел дворецкий и своим докладом о внезапном визитере помешал ему размышлять о ситуации, связанной с Михаилом. Но время шло, колокольчик на парадных дверях холла неустанно звонил и звонил, а из прислуги так никто и не поинтересовался, кто же там пожаловал в дом господина Войцеховского…
– Кто-нибудь мне ответит, кого там нелегкая принесла?!! – взывая к своей прислуге и не жалея для этого голосовых связок, возопил на весь дом Станислав. Но колокольчик по-прежнему звонил, звонил, звонил, а встречать визитера по-прежнему никто не собирался.
– О, cholera!.. – снова выкрикнул в пустоту дома Станислав, – кто-нибудь сегодня откроет эту проклятую дверь, или мне самому вместо швейцара на воротах встать?!
Однако всё безуспешно… Дверь по-прежнему никто не спешил открывать. Взбеленённый Станислав стремительно вышел из своей комнаты и решительно направился в сторону холла, туда, где над парадными его дверями, раскачиваясь из стороны в сторону и подпрыгивая вверх-вниз, всё звонил и звонил тирольский никелированный звонок, выполненный в виде большого колокола.
Стремглав пролетев по длинному коридору и сбежав по ступенькам лестничного марша в просторный холл дома, он увидел, как к парадным дверям со стороны черного входа тяжёлой, усталой походкой направляется дворецкий, довольно старый, замученный долгой жизнью человек.
– Семен!!! – окликнул его Станислав…
Дворецкий на полпути до парадной двери приостановился и не торопясь обернулся лицом к своему барину, смотрящему на него глазами, полными сатанинского блеска…
– Где тебя носит?! Ты что, оглох?!! Не слышишь, что в дом уже целый час звонят?!!
– Барин, я же ваше указание выполнял, – без какой-либо суеты пояснил причину своей нерасторопности Семен.
– Не знаю уж, какое ты там моё указание выполнял, но стоять на дверях и вовремя открывать их посетителям тоже моих указаний касается! Разве не так?!!
– Так, барин…
– Тогда почему же я должен тебе об этом напоминать?!!
На это дворецкий ничего не ответил хозяину, только стоял с опущенными к полу глазами и молчал…
Станиславу же представилась прекрасная возможность оценить внешний облик своего дворецкого. Его внимание привлек неопрятный его внешний вид… Одет он был в какой-то уж изрядно помятый чёрный сюртук с засаленным воротником, в больше серую, нежели белую рубашку, под воротничком которой был повязан съехавший куда-то набок черный галстук. А особенно покоробили Станислава бакенбарды дворецкого, за последнее время сильно поседевшие и буйно разросшиеся на его скулах.
«Совсем уже на лешего стал похож… – брезгливо поморщился он. – Скоро задумаешься, стоит ли вообще в дом гостей приглашать. Кого угодно перепугает!.. Пора его со службы гнать!»
Что же касается дворецкого, то он, конечно же, чувствовал на себе недружелюбный взгляд хозяина, поэтому, чтобы не обозлить его ещё больше, застыл перед ним с покорно опущенной вниз головой, при этом не произнося ни единого слова в свое оправдание.
Станислав же, несмотря на то, что дворецкий всем своим видом демонстрировал ему свое смирение, все больше и больше распалялся к нему неуемным гневом…
– Тебя, дружище, давным-давно пора со службы гнать!.. – в ярости проорал он. – В деревне, на печке твое место!.. Причём, давно!..
– Не знаю, почему вы на меня гневаетесь, барин, – испугавшись услышанного, развёл в недоумении руками тот. – Я в конюшне был… Отдавал распоряжение Аркашке выезд для вас подготовить. Вы же сами приказали!.. Вот… только что зашёл с черного входа в дом с намерениями направиться к вам, доложить, что экипаж уже готов и дожидается вас у парадного подъезда. А тут как раз в дверь звонят, – посмотрел он с осторожностью в глаза своего хозяина в надежде найти в них понимание своим оправданиям… Но, увы…. не нашёл… Тот смотрел на него все с тем же отвращением и все с той же злобой. Озадаченно пожав плечами, он виновато провел рукой по копне своих кудрявых, сильно поседевших волос, и потерянно добавил: «Простите уж, не поспел…»
– Что ты сейчас сказал?.. Не поспел?!! – ещё больше взбеленился и без того уже накрученный переживаниями о своем друге Станислав. – Что-то ты, любезный, последнее время никуда не поспеваешь?!! К чему бы это? Не догадываешься?!!
– Иду уже, барин, иду!.. – направился к входным дверям дворецкий, где по-прежнему ходил ходуном прикреплённый к ней колокольчик.
– Сейчас, сейчас, – ускорил он шаг. – Вы только не волнуйтесь так… Ведь ничего страшного-то не произошло, – бубнил он себе под нос. – Скорее всего, из какого-то дома посыльный прибыл с приглашением для вас на очередную встречу или бал. Иду уже… иду… Чего уж гневаться-то понапрасну, – неспешно продвигаясь в сторону парадных дверей дома, всё продолжал он бубнить и бубнить себе под нос.
