Ее грудь болела, словно она ехала на велосипеде несколько часов, а не десяток минут. Дыхание сбилось, как будто она взбиралась вверх по холму, а не съезжала по нему к сосновой роще. Но, увидев мост, она почувствовала нечто похожее на умиротворение. Нет! Лучше, чем умиротворение. Ей показалось, что ее сознание отделяется от остального тела, которое крутило педали велосипеда. Так было всегда. За последние пять лет Вик пересекала мост не меньше десяти раз и ощущала не столько действие, сколько ощущение – не то, что она делала, а то, что чувствовала. Вик запоминала только скользившее сонное осознание и отдаленное чувство статического шума. Нечто похожее на чувство падения в дрему – освобождение в оболочке сна.
Когда шины застучали по деревянным доскам, она мысленно придумала подлинную историю о том, как нашла фотографию. В последний день школы она показывала снимок своей подруге Вилле. Затем они разговорились о других вещах, после чего Вик побежала на автобус. Когда она уехала, Вилла поняла, что держит фотографию в руке. Естественно, подруга взяла снимок с собой, чтобы позже вернуть Вик. По возвращении с велосипедной прогулки Пацанка с фото в руках расскажет заранее отрепетированную речь. Отец обнимет ее и скажет, что вообще не тревожился о снимке. А мать будет выглядеть так, словно вот-вот забрызжет слюной от ярости. Вик не знала, чего ожидала больше.
Только на этот раз все вышло по-другому. Вик вернулась домой и рассказала всем свою настоящую-но-на-самом-деле-выдуманную историю и убедила в этом всех, кроме одного человека – саму себя.
Вик проехала до противоположного конца тоннеля и оказалась в темном широком коридоре на втором этаже Хэверхиллской школы. В девять утра первого дня каникул там гуляло только эхо. Коридор был непривычно пустым, что даже немного пугал своим видом. Вик нажала на тормоза, и велосипед пронзительно завыл.
Она не смогла удержаться и оглянулась. Да и кто бы смог сопротивляться этому желанию?
Мост Короткого Пути прошел через кирпичную стену и высунулся на три метра в коридор – такой же широкий, как и сам проход. Нависала ли основная часть моста над стоянкой? Вик в этом сомневалась, но, чтобы посмотреть в окно и проверить, ей нужно было попасть в одну из классных комнат. Невысокие ивы, закрывавшие вход на мост, свисали зеленой порослью.
Вид Короткого Пути вызвал у нее тошноту. Школьный коридор вдруг набух, как капля воды на ветке. Вик почувствовала, что скоро упадет в обморок и если поедет вперед, то начнет думать, а это ни к чему хорошему не приведет. Одно дело – представлять себе поездку по давно упавшему мосту, когда тебе восемь или девять лет, и другое – когда тебе тринадцать. В девять это настоящая мечта. В тринадцать – бред сумасшедшей.
Она знала, что попадет сюда (согласно зеленой надписи на том конце моста), но ей казалось, что она окажется на первом этаже около класса мистера Эллиса. Вместо этого Вик стояла на втором – в пяти метрах от своего шкафчика. Она разговаривала с подругами, когда опустошала его накануне. Кругом кричали, смеялись и бегали дети, но, прежде чем захлопнуть дверь в последний раз, она внимательно осмотрела свой шкафчик. Вик была уверена – абсолютно уверена, – что она его опустошила. Тем не менее мост привел ее сюда, а мост никогда не ошибался.
«Никакого моста не существует, – подумала она. – Фотография была у Виллы. Она вернула ее, как только встретила меня».
Вик прислонила велосипед к железным шкафчикам, открыла свой и осмотрела бежевую стену и ржавый пол. Ничего. Она отодвинула полку в пятнадцати сантиметрах над головой. Тоже пусто.
Ее внутренности сжались от тревоги. Она хотела забрать фотографию и уйти, хотела как можно быстрее забыть о крытом мосте. Но если снимок не в шкафчике, где же его искать? Она начала закрывать дверь… потом остановилась, поднялась на цыпочки и провела рукой по верхней полке. И даже тогда она едва не пропустила снимок. Каким-то образом один из уголков фотографии зацепился за заднюю часть полки, поэтому снимок плотно прижался к стенке. Вик вытянулась, насколько хватало сил, и наконец прикоснулась к фотографии.
