Этот вопрос заставляет Феликса замереть перед зеркалом, выронить вату, посмотреть на нее совершенно по-другому.
– Никто. Циклоп был всеобщим любимцем. Этот человек владел всеми сердцами.
– Подозреваю, при достижении такой известности автоматически приобретаешь завистников. Быть первым – значит провоцировать ревность.
– Знаю, куда вы клоните. Но вы ошибаетесь, мадемуазель, если думаете, что я мог его убить. В тот день я сидел в зрительном зале. Все время, пока не открылись двери после конца представления, я оставался в обществе моих друзей. Нам, комикам, важно чувствовать зал.
– Предположим все же, что его убили. Кто мог хотеть его смерти?
– Если хорошо поискать…
Феликс оборачивается и напускает на себя загадочность, подражая голосу знаменитого детектива из телесериала:
– Если вы ищете, кто может быть заинтересован в смерти Дариуса, то вам нужно обратить внимание не на первый номер, а на того, кто заклеймен нулем.
– Вы это о ком?
Он вытирает руки и выбрасывает вату в корзину.
– О том, кого Дариус уничтожил профессионально, о том, кто по его милости оказался в чулане под лестницей. У такого человека были бы все основания его ненавидеть, более того, мечтать убрать его с дороги, – звучит все тот же телевизионный голос.
Феликс Четтэм удаляет с лица последние остатки грима, как убирают с глаз долой картины, посвященные чудом выигранной войне.
– Вы любите загадки? Мне вспомнилась одна, могу вам ее загадать. Должен же я заплатить вам вашей же монетой.
– Внимательно слушаю.
– Человек ищет сокровище. Попадает на перекресток, оттуда идут две дороги. Он знает, что одна приведет к сокровищу, другая – к битве с драконом и к гибели. У начала каждой дороги стоит всадник, его можно спросить, но один все время врет, а другой говорит только правду. Герой может задать всего один вопрос. К которому из двоих обратиться и что спросить?
Подумав, Лукреция отвечает:
– Увы, я всегда была несильна в логике. А такие загадки… они не совсем для меня, вы меня понимаете? Я вам позвоню, если догадаюсь. Скажете номер вашего телефона?
Когда она выходит из театра, идет дождь.
Черт, не хватало, чтобы все старания стилиста пошли прахом… Я так на него потратилась, а тут…
Она смотрит издали на сияющую огнями «Олимпию».
Не знала, какое это изматывающее занятие! То, что делал Дариус и делает теперь Феликс, – ужасно тяжелый хлеб. Теперь, зная, как он им достается, я бы ни за что не согласилась зарабатывать на жизнь смехом. Я бы с ума сошла, если бы моя публика не смеялась или смеялась недостаточно.
Она зажигает сигарету и глубоко затягивается, чтобы прийти в себя.
33
«Несколько друзей – записные шутники. Они знают столько анекдотов, что уже могут их друг другу не рассказывать, достаточно назвать номер. Первый говорит:
– 24!
Все валятся со стульев от смеха.
– Теперь я! – торопится другой. – 73!
Снова взрыв хохота.
Поднимает руку третий.
– 57!
Никто не смеется.
– В чем дело? Вам не нравится 57-й? – огорчается он.
– Нравится, – отвечает один из членов клуба. – Просто ты его плохо рассказываешь».
Из скетча Дариуcа Возняка «Школа смеха».34
Пальцы перебирают подолы. Лукреция Немрод останавливает выбор на атласной тунике сливового цвета. Потом она достает из холодильника банку «Нутеллы» и запускает палец в густую приторную массу. Сев за компьютер, она печатает девятью чистыми пальцами. Ее замысел – изучить профили модных комиков.
Кроме Дариуса Возняка и Феликса Четтэма, на олимпе комической профессии теснятся еще два десятка человек.
На их официальном профессиональном сайте написано, что одно выступление Дариуса приносило 100 тысяч евро, а Феликс не нарабатывает больше чем на 60 тысяч.
Молодая журналистка убеждается, что умеющие забавлять публику могут зарабатывать колоссальные деньги, но при этом никто им не завидует, не то что промышленникам и политикам.
А ведь это безупречная профессия.
Она открывает свой блокнот на странице с загадкой Феликса Четтэма.
Это не анекдот, тут целая философия.
