Словно в подтверждение этих слов маленький моторчик завёлся и затарахтел.
Ирина Николаевна газанула, подмигнула подруге со словами: – Врубай музыку!
Машина, пробуксовав по мокрой траве, пошла юзом, но водитель ловко выкрутила руль и под задорную песню понеслась по деревне.
«Мчимся мы по неровной дороге», – орала магнитола.
Побелкина, громко подпевая, небрежно держалась за руль.
– Рёв мотора и шелест колёс, – подхватила Нина Михайловна. Она выставила руку в окно, навстречу ветру.
– Поворот, торможу, но в педалях запутались ноги, – пели подруги уже вместе.
Неожиданно передние колёса проскользнули по тонкому слою грязи, образовавшейся на грунтовой дороге после дождя. Ирина Николаевна не справилась с управлением, и автомобиль понесло на ближайший забор. Ближайший забор оказался забором Виктора Ивановича. Побелкина отчаянно крутила руль, но машина, съехав на мокрую траву, перестала реагировать на действия водителя и зажила своей жизнью. Раздался короткий и громкий БУМ.
Тузик не любил транспортные средства, работающие на двигателе внутреннего сгорания. Не то что бы боялся, но относился с опаской. Громкий звук мотора противно резал собачий слух, а от выхлопных газов свербило в носу. То ли дело велосипед – тихий, компактный и в случае чего легко догоняемый. У деда Вити, помимо велосипеда, имелся мотоцикл. Старенький «Днепр» тёмно-зелёного цвета. Как-то раз он решил взять Тузика покататься. Посадив ничего не подозревающего пса в коляску, дед прокатил его по деревне с ветерком. Тузику поездка, мягко говоря, не понравилась, и с тех пор он зарёкся машины и мотоциклы обходить стороной. Поэтому, услышав рёв двигателя и звук удара, пёс решил спрятаться поглубже в будку, от греха подальше.
Мотор «Оки» заглох. Ирина Николаевна, вцепившись мёртвой хваткой в руль, стеклянными глазами смотрела через лобовое стекло на забор. Из магнитолы продолжалась песня: «И машина летит под откос…» Штольц выключила магнитолу и, отправившись от первого шока, произнесла:
– Ну ты, блин, Шумахер. Две аварии за день.
Учитель в ответ лишь икнула. Такое с ней бывало только в минуты сильного волнения. Икота накатывала моментально, и прекратить её потом было довольно трудно.
– Что, ик, делать-то будем, ик? – сказала Побелкина.
– Чего-чего – с хозяином разбираться, – ответила Нина Михайловна, выйдя из машины.
Калитка отворилась, и показался Ионов. Он молча смерил взглядом Штольц, оглядел машину и оценил повреждения забора. Повреждения были пустяковыми – так, сломана пара досок. Да и у машины последствия были не тяжелее: небольшая вмятина слева. Удар всё-таки был не сильным.
– Здравствуйте! – дружелюбно произнесла Нина Михайловна, включив всё свое женское обаяние.
– Здравствуйте, ик, – подключилась Побелкина. – А мы тут, ик, покататься решили, ик.
– Я уж вижу, – сердито ответил дед Витя.
– Давайте не будем раздувать катастрофу, ничего же ведь страшного не случилось, – сказала Штольц.
– Да-да, ик. Главное, ик, что все живы, – пришла на помощь подруге учитель.
– Ну я не был бы так уверен, – недовольно произнёс дед Витя.
– Как? Ик? Почему? Ик. Кто? Ик.
– Собака моя.
– Где? – прокричали в один голос подруги. Штольц присела, пытаясь разглядеть под колёсами машины животное, а Ирина Николаевна, ритмично икая, вышла из автомобиля.
– Да в будке, – улыбаясь, ответил Ионов.
– Кто, ик, в будке?
– Собака моя.
– А что она там делает? – непонимающе спросила Нина Михайловна.
– От вас прячется, – огрызнулся дед. – Псина она у меня впечатлительная, могло и сердце от страха остановиться.
Ирина Николаевна с подругой строго посмотрели на деда Витю, а потом улыбнулись.
– Ну и шутки, ик, у вас, ик.
– Вы нас уж извините, – сказала Штольц, – забор мы вам обязательно починим.
– Ну а куда вы денетесь, – произнёс Ионов.
– Меня, кстати, Нина Михайловна зовут, – решила представиться Штольц.
– Виктор Иванович.
– Ирина, ик, Николаевна.
– Я так понимаю, вы новые жильцы?
– Да, – кивнули подруги.
– Ну что ж, будем знакомы.
– Будем, – произнесли в унисон женщины.
