Серега Заморенов был на удивление лаконичен. Работаю. Вот и все, что он удосужился написать в отчете.
Зато Иза разошлась, как я и ожидал, ее отчет был большой и всеобъемлющий. Прикинув, что даже для поверхностного ознакомления с ним мне понадобится целый день, я отложил его до лучших времен.
Послав вдогонку своему «крику души» более подробный отчет о путешествии, я отправился на боковую.
На следующее утро погода испортилась, моросил противный мелкий дождь, пропитав мои пожитки сыростью. Стало значительно прохладней. В окружающей природе начинала чувствоваться подступающая осень, хотя пока еще и весьма далекая.
Лес не принес облегчения. Дождик просачивался вглубь, скапливался на листьях и обдавал меня холодным душем каждый раз, когда над вершинами деревьев проносился легкий ветерок. Вымокнув до нитки, я все дальше углублялся в лесную чащу. Лес делался все темнее. Могучие ветви, вздымаясь в вышину, закрывали небо. На обеденном привале, я, плюнув на предосторожности, запалил костер. От топей, меня отделяло по меньшей мере десятка два километров. Собрав охапку сухих веток, в изобилии валявшихся на земле, я долго и упорно пытался разжечь костер с помощью местных средств, представлявших из себя вполне традиционные кремень и огниво. Это занятие, в моих руках грозило затянуться надолго. Поэтому, я прибегнул к доступным мне достижениям прогресса, и попросту шарахнул в кучу веток небольшим плазменным зарядом, сгенерированным конвертором массы и сорвавшемся с кончика пальца. Пара миллиграмм массы, не такое уж и сильное преобразование, авось никто меня тут не учует. Дрова полыхнули и сразу занялись. Приятное тепло пронизывало все тело. Поставив конвертор на пассивное накопление энергопотенциала, я с наслаждением вытянулся у огня, решив побаловать свой организм скудными остатками съестного, взятого «на дорожку» еще в Сорборе. Все равно при такой сырости испортится, подумал я, и высыпал в котелок остатки сушеного мяса, бобов, специй, и прочей снеди. Вот такой он, «завтрак туриста», по местному.
Аппетитный запах распространялся по лесу, далеко разносясь в тяжелом, пропитанном влагой воздухе. Размышляя, каким образом искать в этих северных землях одного предположительно живого чародея, да еще имея только его неполное словесное описание, я раскладывал крупные иголки сосновой хвои на плоском камне. Из скудных сведений об искомом, мне могло помочь разве что его предположительная принадлежность к запретной школе 8й стихии.
. Иголочки на камне все время складывались во что-то ёжеподобное. Мысли текли все медленнее и сворачивали все время не в то русло. Как, скажите на милость, мне, не привлекая к себе лишнего внимания, разузнать про мага, да еще не самого слабого? Уделали же они с командой дракона. И не просто разузнать, а еще и проявлять интерес к одному из его предметов, который представляет вполне определенную ценность.
Мысли все дальше уплывали в сторону. Вот узнают, что я из другого мира, и веду тут разведку, разве ж кто поверит, что мы тут просто так, посмотреть…. А еще, если учесть, что большая часть РФЖ тут сами пришлые, разве что те, кого обозвали троллями, могли сойти за местную фауну. А раз пришлые, то могут как-нибудь и к нам прийти…
Тут мое воображение стало рисовать совсем уж ушлые картинки. Виделись драконы, парящие над Красной площадью и лениво плевавшие плазмой по движущимся внизу машинам. А один, не самый большой, но самый наглый, сидел на кремлевской стене и увлеченно ковырялся где-то во внутренностях часов на Спасской башне.
Или, например, маги… и в воображении появилась новая картинка. В городе, на берегу океана, в котором смутно угадывался Нью-Йорк, на вершине огромного небоскреба стояла затянутая в черное фигура, закручивающая своим впертым в небо посохом, чудовищную воронку гигантского торнадо. А далеко внизу, на улицах и в скверах, распростерлась ниц толпа, выкрикивающая имя нового мессии.