Вдруг ее внимание привлекает золотая рыбка: что-то она нервничает, быстро снует по аквариуму, выписывая вместо обычных степенных кругов отчаянные восьмерки.
Левиафан хочет что-то мне сообщить.
Она подходит к аквариуму и долго смотрит на карпа. Потом озирается на свой книжный шкаф.
Папки стоят в неправильном порядке. Некоторые не стоят, а лежат на полках.
Кто-то здесь побывал, кто-то рылся в бумагах!
Неизвестный старался не наследить, из чего следует, что это человек опытный.
Вряд ли грабитель, скорее частный детектив. Я расшевелила омут, и кому-то стало тревожно. Кто-то начал проявлять ко мне интерес. Уж не убийца ли?
Она возвращается к аквариуму. Сиамский императорский карп спрятался в длинных водорослях, колеблемых пузырьками, выпускаемыми пластмассовым пиратским корабликом.
– Что ты об этом думаешь, Левиафан? Буду тебя просить наблюдать за происходящим в комнате. Если здесь еще кто-нибудь побывает, потрудись выразиться яснее. Поступи, как дельфины: выпрыгни из воды.
Левиафан немедленно разгоняется и выпрыгивает, как ему велено.
Лукреция успевает заметить тень. Кто-то, прятавшийся за занавеской, успевает прошмыгнуть в дверь.
Она бросается за ним.
Неизвестный сбегает по лестнице, она тоже.
Он был там! Левиафан пытался меня предостеречь!
У неизвестного тренированные ноги, он набирает скорость.
Что ему понадобилось у меня дома?
Поднятый капюшон не позволяет разглядеть его лицо. Он мчится вниз по лестнице метро, преследовательница не отстает, он перепрыгивает через турникет и выбегает на перрон. Она едва успевает влететь в вагон отъезжающего состава и видит в окно капюшон в проходе, ведущем с перрона к выходу. Она понимает, что незнакомец провел ее, сделав вид, что входит в дверь вагона. Поезд набирает ход.
Раз такое дело, я не стану скромничать. Я должна знать.
Она дергает ручку стоп-крана. Состав тормозит, оглушительно скрежеща колесами. Надрывается звонок. Она вылетает в разъехавшиеся двери и мчится туда, где мелькнул капюшон.
Знакомая фигура ныряет в толпу впереди.
Не дать ему скрыться!
Она решает срезать и сворачивает в боковой коридор, где меньше народу. Она бежит, высматривая его, забывает смотреть себе под ноги и поскальзывается на чем-то желтом. На мгновение она теряет ориентацию в пространстве и во времени.
Только не банановая кожура! Только не сейчас!..
Она тяжело плюхается на ягодицы.
Сидящий поблизости нищий с одетой как маленькая девочка обезьянкой на поводке весело хохочет.
35
«Слепой входит в бар, где полно блондинок, проталкивается к стойке, заказывает пиво и кричит барменше:
– Хочешь анекдот про блондинок?
В баре тишина. Соседка отвечает ему хриплым басом:
– Пока вы не начали, мсье, позвольте рассказать вам о том, чего вы явно не заметили. 1. Барменша – блондинка. 2. Вышибала – блондинка. 3. Во мне метр восемьдесят, я вешу 85 кг, у меня черный пояс по карате, и я блондинка. 4. Рядом со мной сидит еще одна блондинка, чемпион по греко-римской борьбе. 5. Вон там сидит еще одна блондинка, чемпион по поднятию тяжестей. Всем нам небезразлична эта тема. А теперь хорошенько подумайте, мсье: вы все еще хотите рассказать этот анекдот?
– Нет, – отвечает слепой, – будет скучно повторять одно и то же пять раз».
Из скетча Дариуса Возняка «Друзья наши звери».36
Зрителям в зале «Дыра мира» не смешно. Артист в перекрестье прожекторов зациклился на анекдотах про заик. Некоторые уже тянутся к выходу. Тем временем комик приступает к очередному скетчу.
Человек в первом ряду уснул и громко храпит, ему не мешает голос комика, неестественно хохочущего над собственными шутками.
– Знаете девиз общества заик? «Дайте нам до… до… до… договорить!»
В конце звучат жидкие хлопки, раздаются даже свистки, кто-то улюлюкает. Комик невозмутимо кланяется, как будто ему устроили овацию.
