Вновь со всех сторон закричали «убей!». Я склонился, взял его за шлем обеими руками и, вложив всю силу, свернул шею. Рука немного скользнула по задней части шлема, но я не стал больше ничего делать. Я просто забрал свои мечи и отошел. Гаденыш успел меня исполосовать, как старого быка.
Некоторые дикари глянули на меня, а двое осторожно подошли к телу, сняли шлем и потрогали шею.
Я ждал на безопасном расстоянии. Из раскрывшихся ран опять текли ручейки крови, а руки дрожали.
– Можно идти? – спросил я, указывая мечом на Крепость.
– Да, – ответил один из них.
Я отдал мечи и пошел в лазарет к дамам.
«Черт бы побрал эту слабость – никогда не привыкнешь, хотя с каждым разом должно быть проще. Может и не должно: я же отнял чужой выбор навсегда. А как же моя жизнь?! На меня плевать можно?! Черта с два – пусть горят! Плевать – думать нельзя».
На душе стало приятнее и спокойнее. Вновь меня трогали нежные заботливые руки чингарочек, а я лишь сидел и с улыбкой ловил их взгляды. Даже не знаю, что в этих взглядах отражалось: любопытство, беспокойство или, быть может, желание. Я чувствовал, что я не мусор на свалке. Что я нужен, что меня ценят. Как будто я дома. Чувствовал, что это только начало. Захотелось свернуть горы, изменить саму реальность, глаза метали молнии обо всех бесчисленных смугленьких красоток, что проходили в городе моем ненаглядном и чудесном.
Интересно, а схватить кого-нибудь и повалить себе на колени можно? Или опять каждая особь – чья-то жена/девушка/троюродная тетя? Я не стал рисковать, да и, кажется, с одной отношения уже стали налаживаться. Хотя, не дай бог накаркать.
Как и вчера, я проследовал в столовую, где неспешно кушал мясо неизвестных тварей. Вполне возможно, это были тушеные жуки, с которых сняли лишнее. Я так предположил, потому что в месиве лежали здоровенные вареные белые черви, заботливо порезанные на двухсантиметровые кусочки. Как бы там ни было, белок, а тем более – почти без жира – это не просто хорошо, а божественно. К тому же очень вышло сытно и даже вкусно. Как говорят: «просто песня». Да, музыки будет не хватать. Спасибо Богу, что создал меня с таким разумом – пусть с плохим битрейтом, но какой-то плей-лист всегда со мной.
Вот, в общем-то и все, чем запомнился этот день. Даже странновато. Хотя, с моей памятью и это ненадолго запомнится. Зато вечер и ночь запомнились еще лучше.
Я опять забрался в палатку к Юленьке, и мы сразу приступили к страстному делу. Было жарко, неудобно, но все равно так приятно, что валились с ног мы оба дня – и утром и вечером, да и ночью. Она стонала, выгибалась, прижималась каждые удобные моменты; позволяла трогать ее когда угодно, и я ей, разумеется, по логике вещей – вестимо.
– Почему ты так ненавидишь Землю? – спросила Юля, поглаживая меня по потной волосатой груди со свежим шрамом, про который я когда-то забыл.
– Я даже не знаю, с чего начать… Вот тебе пример: я первый вещий раз влюбился даже не на Земле, а здесь, в Аду-2, причем на второй день, если не в первый. – Хотя, можно сказать, что это был не первый раз, но все равно уникальный.
Она долго смотрела мне в глаза, я поцеловал ее, и она, прижавшись ко мне еще сильнее, продолжила:
– А «Ад-1» – это Земля?
– Пока не решил. – Я боялся нарваться на долгий ненужный философский разговор, в котором мы бы вышли либо с ничьей, либо победа была бы за мной, но с некоторой ценой. Так что я глубоко вздохнул и замолчал. Но не умолкала Юля:
– Ты и людей ненавидишь?
– Подсознательно. – Выпалил я. – Они везде; они повсюду; они управляют Землей, и все на ней устроено в соответствии с их природой. Я ненавижу больше их природу – винить их не за что – в основном логичны. Так что, наверно, немного ненавижу и их, но не всех, разумеется… Есть достойные представители нашей расы.
– Врешь, небось – не «немного».
