NOS4A2. Носферату, или Страна Рождества - Трофимов Сергей Павлович 7 стр.

Бинг покосился на девочку под его ногами. Она взглянула на него в ответ через лед и моргнула.

Он закричал еще раз, попятившись, и ударился о другой крест. Бинг наполовину развернулся, потерял равновесие и упал на четвереньки.

Он посмотрел через тусклый лед. Мэнкс осветил фонариком лицо другого ребенка – мальчика с чувственным задумчивым взглядом под светлой челкой.

Бинг попытался встать и комично заскользил на каблуках, затем съехал вниз, чуть левее. Фонарик Мэнкса показал ему другого ребенка – девочку-азиатку, прижимавшую к себе плюшевого медвежонка в твидовом жакете.

Бинг охнул от ужаса. Сара Чо – мертвая девочка – с упреком посмотрела на него, открыв рот в безмолвном крике. Малышку погребли во льду вместе с бельевой веревкой, обмотанной вокруг горла.

Чарли Мэнкс поймал Бинга за локоть и помог ему встать.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть, – сказал Мэнкс. – Жаль, что не могу избавить тебя от подобного зрелища. Но ты должен понять причины моего труда. Вернемся в машину. У меня есть термос с какао.

Мистер Мэнкс помог Бингу пройти по льду, крепко придерживая его за предплечье и не давая упасть.

Он отпустил его только у капота машины. Чарли направился к водительской двери, а Бинг на мгновение задержался, впервые заметив рисунок на капоте: усмехающаяся дама из хрома раскинула руки так, что платье развевалось как крылья. Бинг узнал ее с первого взгляда. Она была точной копией ангелов милосердия, которые охраняли ворота на кладбище.

Когда они сели в машину, Чарли Мэнкс достал из-под сиденья серебристый термос. Он отвинтил крышку, наполнил ее горячим шоколадом и передал Бингу. Тот обхватил ее обеими руками и начал потягивать обжигающий сладкий напиток, пока Чарли Мэнкс разворачивался и отъезжал от Кладбища того, что могло бы быть. Они поехали тем же путем, которым приехали сюда.

– Расскажите мне о Стране Рождества, – дрожащим голосом сказал Бинг.

– Это прекрасное место, – ответил Мэнкс. – При всем уважении к мистеру Уолту Диснею, Страна Рождества – воистину счастливейшее место во всем мире. Хотя, с другой стороны, можно назвать его счастливейшим местом вне этого мира. Там каждый день – Рождество и дети не ведают несчастий. Нет, детям неизвестно само понятие несчастья! Для них существуют только забавы. Это как рай – только они, конечно, не мертвы! Дети живут вечно, всегда остаются детьми, им не нужно бороться, трудиться и унижаться перед взрослыми. Много лет назад я случайно нашел это место – мечту во плоти. Первыми его жителями стали мои собственные дети. Они спаслись до того, как их едва не прикончило жалкое злое существо, в которое перед своей смертью превратилась их мать.

Воистину, там каждый день происходит нечто невозможное. Однако это место предназначено для детей, а не для взрослых. Жить там дозволено немногим взрослым, тем, кто проявил истинную преданность высшему делу. Лишь тем, кто пожелал пожертвовать всем ради благополучия и счастья нежных малышей. Людям вроде тебя, мистер Бинг. Я всем сердцем хотел бы, чтобы все дети в мире смогли найти свою дорогу в Страну Рождества, где познали бы безопасность и безмерное счастье! Боже, как же это было бы здорово! Но немногие взрослые готовы отправить в путь своих детей с незнакомым человеком – особенно туда, куда сами не могут попасть. Наоборот, меня бы прозвали гнусным растлителем и похитителем детей. Поэтому я забираю в Страну Рождества только одного-двух детей в год, и почти всегда это малыши, увиденные мной на Кладбище того, что могло бы быть, – милые крошки, страдающие от рук своих родителей. Ты же сам страдал в детстве и должен понимать, почему я хочу им помочь. Кладбище показывает мне детей, у которых без моего вмешательства украли бы детство их отцы и матери. Малышей избивали бы цепями, кормили кошачьей едой и продавали извращенцам. Их души заледенеют, они станут холодными, бесчувственными людьми и, в свою очередь, займутся разрушением жизни своих детей. Мы – их единственный шанс, Бинг! За все годы работы хранителем Страны Рождества я спас около семидесяти детей. Я страстно мечтаю спасти еще сотню малышей, прежде чем уйду на покой.