Зрители не стыдятся отворачиваться от сцены, некоторые, не понизив голоса, называют представление никчемным.
Зал опустел, комик стоит на сцене один, он в растрепанных чувствах.
К нему направляется молодая красотка на высоких каблуках, с осиной талией, с изумрудными глазищами.
– Вам понравилось? – удивленно спрашивает он ее и достает ручку, чтобы дать автограф.
У нее в голове крутятся слова Феликса о том, что низвергнуть первый номер – это мечта нуля.
Она представляется. Реакция на слово «журналистка» – улыбка до ушей. Но ее вопрос вызывает у комика разочарование.
– Нет, Себ – это не я. Себ выступает в малом зале «Дырочка» наверху. Поторопитесь, он сейчас начнет… Подождите, как вам мое выступление? Так, для сведения?
– Очень хорошо, очень! – бросает она и торопится в маленький зал этажом выше.
Занавес поднимается, и комик Себастьян Долин, сценический псевдоним Себ, начинает свой первый скетч с акробатики на стуле. При этом он смотрит в зал.
Там пятьдесят мест, но зрителей всего пять.
Он прерывается.
– Знаете что, раз народу очень мало, а уходить мне не хочется, сыграю-ка я кое-что именно для пришедших: изображу вас, публику.
И Себ создает живые карикатуры каждого из пяти зрителей. Первый удивлен импровизацией. Второй озадачен и не торопится смеяться. Третьему хоть палец покажи, все равно прыснет – не зря же платил за билет. Четвертый устал, вот-вот уснет. Наконец, пятый не в состоянии поверить в происходящее на сцене.
После этого юморист просит всю пятерку пересесть в первый ряд и приступает к импровизациям на темы утренних новостей о событиях в стране и в мире.
Получается трогательно и интригующе.
Кто этот человек? Почему его упомянул Четтэм?
Себастьян Долин излучает обаяние, и Лукреция не может остаться равнодушной. Он способен с неподражаемой легкостью импровизировать в любой обстановке, фонтанируя юмором. Пятерка счастливчиков очарована, хохочет и аплодирует с таким шумом, словно зал набит под завязку. В конце Себ раздает бесплатные билеты на свое следующее выступление.
Наконец счастливцы расходятся.
Лукреция Немрод, оставшаяся в заднем ряду, ждет, что будет дальше.
На сцене появляется директор.
– Ты молодец, – говорит он Себу Долину. – Отлично выступил!
– Неужели? Вы считаете?
– Вот только публики кот наплакал. Дальше так нельзя.
– Дайте мне еще немного времени, пусть на меня поработает молва. Я готов отдавать вам шестьдесят процентов выручки! – умоляет директора комик. – Для успеха шоу нужно время, сами знаете.
– Шестьдесят процентов от трех платных билетов и двух бесплатных – это как-то не очень, Себ…
– Вы слышали, они смеялись! Они были на седьмом небе! Так и быть, семьдесят процентов!
Директор зала морщится.
– Ничего не поделаешь, Себастьян, рано или поздно каждому приходится собирать манатки и откланиваться.
– Мне тридцать семь лет!
– Солидный возраст для юмориста. Ты начал молодым, в двадцать. Семнадцатилетняя карьера. Ты уже юморист в летах, твое поколение вкусило славы, но теперь вас теснит молодежь.
– Уговорили, восемьдесят процентов выручки вам, двадцать мне. Сами знаете, я делаю качественный продукт. Публика тоже в курсе.
– Брось, Себастьян. Чтобы приманить публику, одних бесплатных билетов мало. Я не открою тебе Америку: в наши дни успех зависит от телевидения.
– Но качество моего…
– Сначала телик, качество потом.
Себастьян Долин – красавец-мужчина, спортивный, с волевым подбородком. Директор «Дыры мира», наоборот, толстяк с замашками бюрократа в сером костюме, желтом галстуке и дорогих часах. Разговаривая, он разглядывает носки своих надраенных ботинок.
– Девяносто процентов! – хватается за последнюю соломинку юморист.
