Глава вторая
Новые жильцы
Маленький жёлтый автомобиль марки «Ока» шустро мчался по неровной грунтовой дороге, оставляя за собой огромный столб пыли. Извиваясь по полю, дорога спускалась к реке, на берегу которой стояла деревня Смородиновка. Увидев открывшийся пейзаж – семнадцать домиков, выстроенных в ряд, бескрайнее зелёное полотно и спокойная прозрачная река, – женщина, сидевшая за рулём, воскликнула:
– Красота то какая!
Ирина Николаевна Побелкина, водитель данного транспортного средства, была женщиной немного за пятьдесят. Насколько распространялось это «немного», зависело от воспитанности и фантазии окружающих. Она была женщиной среднего роста, не худой, но и не толстой, – можно сказать, обычной комплекции, с волнистыми тёмными волосами до плеч. Одевалась она всегда аккуратно, была подчёркнуто вежлива и предупредительна. Ирина Николаевна больше тридцати лет отработала учителем русского языка и литературы в одной из столичных школ. Однажды, устав от московской суеты, работы, внуков и других насущных проблем, она скооперировалась со своей давней подругой, и они вместе купили домик в деревне в Тульской губернии. И сейчас, крепко держа обеими руками руль, она мчалась навстречу тихому спокойному летнему отдыху.
Маленькое колёсико автомобиля угодило в большую яму, и машина сильно подпрыгнула правым боком.
– Э, аккуратней, я чуть потолок тебе головой не помяла, – раздался голос с заднего сиденья.
– Так сама видишь, какая тут дорога, – оправдалась Ирина Николаевна.
– Я из-за этих чемоданов ничего не вижу.
Подруга Побелкиной, женщина примерно того же возраста, что и учитель, ютилась в задней части автомобиля, средь многочисленных чемоданов, сумок и пакетов, которыми салон был набит доверху. Из-за неровностей дороги многочисленный скарб завалился на пассажирку и придавил её к правому боку автомобиля.
Нина Михайловна Штольц, давняя подруга Ирины Николаевны, была женщиной в теле, с сильными руками и короткой рыжей стрижкой волос. Говорила всегда властно, одевалась просто и практично. Нина Михайловна всю жизнь проработала участковым терапевтом поликлиники и на шестом десятке своей жизни, устав от всего и вся, написала заявление на увольнение, от души и обильно плюнула в лицо заведующей и умчалась за двести километров от дома.
Автомобиль выехал на единственную деревенскую улицу.
– Чуешь, чем пахнет? – спросила Ирина Николаевна, вдыхая запах природы через открытое окно.
– Ага, чую, говном, – недовольно ответила Штольц.
– Вот умеешь ты всё испортить, – принялась отчитывать её учитель. – Вдохни. Чуешь, пахнет свежескошенной травой, речкой, цветами?
– Нет, я чую только запах колбасы и сыра из пакета, который у меня под левым боком. Долго нам ещё ехать?
– Нет, вон наш дом, крайний.
Малолитражка подъехала к железному забору, за которым виднелся маленький деревянный одноэтажный домик, выкрашенный в зелёный цвет.
– Задом сдавай, – скомандовала Нина Михайловна, – так легче будет вещи носить.
Машина проехала вперёд, а затем, Побелкина, включив заднюю передачу, начала медленно сдавать назад.
– Ещё, ещё, – командовала терапевт, развернувшись на сиденье и смотря в заднее стекло. – Давай ещё чуть-чуть. Сейчас к самой двери подгоним, чтоб далеко не ходить.
– Это не дверь, это калитка, – поправила её Ирина Николаевна.
Сказать в ответ Штольц ничего не успела, так как в открытое окно залетела пчела и уселась прямо на её нос. Нина Михайловна с детства боялась пчёл и сейчас сидела, не в силах проронить хоть слово и пошевелиться. Её зрачки навелись в область кончика носа, наблюдая за насекомым. Раздался лёгкий удар заднего бампера об забор, пчела улетела, машина остановилась.
– Ну и что это было? – спросила учитель у подруги.
– Пчела.
– Какая пчела?
– Огромная! – эмоционально ответила Штольц и попыталась развести руки в стороны, дабы указать размеры насекомого, но до конца продолжить действие не смогла: ограничивали размеры автомобиля и мешали вещи.
– И что, ты её смахнуть не могла? Из-за тебя машину повредили.