Машина мчалась сквозь холодную, напоминавшую пещеру темноту. Бинг шевелил губами, считая про себя.

– Семьдесят, – прошептал он. – Вы сказали, что спасаете одного ребенка в год. Бывает, двоих.

– Да, это близко к правде, – ответил Мэнкс.

– Сколько же вам лет? – спросил Бинг.

Мэнкс криво усмехнулся, обнажив полный рот острых коричневых зубов.

– Работа поддерживает меня в форме. Допивай какао, Бинг.

Партридж сделал последний глоток горячей сладкой жидкости, затем взболтал остатки. На дне виднелся молочно-желтый осадок. Бинг подумал, не подмешали ли ему что-то еще из аптечки Дьюи Хэнсома. Это имя звучало как шутка – или прозвище в шутливом стихотворении. Дьюи Хэнсом. Добинговский помощник Чарли Мэнкса, который спас десять детей и отправился за своей наградой в Страну Рождества. Если Чарли Мэнкс привез туда семьдесят детей, тогда выходит… сколько? Семь добинговских помощников? Везет же некоторым.

Он услышал грохот: стук, дребезг и шум большого, нагоняющего их грузовика. Бинг оглянулся – с каждой секундой звук становился все громче – но ничего не увидел.

– Вы слышите? – спросил Бинг, не заметив, что пустая крышка термоса внезапно выскользнула из его одеревеневших пальцев. – К нам что-то приближается?

– Это утро, – ответил Мэнкс. – Оно накатывает на нас. Не смотри, Бинг! Оно уже здесь!

Рев грузовика нарастал, пока тот внезапно не проехал по левую сторону от Бинга. Он выглянул наружу и увидел боковую сторону большой машины – буквально в паре метров от него. На металлической панели были нарисованы зеленое поле, красный фермерский домик, коровы и яркое улыбающееся солнце, восходящее над холмами. Яркие лучи высвечивали буквы в полметра высотой: «Рассветная доставка».

На мгновение грузовик скрыл за собой землю и небо. «Рассветная доставка» заполнила поле зрения Бинга. Затем он с грохотом унесся вдаль, волоча за собой петушиный хвост пыли. Бинг вздрогнул, увидев почти до боли в глазах голубое небо – утреннее небо без облаков и границ, – и прищурился, вглядываясь в

Сельский край Пенсильвании

Чарли Мэнкс направил «Призрак» к обочине и остановился. Перед ними тянулась потрескавшаяся, песчаная сельская дорога. Желтоватые кусты росли прямо рядом с машиной. Жужжали насекомые. В глаза бил свет низкого солнца. Было немногим больше семи утра, но Бинг даже через ветровое стекло чувствовал яростный жар наступавшего дня.

– Черт побери! – сказал Бинг. – Что случилось?

– Солнце взошло, – мягко ответил Мэнкс.

– Я спал?

– Скорее, Бинг, ты проснулся. Возможно, впервые в жизни.

Мэнкс улыбнулся. Бинг покраснел и неуверенно улыбнулся в ответ. Он не всегда понимал Чарли Мэнкса, но это лишь усиливало его восхищение и благоговение.

В высокой траве порхали стрекозы. Бинг не знал, где они находились. Это был не Шугаркрик. Какая-то провинция. Посмотрев в пассажирское окно на туманно-золотистый свет, он увидел на холме колониальный дом с черными ставнями. На грязной дороге, под акацией, стояла девочка в алом платье с желтыми цветами. Она с удивлением смотрела на машину. В одной руке она держала скакалку, но не прыгала, а просто рассматривала гостей. Бинг предположил, что малышка никогда раньше не видела «Роллс-Ройс».

Он прищурился и поднял руку в приветствии. Она не помахала в ответ, только склонила голову набок, как будто изучая их. Он узнал девочку, только когда ее косички упали на правое плечо. Бинг подпрыгнул от удивления, ударившись коленом о нижний край приборной доски.