Хотя гномы, нам бы пожалуй пригодились…. Воображение в очередной раз сменило вид: из угольного разреза поднимались плотные фигурки гномов. Почему-то, на выходе их встречали плакаты «Слава героям труда», «Даешь тройную выработку» и иные пережитки советского прошлого, затем цех автозавода, и теперь уже гномы, старательно закручивающие гайки, подгоняющие до идеала все неровные детали кузовов.
Напоследок воображение преподнесло еще один вид Москвы, но уже без драконов в небе. По идеально ровным дорогам, огражденным заборчиками ажурной ковки, с цветущими газонами за ними, шли толпы людей, держащих транспаранты, общее содержание которых сводилось к тому, что люди тоже могут работать, если захотят, конечно. Тут я прервал свое разгулявшееся воображение и усилием воли снова сосредоточился на решении задачи, поставленной далеким и поэтому особенно горячо любимым руководством.
Глава 8
Увлекшись стратегическим планированием розыскных и потенциальных «диверсионных» мероприятий, я не сразу заметил тихо подошедшего к лагерю человека. Только когда он подошел метров на двадцать и замер на краю поляны, у туповатого киба, изображавшего мое транспортное средство, сработал сигнал опасного сближения с неизвестным объектом, и он удосужился проявить инициативу, ощутимо толкнув меня мордой. Вырванный столь бесцеремонным образом из глубины своих размышлений, я угрюмо уставился на подошедшего.
Тот, кого я поначалу принял за человека, на поверку оказался эльфом, правда, каким-то престарелым и малость потасканным, не таким, каким их обычно представляют во всяких там сказках. Тусклые, сероватые, длинные прямые волосы. Выцветшие зеленые глаза. Высокий и худощавый. Одетый в какое-то рубище, когда-то давно, видимо, бывшее добротным шерстяным плащом, возможно даже зеленого цвета, из-под которого торчали сильно потертые сапоги.
– Легкого пути и доброго отдыха тебе, путник, – церемонно поприветствовал меня эльф. – Я Сэлли-Эрн, из дома Тиль–Эрнандан. Я не причиню тебе зла – добавил он, заметив, как я, «на всякий случай», придвинул топор к себе поближе. Просто в тот момент, мне вспомнились напутствия Ратобора, о том, что не стоит доверять незнакомым личностям, встреченным в окрестностях топей.
– Я живу неподалеку, – продолжил эльф, – уже очень, очень давно живу. Но когда увидел следы, идущие с юга, мне стало любопытно. Никто не приходил сюда с той стороны на моей памяти. А память у меня долгая.
Котелок над костром, распространяющий запах по округе, все настойчивей сообщал, что пора бы уже заняться им, иначе гастрономические радости рискуют превратиться в подгоревшие горести. Решив, что мой гость, не проявляющий агрессии, не проявит ее и дальше, я снял варево с костра, предложив из вежливости принять участие в трапезе и престарелому эльфу.
Эльф не отказался. Он поблагодарил меня за предложение и мы занялись едой. Все же, совместное принятие пищи – оно кого угодно настраивает на дружеский лад и располагает к беседе, конечно, в том случае, если ни один из собеседников не является блюдом.
Подобрев, я рассказал эльфу свою последнюю версию легенды. Хотя, что-то мне подсказывало, что он в нее не слишком поверил. Впрочем, тот не выказывал своих сомнений вслух. Сэлли-Эрн рассказал мне вкратце свою историю, когда я полюбопытствовал, каким образом он здесь очутился и много ли его соплеменников проживают в этой местности.
– Я живу здесь один, – начал он, – много лет назад, когда я был еще молод и глуп, я жил в Эрнфиольне, что на западном континенте, который в старинных легендах жителей Холодных островов и северных королевств именуется Закенгартом, закатными землями. Тогда, я еще мог слышать Великую песню Фиольна, песню Вечного леса. Но молодость глупа. Произошел раскол внутри дум народа.