– Ты же знаешь, что я очень аллергичный человек. А если бы она меня укусила? А вдруг после этого у меня бы начался анафилактический шок? В эту глушь пока скорая доедет, я уже пятнадцать раз помереть успею.
Обе женщины обиженно замолчали и продолжили сидеть в машине, не предпринимая никаких дальнейших действий. Парило – видимо, к дождю. Металлическая крыша автомобиля быстро нагрелась под палящими солнечными лучами. В салоне автомобиля, несмотря на открытые окна, становилось невыносимо душно и жарко.
Мимо по дороге неспешно прогуливался Николай Степанович. Он шёл, насвистывая весёлую песенку. Заметив жёлтый автомобиль, он остановился напротив него и принялся беззастенчиво разглядывать машину и сидящую за рулём женщину. Женщины не видели его, так как их головы были от обиды повёрнуты в разные стороны, но никак не на дорогу. Поняв, что его не замечают, Берестов подошёл к машине и, наклонившись к окошку, произнёс: – Здравствуйте!
– Ой, мамочки! – подпрыгнула от неожиданности Ирина Николаевна. – Здравствуйте!
– А вы, стало быть, новый жилец? – улыбаясь, спросил Николай Степанович.
– Да, – ответила учитель. Ей не очень хотелось общаться с данным субъектом. Она была поражена его бестактностью, но прервать диалог не могла из-за слишком правильного воспитания.
– Хороший дом, – сказал Берестов, расстегнув верхнюю пуговицу на телогрейке. – Здесь раньше бабка Тоня жила. Померла, правда. Долго мучилась, а смерть-то всё к ней не приходила. Помнится, пёс у Иваныча завыл ночью, я тут же и подумал, что преставилась бабка. Ну слава богу, как говорится, отмучилась, – с этими словами Николай Степанович перекрестился.
– Слышь, дед, – подала с заднего сиденья голос Штольц, не в силах слушать больше этот набор слов, – тебе чего надо?
Берестов только сейчас заметил, что в машине находится ещё один человек. Он вновь широко и нелепо улыбнулся.
– Да вот познакомиться хотел. Стало быть, соседи будем. Деревня-то небольшая, мы тут все друг друга знаем. Меня вот Николай Степанович зовут.
– Ирина Николаевна.
Штольц демонстративно промолчала.
Николай Степанович постоял ещё несколько секунд, а потом, поняв, что разговор закончился, отвесил полупоклон, развернулся и пошёл по своим делам.
– Странный какой-то, – произнесла тихо Побелкина.
– Ага, больной, – констатировала Нина Михайловна.
– С чего ты взяла?
– Вон в телогрейке в такую жару ходит и не потеет.
– Да, это не нормально. И как думаешь, чем он болен?
– Да ничего серьёзного, просто идиот.
Берестов, который успел отойти от машины метров на пять, внезапно развернулся и вновь зашагал к женщинам.
– Я извиняюсь, – произнёс он, подойдя, – но мне кажется, вы в забор врезались.
– Да ты что! – выпучив глаза, наигранно произнесла Нина Михайловна. – И как ты это понял?
– Ну как же, видно же, – ответил Николай Степанович. Он вдруг почувствовал какую-то неловкость в разговоре. – Может, помочь чем?
– Помоги. Помолись за нас.
– Я дико извиняюсь за свою подругу, – встряла в диалог Ирина Николаевна. – Спасибо за предложенную помощь, но мы справимся сами.
Берестов снова улыбнулся и зашагал прочь.
– Ты чего такая злая? – обратилась к ней с претензиями учитель.
– Я злая? Да я сама доброта!
– Ты же людей ненавидишь?
– Я? Да я их обожаю. Особенно после смены в поликлинике, когда примешь человек пятьдесят, выслушаешь все их жалобы, прям потом под вечер каждого встречного расцеловать от избытка любви хочется.
– Но ты же уже не работаешь?
– Но память-то во мне жива!
– Это называется профдеформация, – произнесла Ирина Николаевна.
– Хватит умничать, пойдём уже заселяться, – сказала Штольц.
Побелкина завела машину и отъехала на два метра от забора. Затем вышла из неё и помогла выбраться подруге. Женщины обошли автомобиль и осмотрели задний бампер. На нём красовалась внушительная трещина.
– Фигня, – сказала Нина Михайловна, – скотчем заклеим, и как новенькая будет.