Она зацепила фотографию ногтями, поворочала из стороны в сторону, и та выпала. Вик опустилась на каблуки, сияя от радости.
– Да! – сказала она и с грохотом захлопнула дверь шкафчика.
Посреди коридора стоял уборщик, мистер Огли, опустив швабру в большое желтое ведро. Он медленно переводил взгляд с Вик на велосипед и мост Короткого Пути.
Старый и сгорбленный мистер Огли в своих очках с золотистой оправой и в галстуке-бабочке походил на преподавателя больше, чем многие учителя. Старик подрабатывал регулировщиком на дороге и накануне пасхальных каникул дарил пакетик с мармеладками всем детям, которые проходили мимо него. По слухам, мистер Огли устроился в школу, где было много детворы, потому что много лет назад его собственные дети погибли при пожаре. К сожалению, эти слухи были правдой, как и тот факт, что мистер Огли сам устроил пожар, уснув пьяным с зажженной сигаретой в руке. Теперь вместо детей он хранил верность Господу, а встречи в клубе алкоголиков заменяли ему посещения баров. В тюрьме он стал религиозным трезвенником.
Вик посмотрела на него, а он взглянул на девочку в ответ. Он беззвучно хлопал ртом, словно золотая рыбка. Его ноги дрожали.
– Ты дочка Криса Маккуина, – сказал он с сильным южновосточным акцентом.
У него вдруг перехватило дыхание, и он поднес руку к горлу.
– Что это в стене? О господи! Я сошел с ума? Это же Краткопут, но я его столько лет не видел.
Он с натугой закашлял. В этом влажном, странном и сдавленному звуке было что-то пугающее, словно мистер Огли чем-то болел.
Сколько же ему было лет? Девочка подумала: девяносто. Она ошиблась почти на двадцать лет, но и семидесяти одного года тоже с лихвой хватит для сердечного приступа.
– Все нормально, – сказала Вик. – Не нужно…
Она не знала, как продолжить. Что не нужно? Кричать? Или умирать?
– Боже, – ответил он. – Боже.
Только старик говорил «о-жжи». Два слога. Его правая рука сильно тряслась, когда он поднял ее, чтобы прикрыть глаза. Он зашептал:
– Убей меня Господь, пастырь мой. Я не хочу этого видеть.
– Мистер Огли, – попыталась отвлечь его Вик.
– Уходи! – закричал он. – Уходи прочь и забери с собой свой мост! Этого не было! Тебя здесь нет!
Он прижимал свою руку к глазам и вновь зашептал. Вик не слышала его, но по губам поняла, что он произносит: «Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим».
Вик развернула велосипед и закинула ногу через седло. Девочка нажала на педали. Сначала ноги, казалось, не хотели ее слушаться, но через несколько секунд она въехала на мост – в шипящую тьму и запах летучих мышей.
На полпути Вик оглянулась. Мистер Огли все еще стоял в коридоре, склонив голову в молитве. Одной рукой он все так же прикрывал глаза, а второй держал швабру.
Вик выехала с крытого моста и помчалась по Питтман-стрит, сжимая фотографию в потной ладони. Она знала, даже не оглядываясь через плечо, – по мелодичному говору реки и шуму легкого ветерка в соснах, – что Короткий Путь исчез.
Дом Маккуинов
Два дня спустя Пацанка собиралась съездить на велосипеде к Вилле – последний шанс увидеть лучшую подругу, прежде чем родители увезут Вик на полтора месяца на озеро Уиннипесоки. Внезапно она услышала, как ее мать говорит на кухне о мистере Огли. Имя старика вызвало у девочки настольно сильный приступ слабости, что она едва не упала на землю. Все выходные она не думала о мистере Огли, что, впрочем, было не так уж трудно – субботний вечер Вик мучилась такой сильной мигренью, что ей казалось, будто ее вырвет. Особенно сильной боль была за левым глазом. Глазное яблоко вот-вот было готово лопнуть.