Видимо, я и в правду уже старый, или поколение сейчас там такое растет – еще более убитое, чем мое. Либо конкретно именно ей досталось. Или же я просто устал, и этот слегка укоризненный, подозрительный тон меня утомлял.
– Как думаешь, я забеременею? – сменила она, наконец, тему.
– Совершенно невозможно сказать. Хотя, я почти уверен…
– Скажи просто, что на душе, – перебила она меня.
– Уверен на восемьдесят, нет – на сто процентов, что забеременеешь, а вот когда и от кого – вопрос. От условий многое зависит: какой спектр солнечного света, какая атмосфера, какая гравитация, всякие стрессы – это сплошная терра инкогнита… Но любое существо же привыкает к новым условиям. Люди – чуть ли не лучше всех. Так что все будет хорошо. – Я поцеловал ее. – А ты хочешь ребенка?
– Ты такой милый. Успокоил – «от кого»… – с вялой улыбкой заметила она. Я только после понял, какую чушь сморозил. Затем она выдержала паузу, вздохнула и продолжила еще тише:
– Хорошо, что мы с тобой встретились… Жаль твои мочки. – Она надула губки и сделала обиженное лицо, нежно потрогав уродливую красную блямбу на моем ухе. – Не больно?
– Ничего, в них все равно были угри.
– А что если я не хочу беременеть в этом идиотском мире? – спросила она скорее себя.
– Я вообще думаю, что надо нам держаться и говорить, что мы вместе. А беременность будет еще одним фактором, чтобы от тебя отстали со всякими тяготами и приставаниями. Вдруг они просто хотят понаблюдать за нами?
– Здесь так мажет по земле. – Она улыбнулась и развела руки. Это правда, даже у такой гравитации есть забавные моменты. – Как думаешь, отсюда можно увидеть Землю?
– Если есть большой телескоп, то можно.
– Где она? – произнесла она с ноткой надежды, как будто кого-то другого.
– Думаю, там. – Я указал пальцем перпендикулярно земле.
– Почему там?
– Мне туда смотреть удобнее.
– Как думаешь, мы сможем вернуться?
– Сто пудов будет такая возможность. – Тут я не врал – я действительно в это верил.
Наступила долгая пауза. Она вздохнула и сказала:
– Мне страшно…
Внутри что-то заныло. Я чувствовал ее страх, но не мог ничего сделать: ни поддержать, ни пошутить, ни сказать сколько-нибудь приятную правду. Мне тоже было страшно. Единственное, что я придумал, это покрепче обнять ее.
«Пусть пеленою нас укроет, от всего защитит и всем поможет».
После этого детка скатилась в дрему, а я опять начал пытать себя ненужными мыслями. Правильный ли выбор я сделал, если уже сейчас почти готов поджать хвост и просить вернуть нас. В принципе, девчонку встретил – к чему здесь дольше мариноваться? Да еще с риском, что она в урода психологического и физического превратится.
Ночью меня разбудили интересные звуки. Я поднялся на колено, прислушался и даже не сразу понял, откуда именно они доносятся. Это была музыка! Юлька тоже проснулась и стала прислушиваться. Мы решили выйти из палатки и глянуть.
Метрах в ста пятидесяти от нас, вокруг костра, несколько чингар пели хором, притом и мужчины и женщины. Барабаны, флейты, другие духовые инструменты, напоминающие звучанием ни то орган, ни то баян с поющими бокалами, хотя вряд ли ими являющиеся. И, подумать только – горловое пение! Не представляю, сколько они репетировали, чтобы добиться такого звучания, в котором все сливалось воедино настолько органично, что ни один элемент не выделялся едко. Словно основной задачей была именно однородность.
Мы подошли поближе, чтобы полюбоваться. Девушки и парни играли и на струнных и на погремушках. Даже прислушиваясь к какому-то определенному инструменту я не успевал понять, как вообще это может сочетаться с остальным. Многие музыканты прикрыли глаза, а на их лицах застыла улыбка блаженства. Надо было идти обратно, но не хотелось отрываться. Единственное, чего хотелось – чтобы Божественная музыка уносила мою душу в те благие места, в которых, я уверен, парят только свободные духи. Начала кружиться голова, и я присел неподалеку.
Когда Юля, сумевшая выстоять перед пением сирен, дотронулась до моего плеча и позвала, я послушно проследовал за ней.