– Ну да, – тяжело вздохнула учитель.
Следующие два часа женщины были заняты тем, что перетаскали вещи в дом, вымыли окошки, полы и заварили ароматный чай. Уютно расположившись на небольшой кухоньке, Штольц и Ирина Николаевна пили чай с печеньями. За окном на улице заметно потемнело, небо заволокло тучами, и в деревне наступила тишина. Совсем близко сверкнула молния. Спустя пару секунд раздался раскат грома такой силы, что стёкла в окошках зазвенели. Женщины от неожиданности подпрыгнули. Сразу и без предупреждения на деревню обрушился ливень. Стремительные капли дождя прибивали летнюю пыль, громко стучали по крыше, скользили по стёклам окон.
– Ну вот, дождь пошёл, – грустно произнесла Ирина Николаевна.
– А что тебе дождь? – спросила подруга.
– Да на речку хотела сходить, а теперь дома до вечера придётся сидеть.
– А может, бахнем, так сказать, новоселье отметим? – подмигнув, предложила Штольц.
Побелкина удивлённо на неё взглянула.
– У меня как раз бутылочка завалялась, больной один в знак благодарности дарил, вот мы её сейчас и употребим, – произнесла Нина Михайловна и удалилась в комнату – искать в своих обширных сумках заветный презент.
Через пару минут поисков и ругани женщина вернулась на кухню и гордо водрузила на стол бутылку коньяка.
– Армянский, – пояснила Нина Михайловна, откупоривая ёмкость. – «Шираз» называется.
– Ованес Шираз был классик армянской поэзии, – просветила подругу Побелкина, наблюдая, как та наполняет рюмки.
– Ну тогда за поэзию, – предложила тост Нина Михайловна, поднимая рюмку.
Женщины чокнулись и выпили. Дождь за окном усилился.
– Помнится, работала я с одной коллегой в молодости, – начала рассказывать Штольц, громко хрустя печеньем, – так вот она очень выпить любила. Ну чуть ли не каждый день в больницу пьяненькая приходила. И ведь что самое удивительное: не пахло от неё спиртным. Ходила весёленькая, розовенькая, видно, что только недавно на грудь приняла. Ей заведующая говорит: дыхни, она дышит, а запаха алкоголя нет.
– А такое возможно? – удивлённо спросила Ирина Николаевна.
– Возможно. Правда, потом секрет-то её раскрылся. Она поутру водку через клизму вводила.
– Это как?
– В грушу наливала и в прямую кишку вставляла. Алкоголь там всасывался, дамочка эта получала нужный эффект, а изо рта выхлоп нулевой.
– Ужас какой! И что потом с ней стало?
– Да ничего, – ответила терапевт, вновь наполняя рюмки. – Попросили её вежливо на работу больше пьяной не приходить, она обиделась и уволилась. Сейчас в платной клинике работает. А что, специалист-то она хороший, несмотря на пагубную привычку.
Побелкина взяла в руку рюмку и спросила:
– За что пьём?
– А за новоселье.
Выпили. Голова у Ирины Николаевны зашумела и слегка закружилась. Дело в том, что учитель употребляла алкоголь мало, в основном по праздникам. Один бокал шампанского на Новый год, один на день рождения и один на День учителя, вот в основном её привычные дозировки. Встречаясь с подругой, могла позволить себе выпить пару бокалов красного полусладкого вина, но не больше. Крепкие напитки не жаловала и пила их крайне редко, так как быстро пьянела, наутро мучилась головной болью и похмельем. Была и ещё одна причина. В пьяном состоянии, Ирина Николаевна срывала с себя маску культурной и интеллигентной женщины и могла вытворять немыслимые вещи, за которые на следующий день ей было очень стыдно. И что самое страшное – Нина Михайловна, которая употребляла алкоголь любой крепости в больших количествах, всегда поддерживала Побелкину во всех её пьяных безобразиях.
Дождь на улице стих, оставив после себя сырость и прохладу.
– А ты знаешь, мне здесь начинает нравиться, – сказала Ирина Николаевна.
– Мы для того этот дом и купили и приехали сюда, чтоб нам нравилось, – произнесла Штольц.
– Нет, ты не поняла. Послушай, что слышишь?
Нина Михайловна внимательно прислушалась, но ничего, кроме падающих капель с крыши, не услышала.