Старшие утверждали, что нам, перворожденным, не стоит идти в большой мир, на другие земли. Они утверждали, что нет у нас права идти дальше, что другие населенные земли этого мира, должны принадлежать тем, кто их населяет. Всякое насилие порождает отрицание жизни и отравляет Вечный лес, – так говорили мудрые. Но молодость глупа, самоуверенна и заносчива. Чего нам, перворожденным, считаться с нечистыми расами, которые лишь притворяются разумными, ведь они не слышат Вечного леса. Они даже хуже, чем животные, те хотя бы не пытаются прикидываться разумными существами и требовать себе каких-то прав. Это просто старики, в своей старческой пассивности, отказываются принимать новое.
И молодые ушли. Многие молодые ушли. Они уже научились слушать, но, к сожалению, не успели научиться понимать. Я был одним из них, даже хуже. Я был одним из тех, кто возглавил исход. Мы назвали себя Темными. Раз старики говорят, что ненависть порождает тьму, то мы станем ею. Раз свет несет жизнь всему живому, то мы станем той тьмой, которая поглотит и очистит мир от всей грязи, что сдерживает Вечный лес. Это было наивно. Только молодость сначала делает, а потом начинает думать. Эльф невесело рассмеялся.
Мы сели в свои корабли и переплыв океан, вторглись в королевства людей, что на западном побережье. Тогда, мы еще не утратили связи с силами природы и были особенно сильны. Мы смели королевства, как осенний ветер срывает пожелтевший лист с ветки. Никто не смог уйти на восток. Мы отгородили земли заклятиями. Но все же, далеко не все люди были убиты и унесены волной. Все же, нас было не так уж и много, всего-то несколько тысяч.
А на землях, которые мы захватили, селились десятки и даже сотни тысяч людей, орков, гномов. Орки отказались сложить оружие и были истреблены подчистую. Гномы, каким-то образом, смогли пройти через барьер, созданный нами, уползли по своим норам и укрылись в горах, за рекой Силем, вы люди называете их горы Гарт. Людей же мы захватили и обратили в рабство
. Победа наша была быстрой, несмотря на то, что мы потеряли несколько сотен, павших в битве с человеческими магами. Ни одна весть не вырвалась за пределы западных земель. Мы убивали всех разведчиков, какие пытались проникнуть в наши новые земли и узнать, что сталось с королевствами запада. Постепенно, таких становилось все меньше и меньше.
Но семя Фиольна, Вечного леса, не взошло на наших землях. И постепенно лес ушел из наших сердец. Захваченные земли были поделены на поместья между кланами и родами. Было построено несколько городов, связующих нас. Все это было построено руками людей, захваченных нами. Поначалу, ошалев от своей победы и безнаказанности, и поняв, что мы уже не услышим песен Вечного леса, мы воевали друг с другом, пока не осознали, что нас остается все меньше.
Шли годы. Лишенные силы Вечного леса, наши дети рождались все более слабыми магами. Только у пар самых сильных магов еще рождались дети, наследовавшие их силу, но такое случалось все реже. Мы вырождались. Мы познали старость. Мы стареем не так как люди, но все же стареем. Из тех, кто когда–то основал Эрн-Рианор, дожили до нашего времени от силы пара десятков. Остальные – их потомки, никогда не слышавшие песни Фиольна. Я ушел от них, поняв, что не хочу смотреть, как искажается все, во что я верил. Вырождение – это всегда отвратительно. Я пересек закатное море и вернулся в Эрнфиольн, но я был уже мертв для леса, а он стал мертв для меня. Вернувшись, я еще побродил по земле Эрн-Рианора, чувствуя подступавшую старость, а затем отправился на восток, в поисках смерти и забвения. Пересек ставший уже почти неощутимым барьер, поставленный при нашем вторжении, и углубился в Озерный край. Я блуждал по нему несколько лет, пока не пришел сюда, на границу топей и Озерного края. Здесь я и поселился.
– Сколько ж тебе лет? – спросил я его, – ведь западные земли стали закрытыми более пятисот лет назад.