Проводив дворецкого недобрым взглядом, Станислав снова вернулся в свою комнату… Подошёл к зеркалу, рассеянно постоял около него, затем взял гребень и несколько раз провел им по своим златокудрым, зачесанным назад волосам. Отложил гребень в сторону и поправил бабочку. После этого встал боком к зеркалу и одернул полы фрака. Вслед за тем повернулся спиной к зеркалу и, оглянувшись назад, осмотрел себя сзади. Потом, встал к зеркалу другим боком и уже с этого ракурса осмотрел себя предельно внимательно. Не найдя нареканий к своему отражению, неспешно надел на голову черный атласный цилиндр, накинул на шею белый шелковый шарф, натянул на руки белые лайковые перчатки, взял в руки черное элегантное пальто и хотел было уже отойти от зеркала, но-о-о не смог этого сделать… Его не отпустил от себя отражающийся в нем высокий, импозантный молодой человек – его двойник… Откровенно залюбовавшись своим двойником, Станислав еще какое-то время простоял у зеркала… Потом достал из кармана брюк белоснежный, расшитый вензелями рода Ландсбергисов батистовый платочек и еще раз опрыскал его ароматом прекрасного парфюма… А следом…. и себя… Только после этого, без малейшего промедления, направился он прочь из дома. Его ожидала дальняя дорога в сторону поместья господ Медведских. Он ехал на бал, в честь помолвки их любимой дочери Эллены.
Легко сбежав по ступенькам лестничного марша, ведущим из покоев дома в холл, Станислав намеревался было уже направиться к парадным дверям, но… вынужден был приостановиться… Ему дорогу преградил дворецкий… В руках он держал небольшой серебряный поднос, на котором лежал белый, прямоугольной формы конверт и ножичек для вскрытия корреспонденции.
– Конверт доставлен посыльным из поместья князя Козловского, – как-то апатично доложил он своему хозяину, при этом предельно низко склонив перед ним свою спину…
Станислав, беря с подноса конверт и пренебрежительным взглядом оглядывая согнутую спину дворецкого, произнес: «Еще раз увижу тебя в помятом сюртуке, в грязной сорочке и в галстуке, сдвинутом на бок, да еще и без белых перчаток, тут же погоню со службы! И знаешь куда?.. – склонился он к самому его уху, – в деревню… На печку… Не забыл еще, что это такое?..»
– В перчатках я потею, – уныло признался дворецкий…
– Ну, положим, ты и без перчаток потеешь!.. – злобно ухмыльнулся Станислав. – При этом безбожно смердишь, словно загнанный жеребец!
– В чем же тут моя вина, барин, если у меня природа такая…
– В баню ходите почаще, голубчик! Да мойтесь усердней! Смердеть-то и не будете…
– Я и без того, как и положено всякому христианину, каждую субботу хожу в баню…
– Значит, ходите в баню каждый день! – начал опять гневаться Станислав.
– Да как же это можно, чтобы каждый день и в баню?! Помилуйте, Христа ради!.. – вскинул-таки дворецкий на Станислава свои помутневшие от долгой жизни глаза… Но, увидев крайнее недовольство на его лице, тут же снова опустил их вниз.
Перед высоким, словно памятник, словно монумент, своим хозяином дворецкий с согнутой в три погибели спиной казался еще ниже ростом, нежели был на самом деле, и еще более убогим для восприятия его и без того невзрачной наружности.
Станислав же, с высоты своего роста, с отвращением наблюдал за чрезмерно подчеркнутым холуйством дворецкого. Нечесаные, всклокоченные его волосы, мятый сюртук, запылившиеся башмаки, да еще какой-то исходящий от него дурной запах – всё это навеяло на брезгливого Станислава прямо-таки смертельную тоску…
– Ну, все!!! Хватит!!! – не контролируя своих эмоций, вдруг громогласно воскликнул он. – Запас моего терпения по отношению к вашей персоне, милейший, иссяк. Иссяк окончательно и бесповоротно! Так вот… если по моему возвращению из имения господ Медведских я по-прежнему буду лицезреть вас в засаленном сюртуке и грязных башмаках, тогда пеняйте на себя! Ох, пеняйте на себя!!!
– Схожу я в баню, схожу, – пробурчал себе под ноги дворецкий. – Сегодня же схожу…
– Очень бы хотелось в это верить!.. – поморщившись, отступил от него на пару шагов назад Станислав, тем самым желая избавить себя от мук вдыхать неприятный запах, исходящий от его тела. – И вообще… скажете мне еще спасибо, сударь, что, несмотря на ваш неряшливый вид, я все еще нахожу в себе жизненные ресурсы общаться с вами в вежливой форме. А все почему?.. – сконцентрировал он свой взгляд на его затылке. – Я вас спрашиваю, почему?..
– Не знаю, барин, – пробубнил куда-то в пол дворецкий.
– Да все потому, что никогда не забываю о том, что возникающие разногласия и всяческие конфликтные ситуации между людьми следует урегулировать, соблюдая каноны вежливости. Знаю, что благодаря вежливости проще поддерживать атмосферу взаимопонимания между противостоящими сторонами и легче приспосабливаться друг к другу в точках соприкосновения. Не так ли, сударь?
– Так, барин!.. – охотно согласился дворецкий с ходом размышлений своего хозяина…
– Хорошо, что вы это понимаете!.. – продолжал Станислав, с неприятием рассматривая засаленный воротник сюртука своего дворецкого, его спутанные на затылке волосы и далеко торчащие в разные стороны бакенбарды. – Итак, милейший… что касается меня, то я по отношению к вам соблюдаю эту самую вежливость, коль уж довожу до вашего сведения все свои претензии в учтивой форме. Вот и сегодня в учтивой форме прошу вас о том, чтобы вы регулярно посещали баню, дабы не смердеть на весь дом, точно мексиканский скунс, отравляя тем самым мне жизнь. А еще настоятельно прошу вас о том, чтобы вы ходили опрятно одетым. А что это значит? Можете мне ответить?.. Ну-у-у? Где вы там? – склонился над дворецким Станислав, желая заглянуть ему в глаза.