– Театр – как булочная: здесь важен оборот. Что толку предлагать самые лучшие круассаны, если нет покупателей? Раз так, остается только сунуть ключ под дверь или уйти в закат. Пойми меня правильно, Себ, мне очень нравится то, что ты делаешь, здесь не о чем говорить. Я самый преданный твой зритель. Но я не меценат, не министр культуры, я просто накопил денег и купил зал. Я в долгах. У меня и так беда с балбесом, выступающим внизу, я не могу себе позволить рисковать.
– Поставьте себя на мое место.
– На него приходят девяносто простофиль, и они разочарованы. От тебя ушли окрыленными пятеро. Арифметика говорит в его пользу. Касса – вот мерило успеха. Для меня это лучший показатель. Ты скорее всего самый остроумный и самый талантливый из всех, кто выступал в этом театре, но люди этого не знают. А почему? Потому что у тебя нет прессы. А молва – это слишком долго. Пойми меня. Я возьму комика Бельгадо.
– Алена Бельгадо? У него все шутки про пинки в задницу.
– Возможно, зато он нравится молодежи, его показывают по главным телеканалам. Наверное, штука в том, что пинки в задницу – греховная тема. Ты бы мотал на ус. Шутил бы более греховно, что ли.
– Как насчет некрофилии? Совокупление с трупами для вас достаточно греховно?
– Почему бы нет? Я серьезно, Себ, пора сбросить маску, наскандалить, не бояться шокировать. Юмор должен тревожить. Пинки в задницу – это просто, но ниша занята, на этой площадке царит Ален.
Себ глубоко вздыхает.
– В общем, так: только не выгоняйте, позвольте играть. Сто процентов выручки ваши.
Расчувствовавшийся директор кладет руку ему на плечо.
– Это было бы непрофессионально. Ты и так сидишь без гроша. Я не могу допустить, чтобы ты работал бесплатно, ты же не собака!
– Это мой сознательный выбор. Я слишком люблю сцену, чтобы бросить это ремесло.
– Меня совесть замучает. Негоже разорять бедных талантливых комиков.
– Как будто нравственнее выпускать на сцену богатых бездарностей! Сами знаете, кто такой Ален Бельгадо: сынок производителя сахарной свеклы, от безделья занявшийся стенд-апом. В телевизор он пролез благодаря папаше, скупающему рекламное время.
– Не надо злобствовать. К чему эта ругань в адрес коллег? Ты забываешь одно: только когда ты попадешь на телеэкран, ты – не хочу тебя обижать – станешь нормальным человеком.
Юмориста перекашивает: для человека его профессии это худшее оскорбление.
– Остынь, Себ, послушай дружеского совета: в твоем случае желание продолжать карьеру – это проявление болезненного упрямства.
Лукреция Немрод, сидящая в тени, в последнем ряду, боится шелохнуться, чтобы не пропустить ни одного слова.
Себастьян Долин хочет что-то ответить, уже открывает рот, но потом машет рукой и, тяжело шагая, уходит.
Лукреция незаметно юркает за ним следом.
Себастьян Долин толкает дверь ближайшего кафе, здоровается с несколькими посетителями, садится за стойку и просит водки.
Хозяин кафе радушно его приветствует, но его ответ – как холодный душ:
– Мне очень жаль, Себастьян, но я больше не могу тебя обслуживать. Ты уже задолжал мне больше тысячи евро.
Он тычет пальцем в висящий над бутылками лозунг:
«МЫ ДОРОЖИМ НАШИМИ ДРУЗЬЯМИ, ПОЭТОМУ НЕ ОТПУСКАЕМ В КРЕДИТ».
– У меня был тяжелый день. Одну рюмку! Я дам тебе бесплатные места на мое следующее шоу.
– Я уже ходил на твое шоу с сыном, ему не понравилось.
– Ему всего три года! Он все время плакал и всем мешал.
Но хозяин кафе неумолим.
– Комическое представление не должно расстраивать детей до слез. Ты бы задумался, что ты делаешь не так, Себ.
Хозяин кафе смотрит на него с укоризной, потом в нем просыпается совесть, он тянется за бутылкой водки и наливает полную рюмку.
– Это в последний раз.
Через час шатающийся Себастьян Долин покидает закрывающееся заведение. Хозяин не сдержал свое обещание.
Комик приваливается к тумбе с афишами, потом сползает по ней на тротуар. Помочь ему встать некому, и он распластывается, как беспозвоночное.