Она поднялась на крыльцо и прислушалась к телефонной болтовне матери с одной из ее подруг. Вик не знала, с которой именно. Она подслушивала мать почти пять минут, но Линда больше не упоминала мистера Огли. Она сказала только: «Ох, как печально» и «Бедняга», но больше не упоминала его по имени.
Наконец Линда опустила трубку телефона на рычаг, после чего последовал звон тарелок в раковине.
Вик не хотела знать правду. Она боялась ее и все же ничего не могла с собой поделать. Обычная дилемма.
– Мам? – спросила она, сунув голову на кухню. – Кажется, ты что-то говорила о мистере Огли?
– Ты это о чем? – Линда стояла к ней спиной, склонившись над раковиной. Она загромыхала кастрюлями. Одинокий мыльный пузырь задрожал и лопнул. – Ах да. Он ушел в запой. Прошлой ночью его забрали около школы полицейские. Он кричал как сумасшедший. А ведь держался тридцать лет. С тех пор… ну когда решил, что не хочет больше пить. Несчастный старик! Дотти Эванс сказала, что этим утром он стоял у церкви и рыдал, как маленький мальчик. Говорил, что бросит свою работу и никогда туда не вернется. Что-то сбило его с толку.
Линда посмотрела на Вик и заботливо нахмурилась.
– Ты в порядке, Вики? Неважно выглядишь. Может, лучше останешься?
– Нет, – ответила Вик странным и глухим, доносящимся словно из коробки, голосом. – Я хочу проехаться. Глотнуть свежего воздуха.
Затем добавила:
– Надеюсь, мистер Огли не уйдет. Он хороший дядька.
– Действительно. И он любит вас, детей. Но люди стареют, и за ними нужно присматривать. Они изнашиваются. И умом, и телом.
Удобные аллеи городских парков были ей не по пути. К дому Виллы пролегал почти прямой маршрут через парк Брэдбери. Но как только Вик села на велосипед, ей захотелось проехаться вокруг, чтобы перед встречей с кем-нибудь немного собраться с мыслями.
Какая-то часть ее чувствовала, что не стоит думать о совершенных поступках или будущих делах – о ее изумительном и сбивающем с толку даре. Но джинна уже выпустили из бутылки, и потребуется немало времени и сил, чтобы загнать его обратно. Она воображала себе дыру в мире и путешествовала через нее на велосипеде, но только сумасшедший мог представить, что такое возможно. Конечно, мистер Огли видел ее. Он увидел ее, и это что-то в нем сломало, настолько сильно, что он запил и боялся возвращаться в школу. А ведь он проработал там больше десяти лет. Он был счастлив. Мистер Огли – бедный несчастный старик – служил доказательством того, что Короткий Путь существовал.
Но она не хотела доказательств и не желала знать правду.
После неудачи с вахтером Вик хотела с кем-нибудь поговорить – чтобы кто-то сказал ей, что она была права; что она не сошла с ума. Девочке хотелось, чтобы кто-то объяснил ей смысл моста, который существовал лишь тогда, когда был нужен, и всегда приводил ее туда, где ей требовалось быть.
Она помчалась по склону и нырнула в покой прохладного воздуха.
Вик хотела не только этого. Ей нужно было найти сам мост… чтобы вновь его осмотреть. Она находилась в твердом и ясном состоянии ума. Она ощущала все толчки и дрожь, когда «Роли» проезжал по камням и корням. Она чувствовала разницу между вымыслом и реальностью и держала ее в голове. Она верила, что, когда достигнет старой грунтовой дороги, крытого моста там не будет…
Однако он там стоял.
– Ты не настоящий, – сказала она мосту, бессознательно повторяя слова мистера Огли. – Ты упал в реку, когда мне было восемь лет.
Мост упрямо оставался на месте.
Она остановилась и осмотрела его с безопасного расстояния в шесть метров. Под ними кипела река Мерримак.
– Помоги мне найти того, кто скажет, что я не сумасшедшая, – произнесла она и, нажав на педали, медленно поехала вперед.
Когда Вик приблизилась ко входу, она увидела уже знакомую зеленую краску на левой стене.
ТУТ
Странная надпись сообщала, что она на месте. «Разве я уже не тут?», – подумала она.