Виктор Иванович постоял ещё немного, подумал о чём-то, а затем произнёс:
– Ладно, давайте вашу машину вызволять.
– Давайте, ик, – сказала Ирина Николаевна, снова сев в машину.
– Нет, нет, нет, – категорично заявил Дед Витя. – Я поведу. Вам в таком состоянии за руль нельзя.
– В каком, ик, состоянии? Я себя довольно-таки хорошо чувствую.
– В пьяном состоянии! – пояснил Ионов.
– Так мы-то выпили всего чуть-чуть, так, за приезд и новоселье, – заступилась за подругу Нина Михайловна.
– Это вы собаке моей рассказывать будете и участковому, если он, не дай бог, узнает. А пьяный за рулём – преступник.
Побелкина вмиг покраснела и, потупив взгляд, вышла из машины, уступив место Виктору Ивановичу. Ионов втиснулся в автомобиль, отодвинул немного назад сиденье, завёл мотор и аккуратно сдал назад.
– Я к вашему дому подгоню, – пояснил он.
– А мы? – спросила Штольц, намереваясь вместе с подругой сесть в машину.
– А вы пешком пройдётесь, уроком вам будет, – ответил Ионов и медленно поехал к дому женщин.
– Какой мужчина! – восхищённо произнесла Нина Михайловна, глядя на удаляющуюся машину.
– Ик, – согласилась с ней подруга.
Они медленно пошли к своему дому, спотыкаясь и держась друг за друга. Погода после дождя была прекрасная: комфортная температура, свежесть уходящего дня, квакающие лягушки на реке. Побелкина шла и икала через равные промежутки времени. Нина Михайловна периодически пыталась освободиться от налипшей на обувь грязи. Возле дома их встретил дед Витя и протянул ключи от машины Побелкиной.
– Спасибо вам, ик, – беря ключи, произнесла учитель. – Признаться, мне очень, ик, стыдно.
– Стыдно, когда видно, а у нас всё прикрыто, – сказала Нина Михайловна и громко засмеялась.
– Вы её извините, ик, стресс, – попыталась оправдать подругу Ирина Николаевна.
– Да ерунда, – махнул Виктор Иванович рукой и отправился к себе домой.
* * *
Тузик лежал в будке, высунув передние лапы и голову наружу, и задумчиво смотрел на луну. Мимо, громко жужжа, пролетело какое-то насекомое. Собака резко повернула голову, щёлкнула пастью, пытаясь поймать нахала, нарушившего её покой, но поймала лишь пустоту. Вот и прошёл ещё один день его собачьей жизни. День как день, ничего особенного, не лучше и не хуже, чем все предыдущие. Но вот авария Тузика, конечно, напугала. Просидев для верности пару часов в будке, псу к вечеру всё-таки пришлось выйти наружу, так как приходил Николай Степанович, и нужно было обязательно высказать своё недовольство по этому поводу в виде лая. Берестов долго охал, рассматривая повреждённый забор, о чём-то недолго поговорил с дедом Витей и, стрельнув у него папиросу, ушёл.
Мимо, жужжа, снова пролетел неизвестный. На этот раз пёс его проигнорировал. В окнах хозяина мелькали неяркие вспышки света. «Телевизор смотрит», – подумал про себя Тузик. Пёс положил морду на вытянутые передние лапы, широко зевнул, закрыл глаза и уснул.
Глава третья
Адвокат
Иван Семёнович Хитров, высокий крупный мужчина сорока пяти лет с солидным животом, стоял на мостике и деловито смотрел вдаль, на противоположный берег реки. Лицо его было крупным, мясистым, нос картошкой, глаза маленькие, хитрые. На затылке, среди аккуратной стрижки волос, начала зарождаться лысина, которая беззастенчиво была подставлена утреннему солнцу. Сладко потянувшись, Хитров развязал пояс, затем сбросил с себя шёлковый халат и, перекрестившись, прыгнул в воду. Вода возле мостика всколыхнулась, миллиарды брызг разлетелись во все стороны, где-то вдали залаяла собака.
Иван Семёнович был очень солидный столичный адвокат. Пару лет назад он купил в деревне домик, который на тот момент представлял собой ветхое жилище. Всего за год это строение превратилось в небольшой дворец с высоким каменным забором, статуями во дворе и небольшим фонтанчиком. Хитров старался периодически выбираться в Смородиновку и делал это практически каждые выходные. А летом среди плотного рабочего графика выделял недельку-другую и отдыхал тут душой и телом. Но больше, конечно, телом, так как в адвокатской среде меж его коллег ходил слух, что души-то у Ивана Семёновича как раз и нет.