– Она! – закричал он. – Это же она!

– Кто? – участливым голосом спросил Чарли Мэнкс.

Они смотрели друг на друга. Бинг был бы шокирован не меньше, если бы увидел ожившего мертвеца. Каким-то образом он и видел сейчас ожившего мертвеца.

– Лили Картер, – пискнул он.

Бинг всегда хорошо запоминал короткие стихотворения.

– К жизни плохой влекла ее мать. Детство угасло, начавшись едва. Если бы кто-то мог заступиться и подарить ей…

Его голос затих, когда из-за сетчатой двери высунулась изящная женщина в испачканном мукой фартуке.

– Лили! – закричала она. – Я позвала тебя еще десять минут назад. Иди завтракать!

Лили Картер ничего не ответила, а только медленно попятилась по дороге, не отрывая от них своих зачарованных больших глаз. Она не боялась. Просто… любопытничала.

– Это, должно быть, мать Лили, – сказал Мэнкс. – Я собрал сведения об их семье. Ее мать работает барменом по ночам в придорожном баре неподалеку отсюда. Ты же знаешь, что говорят о женщинах, которые работают в барах.

– А что с ними не так? – спросил Бинг.

– Шлюхи, – ответил Мэнкс. – Почти все до единой. По крайней мере, пока позволяет внешность. В случае с мамой Лили Картер красота увянет быстро. Тогда она перестанет быть шлюхой и превратится в сутенершу. В сутенершу своей дочери. Кто-то же должен зарабатывать на пропитание, а мужа у Эванджелин Картер нет. Она никогда не была замужем. Возможно, даже не знает, кто ее обрюхатил. Маленькой Лили всего восемь, но девочки… растут быстрее мальчиков. Как будет выглядеть эта маленькая леди? Я уверен, что ее мать запросит большую цену за невинность ребенка!

– Откуда вы знаете? – прошептал Бинг. – Откуда вы знаете, что все это действительно произойдет? Вы… уверены?

Чарли Мэнкс вздернул бровь.

– Есть только один способ узнать. Отойти в сторону и оставить Лили на попечении ее матери. Возможно, мы навестим их через несколько лет и посмотрим, как сильно ее мать преуспела в обращении с девочкой. Скорее всего, она предложит нам ее на двоих по цене одного!

Лили пятилась до самого крыльца.

Мать снова выкрикнула ее имя хриплым и сердитым голосом. Бингу Партриджу он напомнил скрипучий и грубый голос пьяницы с похмелья.

– Лили! Немедленно иди домой, или я скормлю твою яичницу клятой собаке.

– Сука, – прошептал Бинг Партридж.

– Не могу не согласиться, – сказал Мэнкс. – Когда ее дочь поедет со мной в Страну Рождества, нужно будет разобраться с ее матерью. Конечно, будет лучше, если они исчезнут вместе. Я не собираюсь забирать миссис Картер с собой, но, возможно, ты найдешь для нее какое-то применение. Хотя я могу придумать для нее только одно занятие, которое она заслуживает. Так или иначе, мне все равно. Она просто должна исчезнуть. Только представь, что она может сделать с дочерью, если оставить их в покое… ну я по ней слез лить не буду.

Сердце Бинга заколотилось за грудиной. Во рту пересохло. Он завозился с замком.

Чарли Мэнкс схватил его за руку, точно так же как на Кладбище того, что могло бы быть, когда помогал ему идти через лед.

– Куда ты собрался, Бинг? – спросил Чарли.

Бинг ответил ему диким взглядом.

– Чего мы ждем? Идем. Спасем девочку!

– Нет, – ответил Чарли. – Не сейчас. Нужно подготовиться. Наше время придет, и довольно скоро.

Бинг посмотрел на Мэнкса с удивлением… и с некоторым благоговением.

– Бинг, – сказал Чарли Мэнкс. – Женщины поднимают ужасный галдеж, когда думают, что у них отнимают дочерей, – даже такие плохие матери, как миссис Картер.

Бинг кивнул.

– Как ты думаешь, мы можем использовать севофлуран с твоей работы? – спросил Мэнкс. – Кстати, приготовь пистолет и противогаз. Мне кажется, они нам пригодятся.