Раньше, проезжая по Короткому Пути, она пребывала в каком-то трансе, автоматически и бездумно вращая педали, – просто еще одна часть велосипеда вместе с шестеренками и цепью.
На этот раз Вик заставила себя замедлиться и осмотреться, хотя ей хотелось убраться с моста, как только она на него въехала. Она боролась с непреодолимым желанием поспешить – и поехать так быстро, словно мост мог разрушиться. Ей хотелось запомнить все детали моста. Она почти поверила, что если осмотрит его – внимательно и подробно, – он растает вокруг нее.
А что потом? Где она окажется, если мост исчезнет? Это не имело значения. Мост так никуда и не исчез, как бы пристально она его ни разглядывала. Дерево было старым и изношенным. Гвозди в стенах запеклись от ржавчины. Она чувствовала, как доски прогибаются под весом велосипеда. Короткий Путь ни за что не обратится в небытие.
Как всегда, она чувствовала белый шум. Этот громоподобный рев отдавался на зубах. Она видела его – бурю статики – сквозь трещины в наклонных стенах.
Вик не хватало смелости остановить велосипед, слезть, прикоснуться к стене и обойти все вокруг. Она интуитивно понимала, что если слезет с велосипеда, то никогда вновь на него не сядет. Какая-то ее часть не сомневалась, что существование моста зависело от движения «Роли» вперед. Нельзя сильно много раздумывать.
Мост прогнулся, выгнулся и вновь прогнулся. Пыль сыпалась со стропил. Она поняла, что ни разу не видела здесь голубей.
Она подняла голову и взглянула на потолок, усеянный летучими мышами. Их крылья прикрывали маленькие мохнатые тела. Они находились в постоянном, едва уловимом движении, шевелясь и хлопая крыльями. Некоторые из них повернули свои мордочки, чтобы близоруко взглянуть на нее сверху вниз.
Все летучие мыши были похожи друг на друга – у всех было лицо Вик. Их мордочки выглядели съежившимися, сморщенными и розовыми, но она узнала свое лицо. Они были как Вик, кроме глаз, которые блестели красным, словно капли крови. Взглянув на эти бусинки, она почувствовала, как тонкая серебряная игла боли пронзила ее левое глазное яблоко и мозг. Она слышала их визгливые, низкочастотные крики – на грани шипения статического шквала.
Вик не могла этого вынести. Ей хотелось закричать, но она знала, что, если поднимет голос, летучие мыши обрушатся на нее со стропил, и ей наступит конец. Девочка закрыла глаза, закрутила педали и помчалась к дальнему концу моста. Что-то яростно дрожало. Вик не понимала, был ли это мост, велосипед или она сама.
Закрыв глаза, она не знала, достигла ли конца моста. Затем Вик почувствовала, что колеса перескочили через порожек. На нее обрушилась волна жара и света. Она тут же подняла голову, чтобы посмотреть, куда приехала, и услышала крик: «Осторожнее!» Вик открыла глаза как раз в тот момент, когда переднее колесо велосипеда ударилось о низкий цементный бордюр в городе
Тут, штат Айова
Она упала на тротуар и поцарапала колено.
Вик тут же перекатилась на спину, схватившись рукой за ногу.
– Ой, – сказала она. – Ой-ой-ОЙ-ой.
Ее голос поднимался и опускался на несколько октав, словно некий музыкант практиковался в нотах.
– Ах, котенок! С тобой все в порядке?
Женский голос исходил из сияния полуденного солнечного света.
– Ты бы ос-с-с-сторожнее выпрыгивала из воздуха.
Вик прищурилась и увидела худощавую девушку немногим старше ее самой – ей было примерно лет двадцать – в мягкой фетровой шляпе, откинутой назад на флюоресцентных пурпурных волосах. Она носила ожерелье, сделанное из язычков от пивных банок, и пару сережек из костяшек «Скраббл». На ногах красовались высокие кеды «Чак Тейлор» без шнурков. Она выглядела как Сэм Спейд, если бы тот был девушкой и выступал на концерте в качестве солиста ска-группы.
– Я в порядке, – сказала Вик. – Просто царапина.