Глава 3
С утра нас позвали на кормежку, а потом к Генералу. Подниматься по всем этим ступенькам на тридцать метров было пыткой. Черт, да для меня на Земле-то на десятый этаж подняться пытка! Ведь могли бы какой-нибудь, хотя бы примитивный лифт на противовесах сделать, но нет – видимо, на то и расчет: чтобы все мы чувствовали, как он высоко, и как тяжело до него дотянуться. И чтобы ноги тренировались. Но зато перед последним этажом, в слепой зоне, мы с Юленькой остановились, чтобы поцеловаться. Мы прятались от посторонних взоров. Мне лично было все равно – я уверен, что кто угодно бы все понял с одного взгляда.
Я вновь нашел еще один положительный момент: в конце всегда ждет награда. Конец тяжкого пути, облегчение, перевод духа, преодоление обезоруживающей преграды и беседа с этим «товарищем». Хотя, после такого пути на эту награду почти начхать, но вот вид оттуда открывается изумительный. И ветерком обдувает – прям блаженство. Так что я их простил.
Сначала Генерал поговорил с Юлькой. Та ушла со смурным лицом. Затем он через стенку телепатически позвал меня к себе на балкон. Жаль, что опять на тот же – не самый удачный символизм.
– Как ощущения после убийства себе подобного?
– Я уже мочил людей… – Я все еще по привычке иногда говорил некоторые слова вслух. Хорошо хоть, что быстро замечал. – Можно много говорить и много думать, но не вижу смысла. Хотя мне пришла забавная мысль: я еще и от потенциального конкурента избавился.
– В чем он с тобой конкурировал? – без особого интереса спросил Генерал.
– Работа или должность достается только одному; со стола все расхватывают с огромной скоростью – едва успеешь сообразить и добежать до чего-то вкусненького. Да и извечная борьба за самок. Еще несколько минут, и он бы уже прохаживался с Юленькой, заставляя ее краснеть или смеяться, а вечером или ночью вообще бы уже трахал, как пить дать. Меня жизнь на Земле научила нескольким правилам: «Кто успел – тот и съел», «в большой семье забралом не щелкают», «человек человеку – волк», «живем в законе джунглей» и так далее. Нужно быть готовым чуть ли не кусок от чьей-нибудь ляжки оторвать, лишь бы по головам подняться. В детстве даже игра такая была: стульев меньше, чем детишек, и нужно успеть хоть какой-нибудь стул занять, а проигравший остается стоять униженный. Я уже тогда думал: «отчего это родители и прочие взрослые с улюлюканьем поддерживают эгоизм и унижение?».
Генерал лишь улыбнулся.
– А что за музыку играли вчера ночью? – вспомнил я.
– Песня для душ. Чтобы им было хорошо.
– Чудесная.
– Надеюсь, ты успел натрахаться с Юлией… – перешел он к делу.
Фиолетовое небо нахмурилось, загородив еще более темными тучами оранжевое солнце, и поднялся ветер. Моя любимая погода.
– Сомневаюсь, что это возможно, – смело, честно и без капли сожаления ответил я, зная, что за проявление джентльменства мог получить пощечину, от которой бы отлетел.
– С сегодняшнего дня увеличиваю ваши тренировки: теперь полный набор. Сержанты и капитаны введут вас в курс дела. И еще: с сегодняшнего дня регулярно сдаешь семя и кровь. Ступай в доильню – тебя ждут.
Мне не послышалось? «Доильня»?
– Стоп, погодите-ка, а-а, у меня есть вопросы…
– Иди. Сейчас же, – проявился его недовольный тон.
Пара сержантов внизу перехватила меня и повела в какую-то темницу с кроватями и цепями, утопленными в каменные стены.
Слава богу, я хоть был здесь один. Ну кроме этих двух кретинов, от которых я легко мог сбежать, если бы был толк.
– Снимай, – буркнул один из сержантов, потянув меня за балахон, который, несмотря на свою скромность, уже начинал мне нравиться.
Я снял, и в голове только одно: «Хоть бы не геи, хоть бы не геи!».
Вдруг в темницу зашло несколько чингарок в светло-коричневом и черном нижнем белье, и от сердца немного отлегло. Я облокотился на стену с закрытыми глазами и выдохнул.