– Ничего не слышу, – честно призналась подруга.
– Вот! – подняла указательный палец вверх учитель. – Тишина. Тишина и свобода. Благодать. Ты представляешь, завтра не вставать в шесть утра, не идти на работу, не стоять в пробках, не рассказывать одно и то же из года в год нерадивым ученикам. И здесь я могу делать что хочу, и никто меня не осудит, потому что никто здесь меня не знает.
– Эка тебя понесло, мать.
– А что, я разве не права? – подперев ладонью подбородок, спросила Побелкина.
– Права, права. Давай за это выпьем.
– За что – за это?
– За свободу.
Нина Михайловна налила коньяк, и учитель махом опрокинула жидкость в себя, после чего стеклянным взглядом уставилась в окно.
– Ты чего, мать? – спросила Штольц, помахав рукой возле лица Ирины Николаевны.
– Дождь.
– Чего дождь?
– Кончился.
– Да, кончился.
– А вот не помню, закрывала я в машине окна или нет.
– И я не помню, – произнесла подруга.
– А если не закрыла, там же всю машину залило, – запричитала Побелкина, схватившись руками за голову.
– Прекрати ныть, – одёрнула её Нина Михайловна. – Сейчас пойдём и глянем, чего гадать-то.
Женщины резко встали и выбежали во двор.
– Кыс-кыс-кыс, – произнесла Ирина Николаевна, увидев чёрного кота, пробегающего мимо.
Это был Цыган. Дело в том, что этот кот жил в деревне уже добрых пять лет у деда Вити. Как он попал в деревню, никто не знает, да и само животное не помнит, так как было глупым несмышлёным котёнком. С тех пор он заметно вырос, осмелел, обнаглел. Цыган считал себя старожилом и поэтому ходил где хотел. Тех котов, которые с этим были не согласны, он нещадно бил. Иногда доставалось и собакам. Кот остановился, посмотрел недовольно на женщину и продолжил путь, брезгливо ступая лапками на мокрую траву.
– Отстань от животного, – осадила её Нина Михайловна.
Побелкина шумно и демонстративно вздохнула и пошла следом за подругой к машине. К радости обеих женщин, окна малолитражки были закрыты. Учитель любовно погладила крышу машины, смахнула с неё капли дождя. После жаркого дня на улице было свежо и тихо. Весело квакали лягушки у реки.
– А поехали, покатаемся! – вдруг предложила Ирина Николаевна.
– Ты чего, с ума сошла, что ли? – выпучив глаза, произнесла Штольц.
– А чего такого?
– Мы же пьяные!
– Так деревня же, полиции нет, никто не узнает; посмотри вокруг – красота какая, – заканючила Побелкина.
– Слушай, Ир, откуда у тебя появилась такая тяга к правонарушениям? Я раньше что-то за тобой этого не замечала. Или это на тебя так коньяк подействовал?
– Скорее свежий воздух, – ответила Ирина Николаевна. – Давай прокатимся, чуть-чуть, – продолжила она уговаривать подругу.
– Нет, – ответила Штольц, но уже не так решительно.
– Ну пожалуйста! Откроем окна, врубим музыку и прокатимся с ветерком по деревне! Я раньше такое только в фильмах видела и всегда завидовала. Может, я умру скоро, а это так и не попробую. Мне так надоело всю жизнь жить по правилам и постоянно думать, как бы кто про меня плохое не сказал.
– Так, этому столику больше не наливать, – сказала доктор и принялась оттаскивать подругу от машины.
– Ну Нинуль, – жалобно произнесла Побелкина, склонив голову набок.
– Ладно, – сдалась Штольц. – Один раз вдоль деревни, туда и обратно.
– Ура! – воскликнула Ирина Николаевна, открывая дверь автомобиля.
– Но только музыку не громко, и прокатимся не с ветерком, а не спеша, – дала последние наставления Нина Михайловна, садясь рядом на пассажирское сиденье.
Побелкина повернула ключ в замке зажигания. Стартёр начал лениво крутиться, но автомобиль заводиться не желал.
– Ну чего ты, маленькая, – начала приговаривать Ирина Николаевна, гладя рукой руль. – Ну давай, мелкая, заводись.
– Думаешь, это поможет? – критично спросила Штольц, глядя на эту картину.
– А то, – ответила подруга. – К машине надо тоже с любовью, тогда и она тебе взаимностью ответит.