Библиотекарь

1991 год

Хэверхилл, штат Массачусетс

Мать сказала: «Не вздумай выйти за порог», и Вик не выходила – она убежала из дома, проглатывая слезы. Перед этим она услышала, как отец сказал Линде: «Оставь ее в покое, ей и без того плохо». Но его слова только ранили ее еще сильнее. Девочка схватила велосипед и побежала с ним на дальний край заднего двора. Она перебросила ногу через раму, а затем погрузилась в прохладную и сладко пахнувшую тень сосновой рощи на Питтман-стрит.

Вик помчалась куда глаза глядят. «Роли» скатился вниз по крутому склону со скоростью пятьдесят километров в час.

Она ехала к реке. Река была на месте, как и мост.

На этот раз потерялась фотография – помятый черно-белый снимок круглощекого мальчика в сомбреро, державшего за руку молодую женщину в платье в горошек. Та свободной рукой прижимала платье к своему бедру – очевидно, ветер норовил приподнять подол. Тот же ветерок развевал светлые пряди на ее дерзком, насмешливом, но приятном лице. Мальчик целился в камеру игрушечным пистолетом. Этот пухлый черноглазый семилетний стрелок был Кристофером Маккуином. Женщина, его мать, в то время уже медленно умирала от рака яичников, который прикончил ее в возрасте тридцати трех лет. От нее осталась только эта фотография. Когда Вик спросила, может ли она взять ее в школу для своего художественного проекта, Линда выступила против. Однако Крис Маккуин переспорил жену: «Эй, подожди. Я хочу, чтобы Вик ее нарисовала. По-другому им никак уже не пообщаться. Только верни ее, Пацанка. Я не хочу забыть, как она выглядела».

В свои тринадцать лет она уже была звездой класса по рисованию, который вел мистер Эллис. Он выбрал ее работу акварелью, «Крытый мост», для ежегодной школьной выставки в мэрии – это была единственная картина от семиклассников, затесавшаяся среди работ более старших учеников, качество которых варьировалось от плохого к худшему. (Плохие: многочисленные картины уродливых фруктов в покоробленных чашах. Худшие: портрет скачущего единорога, срущего радугой словно в приступе разноцветного метеоризма.) Когда «Хэверхиллская газета» посвятила выставке третью страницу, догадайтесь, какой рисунок они выбрали в качестве иллюстрации для своей статьи? Естественно, не единорога. После того как «Крытый мост» вернулся домой, отец раскошелился на березовую рамку и повесил на стену, где прежде висел плакат «Рыцарь дорог». От Хоффа Вик избавилась много лет назад. Хофф оказался неудачником, а «Транс-Амс» – дерьмовым протекающим барахлом. Она по нему не скучала.

Их последним заданием в том году было «рисование с натуры». Детей попросили поработать с особенными для них фотографиями. В отцовской комнате было пустое место над столом – туда как раз поместилась бы картина. Вик очень хотела, чтобы он мог видеть свою мать в полном цвете.

Вчера она принесла рисунок домой – в последний день перед каникулами, после того как опустошила свой шкафчик. Хотя эта акварель не была настолько хороша, как «Крытый мост», Вик все же подумала, что ей удалось уловить сущность женщины на фотографии: намек на костлявые бедра под платьем, усталость и рассеянную улыбку. Отец долго смотрел на портрет с довольным и немного грустным видом. Когда Вик спросила, что он думает, отец лишь сказал:

– Ты улыбаешься так же, как она, Пацанка. Раньше я этого не замечал.

Картину она забрала домой… но фотография потерялась. Вик даже не знала, что где-то оставила снимок, пока мать не начала расспрашивать о нем в пятницу вечером. Сначала Вик думала, что фото лежит в рюкзаке, потом – в ее спальне. Однако в ночь на субботу она поняла, что потеряла фотографию и понятия не имеет, где видела ее в последний раз. В субботу утром – в первый славный день летних каникул – мать Вик пришла к такому же выводу, решив, что снимок потерян навсегда. Она едва не закатила истерику и заявила, что фотография куда важнее дерьмового рисунка семиклассницы. Поэтому Вик отправилась в путь. Она уехала, боясь, что если останется дома, то сама превратится в злую истеричку – а этого она никак не хотела.