Наплававшись, Хитров неуклюже взобрался на мостик, тяжело дыша вытер своё тело большим хлопковым полотенцем и надел халат. Затем сел на небольшой раскладной стульчик со спинкой. Тот жалобно затрещал под адвокатом. По правую руку от стульчика, стоял небольшой хрустальный графинчик с коньяком, бокал и маленькое блюдце, с нарезанным дольками лимоном. Иван Семёнович взял в руки графин, налил в бокал спиртное, посмотрел, как солнечные лучи играют в напитке, поднёс к носу, вдохнул аромат и затем залпом выпил. Он закусил долькой лимона, затем скрестил руки на животе и принялся наслаждаться новым днём.
– Доброго утречка, Иван Семёнович! – раздалось из-за спины адвоката.
Хитров повернул голову, но угла обзора не хватило, чтобы увидеть говорящего. Пришлось довернуть и туловище. Это был Берестов, как всегда жизнерадостный и в своей неизменной телогрейке.
– Доброе, Степаныч, – ответил адвокат.
– Какое чудесное утро, не правда ли? – произнёс Берестов, шумно вдохнув ноздрями воздух.
– Верно говоришь, – ответил Хитров, отвернувшись.
– А знаете, что вчера произошло? – задал вопрос Николай Степанович, подойдя поближе.
– Что? – нехотя спросил адвокат.
– К нам же вчера жильцы новые приехали.
– Кто?
– Две барышни.
– Барышни, говоришь? – сказал Иван Семёнович и взял в руку графин. – И что за барышни, красивые?
– Обычные, вам такие не интересны будут.
Хитров наполнил бокал и не спеша выпил. Берестов, переминаясь с ноги на ногу, продолжил:
– А знаете, что они учудили?
– И что же? – спросил Хитров, закусывая лимоном.
– Да форменное безобразие, Иван Семёнович. Напились, а потом сели за руль и протаранили забор Виктору Ивановичу.
– Деду Вите, что ли?
– Ну да.
– Дела, – протяжно произнёс Иван Семёнович, прикрыв глаза и откинувшись на спинку стула.
Берестов постоял немного, подбирая слова, а затем выдал: – Может, вы поможете чем, Иван Семёнович?
– Чем? – спросил Хитров, резко открыв глаза.
– Ну как же, вы адвокат знатный, про вас такое говорят…
– Какое такое?
– Исключительно положительное.
– Ну-ну.
– Так вот, – продолжил Берестов, – Виктор Иванович у нас душа добрая, махнул рукой на забор, дескать, сам починю. А я вот что подумал: нельзя ли как-нибудь помочь соседу, взыскать, так сказать, компенсацию за ущерб с этих гонщиц?
– Да можно и взыскать, – лениво ответил Иван Семёнович. – Езда в пьяном виде – раз, порча чужого имущества – два. Машина их где?
– Так возле их дома.
– Оставление места ДТП – это три. Дело-то перспективное. Только вот есть одно «но».
– Какое же?
– Я же ведь на отдыхе. И мне это не очень интересно.
– Ну как же, мы же соседи, – просяще сказал Николай Степанович.
Хитров вновь наполнил бокал коньяком, вздохнул и выпил. Затем, взяв дольку лимона в руку, начал говорить: – Ну смотри: если предложить твоим барышням не доводить дело до суда, ведь в случае чего им грозит лишение прав и штрафы, то можно содрать с них приличную сумму. Я могу с ними поговорить, надавить на что нужно.
– Поговорите, надавите, – заискивающе сказал Берестов.
– Но при одном условии.
– Каком?
– Пятьдесят процентов мне.
Николай Степанович махнул рукой и радостно произнёс:
– Конечно-конечно, мы всё понимаем. Я думаю, Виктор Иванович согласится.
– Ну вот, иди, объясни всё деду Вите, и если он согласен, пускай ко мне вечерком зайдёт, мы с ним этот вопрос обсудим.
– Конечно-конечно.
Хитров прожевал лимон, вновь откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Николай Степанович стоял и смотрел на адвоката.
– Николай, – произнёс Хитров.
– Да-да, Иван Семёнович?
– У тебя остались ещё ко мне какие-то вопросы?
– Нет.
– Ну тогда я тебя больше не задерживаю.
Берестов молча кивнул и с глупой улыбкой на лице удалился. Иван Семёнович, наконец-то оставшийся в одиночестве, сразу погрузился в сон и громко, раскатисто захрапел.