Девушки с относительно спокойными лицами подошли поближе, а сержанты приковали мои руки к цепям. Дамы посмотрели на сержантов, как бы говоря: «Видите? Послушный». Те переглянулись, грозно посмотрели на меня – как будто я, прикованный в одних трусах, представляю опасность, – и ушли.
«Вот так-то, ушлепки, у меня хотя бы секс будет, а вы завидуйте!».
Ноги приковывать не стали. Чингарки сняли с меня трусы и сами разделись догола.
Меня начали трогать и ласкать, и поначалу было немного неловко. С меня аж пот покатился. Но затем я заметил, что некоторых из них я уже видел среди медсестер, да мы и находились в их блоке, так что я понял, что я в надежных руках.
Я пошире расставил ноги, и потянулся к одной губами, пока остальные колдовали внизу. Они массировали мои мускулы, водили по всему телу, кое-где даже сжимали, щипали и царапались, улыбались и тихонько хихикали, но я ничего смешного не видел.
В похвальном состоянии держали свои тела! Я тянулся к их упругим выдающимся особенностям инстинктивно. Пока меня трогало и массировало, бог знает, сколько сексуальных рук, и терлись, то о ноги, то о живот большие смуглые груди, я целовался то с одной, то с другой, покачивая тазом, чтобы «втереться в доверие». В общем, разум мой помутился. На секунду всплыла в памяти Юлька, но я подумал, что отработаю.
То руками, то ртами, – сила сжатия увеличивалась, и две из них держали наготове что-то наподобие воронок. Я уж даже перестал всматриваться, кто из них красивее – столько сексуального, разгоряченного мяса – хотелось всех и сразу, притом, чем больнее – тем лучше.
Девушек было пять, они целовали мою грудь, проводя по ней рукой. Можно и без зрения, по одному касанию понять, сколько в нем желания. «Взвешивали мешочек» мой внизу, стимулируя нужные им процессы, так что никак кроме доильни это назвать было нельзя.
Когда стало невтерпеж, я сказал им по-чингарски: «Сейчас конец!». Одна из пятерки подставила свою воронку и сцедила все туда. Затем она легла на кровать и залила содержимое в себя, оставаясь лежать на спине с согнутыми ногами.
Я не собирался останавливаться на достигнутом, и сказал, чтобы они продолжали. Я не сильно задумывался, на каком языке я говорю: возможно, синонимами их языка, возможно на русском, возможно вообще телепатически, возможно, было достаточно просто потянуться к их лицам. Они слегка брали меня за горло и все равно целовали, произнося что-то. В любом случае, в этой ситуации недопонимания не было.
Когда меня, весьма умело и влажно, возбудили второй раз, я стал натягивать цепи, брякая ими, и смотря то на цепи, то на суккубов. Пара девушек осторожно отстегнули узы.
Я тут же направил их руки куда надо, поцеловал ту, у которой тоже была воронка, прижал ее к кровати и принялся за нее. Вот – что называется «поддержкой»! Именно так мне и нравилось: когда все натурально, и множество рук страстно желающих меня женщин ласкает меня в ожидании. Они буквально выжимали все мое тело.
Намедни я в третий раз лишился мерзкой «чистоты», а сейчас первый раз лишался ее в групповом плане.
Когда очередная красотка застонала совсем громко, ворвалась стража, и, увидев происходящее, приставили мечи мне к горлу. Я лишь поднял от нее руки вверх, и, так как ничего больше не мог с собой поделать, потихоньку продолжал свое грязное дело тихой сапой, как будто, чтобы никто не заметил, что творится.
Дамам удалось прогнать этих глупцов, и я еще больше вошел в раж, сжимая девушку в разных местах все сильнее.
Под конец я повернул медсестричку в любимую позу и сделал то, зачем они пришли. Так, как они и хотели. Так же, как я делал с Юлей.
Вновь я выдохся. Девушки пытались меня возбудить, а я лишь наслаждался моментом. Когда я понял, что ждать пришлось бы слишком долго, я сказал: «Надо идти. Еда, тренировка». Еще не переведя дух, я поцеловал их разочарованные мордашки и стал одеваться. Некоторое время я жалел, ведь здесь бывает гораздо хуже, и торопиться точно некуда. Хотя вскоре себя простил.