– Мне уже более девяти веков. Не такой уж и преклонный возраст для тех, кто слышит лес, но глубокая старость для оглохшего. Я лишен того, что дает волю к жизни тем, кто слышит. Я уже умер, но все еще живу. У меня не осталось желаний, все мои чувства – лишь бледные тени. Мое существование – это море отчаянной скуки. Мои сверстники, что еще живут там, – эльф махнул рукой в сторону запада, – тоже не избегли этой участи. Испробовав все и пресытившись всем, что только могли придумать, всем, что давало хоть какие–то сильные ощущения, они доживают свой век в бесконечных интригах, не смея воевать. Они пресытились всем и испытали все. Ни любовь, ни жестокость уже не находят отражения в их эмоциях. Но и изменить свою сущность, обретя новый смысл, ни они, ни я уже не можем. Только Вечный лес способен принять и изменить нас. Но мы для него уже мертвы.
– Знаешь, – помолчав, добавил он, – мне всегда было непонятно стремление вас, короткоживущих, обрести бессмертие. Зачем вы стремитесь обрести то, что так ужасно?
Проходя по границе топи, я один раз встретил бывшего человека, мага, попавшего под какое-то странное воздействие много лет назад. Он просто сидел на валуне и смотрел невидящим взглядом в трясины. Он отвечал на мои вопросы, но теперь я понимаю, что ему было все равно. Обретя искомое бессмертие, более пяти тысяч лет назад, он так и не смог полностью отказаться от своей человеческой сущности и это свело его с ума. Видимо он пытался стать тем, кого вы называете богом. Одним из богов, но не смог изжить в себе человека. Что-то его удержало. Жалкое зрелище. От него веяло немыслимой силой, способной уничтожить весь мир или создать новый. Но он просто сидел на камне и таращился в пустоту, пуская слюну. Ты понимаешь? Просто сидел, и все. Я не хочу ТАК закончить. Но не знаю, как этого избежать. Сила во мне не дает моему телу умереть. А разум, не может погрузиться в сон.
Я сидел и переваривал сказанное эльфом. Такого потока откровений и информации к размышлению я просто не ожидал. Как-то не задумывался я раньше над такими проблемами бессмертия. Промолчав минут пять, я, как мог, постарался приободрить бедолагу и вернуть ему интерес к жизни. Переведя разговор с философских проблем в житейское русло.
–А давно ты здесь обитаешь? – спросил я его.
–Лет сто, наверное, – ответил эльф.
– Изрядно, не уж-то никто до меня не приходил с юга?
– Нет, да сюда вообще редко кто заходит. Разве что лет сорок назад, мне довелось видеть заблудившегося человека. А еще тридцатью годами ранее, я видел единорога, прошедшего по северному краю топей и ушедшего в Озерный край. Чудесное создание. Воплощение магии. Но приблизиться к нему я не смог, а он, почувствовав меня, ушел.
– Стало быть, ты тут совсем один? Так ведь и действительно рехнуться недолго. Не пробовал к людям выйти?
– А зачем? Что мне может дать общение с ними? Только отчаяние, да быть может ненависть и пару проклятий? Неприятие чуждого – одна из врожденных сторон людей.
– Мне кажется, ты ошибаешься, – сказал я эльфу. – Люди – они очень разные. Есть те, которые не принимают и отвергают все, что не соответствует их представлениям о том, каким должен быть мир, а есть и те, кого эта чуждость привлекает. Я иду в Фальк, если хочешь, мы можем продолжить путешествие вместе. Пора тебе встряхнуться и попробовать ощутить заново вкус к жизни. Жизнь – она как книга, ты прочитал, раз – другой и она надоела, однако чрез пару лет, если история, написанная в ней, действительно стоящая, ты с удовольствием перечитаешь ее вновь, открыв для себя много такого, чего раньше просто не замечал.
– Это щедрое предложение, – сказал он помолчав. – И, пожалуй, я приму его. Мне все равно нечего тут терять кроме подкрадывающегося безумия. А ты меня заинтересовал. Ты и твоя лошадь, не совсем обычные, я это чувствую. Но с другой стороны, вы прошли по краю топей, а это накладывает свой отпечаток. Я не стану спрашивать тебя, кем ты являешься на самом деле, возможно, ты и сам пока этого можешь не знать. Топь Ахенны меняет все, с чем соприкасается, пусть даже и краем. Если захочешь, сам расскажешь потом.