* * *
Ирина Николаевна открыла глаза и попыталась понять, где она находится. Вокруг всё было чужое и незнакомое. Она лежала на кровати в маленькой комнате. Напротив неё на стене висел портрет Ленина, выполненный масляными красками. Голова болела, во рту пересохло. С минуту она лежала, глядя на Владимира Ильича, а потом всё вспомнила. Вспомнила приезд в деревню, дождь, коньяк и аварию. Ей стало очень, очень стыдно. Побелкина медленно встала с кровати и вышла в коридор. Заглянула в соседнюю комнату, где должна была находиться Штольц, но там было пусто. Опираясь рукой на стену, не спеша дошла до кухни.
На кухне за столом сидела Нина Михайловна с опухшим лицом. На белой обшарпанной тумбочке стояла электрическая плитка, на которой кипел чайник.
Электрические плитки были почти у всех жителей деревни. Ну а на чём ещё готовить, если нет газа? Нет, газ-то, конечно, был в нескольких километрах от деревни, но администрация района посчитала, что газифицировать деревню нерентабельно. Домов мало, половина жителей приезжает только летом, а дедушки и бабушки уже давно привыкли зимой греться дровами да электричеством. Единственный человек, у которого был газ, – это Хитров. Газ ему привозили в газовых баллонах.
– Кофе будешь? – заметив подругу, спросила Штольц.
– Мне бы воды, – жалобно ответила Ирина Николаевна.
– В холодильнике минералка.
Ирина Николаевна открыла дверцу холодильника, достала холодную полуторалитровую бутылку минеральной воды, открутила пробку и налила в прозрачный стакан. Затем жадно начала поглощать напиток. Штольц сняла чайник с плиты и налила в чашку, в которую уже предварительно была брошена ложка кофе. Побелкина, выпив воды, почувствовала себя немного лучше и присела за стол напротив подруги.
– Нин, мне очень, очень, стыдно, – произнесла она, наблюдая за тем, как Штольц сосредоточенно мешает ложкой кофе.
– За что? – спросила Нина Михайловна, подняв на подругу глаза.
– За вчерашнее.
– Ой, да подумаешь. Ну выпили чуть-чуть, ну на машине прокатились. Твоя, кстати, была идея.
– Вот за это и стыдно. Мы же в забор к человеку въехали. Да ещё и пьяные. Что о нас люди подумают?
– Да плевать, что подумают, – ответила Нина Михайловна, делая глоток кофе. – Если жить только для того, чтобы всем нравиться, то можно сойти с ума.
– Ну так же нельзя! – встрепенулась Побелкина.
– Что нельзя?
– Мы вчера повели себя безрассудно.
– Не мы, а ты, – поправила её Нина Михайловна, разворачивая конфету и отправляя её в рот.
– Как же, мы же вместе были?
– Ну да, были вместе, а вела себя безрассудно ты.
– А ты?
– А для меня это норма, я себя всегда так веду.
– Вот поэтому муж от тебя и ушёл, – обвинительно закричала Ирина Николаевна.
– Ага, а твой от твоей правильности умер, – парировала Штольц.
Побелкина всхлипнула и громко зарыдала. По её щекам текли огромные слёзы. Нине Михайловне стало стыдно.
– Ну ладно тебе, Ир, прости дуру. Ну не плачь.
– Я не плачу, – ответила Побелкина, зарыдав ещё сильнее.
– Ир, ну прости. Хорошая ты была жена, хорошая. Ну так уж получилось, кто-то раньше умирает, кто-то позже.
– Я знаю.
– А чего тогда плачешь?
– Мужа вспомнила. Да и с Виктором Ивановичем нехорошо получилось, – произнесла учитель сквозь слёзы.
– Ну да, – заметила Штольц. – Мужик вроде нормальный, надо будет заглянуть, по-человечески извиниться.
– Но только так, чтобы он понял, что мы нормальные интеллигентные люди, – сказала Побелкина, вытирая слёзы.
– И как же это сделать?
– Не знаю, – ответила Ирина Николаевна, беря в руки конфету.
– Может, пирог испечь?
– На электрической плитке?
– Ну да, ну да. Тогда просто зайдём, извинимся ещё раз, бутылочку коньяка презентуем, – предложила Штольц.
– Где же мы его возьмём? – задала вопрос Ирина Николаевна.
– Так у меня есть.
– То есть вчерашняя бутылка коньяка была не единственная? – спросила Побелкина, глядя в глаза подруге.
– Нет, конечно.
– Таак, и сколько же ты с собой взяла?
– Немного. Так, на первое время. Не сидеть же здесь на сухую, – возмутилась Нина Михайловна.
– Учти, я больше пить не буду, вчера это была минута слабости, – заявила учитель.