Леонид спал, развалившись на краю пледа. Тонкая струйка платиновой слюнки текла из уголка рта. Мышка тихонечко положила купюру около лица Таисии и окончательно погрузилась в наступающее утро.
Но Таисия не просыпалась. Ей было хорошо в царстве снов. Тепло и спокойно. Она не спешила выныривать из океана фантазий и сбывшихся мечтаний. Рояль скучал и ждал ее шагов, но она все спала и спала.
Потом вернулась мышка и растолкала Леонида. Они молча смотрели на замершую любовь. Так трудно любить костюм, который прячет душу. Но что делать, рукопожатие любви отменить невозможно. Если оно состоялось, никто во всех измерениях и вселенных не вправе его отменить, не в силах заставить забыть.
– Придется еще постараться, – решили мышка и паучок.
Несколько раз серая хозяюшка подпрыгивала, и вот наконец цепкий коготок ухватил тончайшую нить лунного света. Леонид приступил к работе. Он соткал тончайшую шаль, которая могла накрыть всю планету своим теплом и светом, но при этом уместилась в самых маленьких лапках мира. Мышка свернула шаль и, не позволив себе полюбоваться ее красотой, побежала искать душу. Она нашла ее, полусидящую в дальнем углу темнейшего из шкафов, застывшую и разбитую. Укрыла шалью, согрела и повела за собой.
Костюм почувствовал неудобство, волнение и странную пустоту. Но, как обычно, он был сильно занят, распределяя деньги по многочисленным счетам.
Но не тут-то было: мужчина, воспользовавшись занятостью костюма, тайно взглянул на лунную дорожку ночного неба. Взгляд приковался к Луне оковами дамасской стали, нырнув в светлую глубину спутницы Земли. Там он почувствовал шаги серенькой мышки и тяжелую поступь измученной души в легкой лунной шали. Мужчина снял престиж и уверенность, высокомерие прижал тяжелым дубовым столом к стене и вышел в окно офиса. Первый шаг на лунную дорожку был осторожным, но затем он осмелел и побежал за душою, увлекаемый зовом любви.
Он нашел спящую Таисию и замер, не шевелясь. Смотрел на нее, наполняясь жизнью. Душа кружилась в воздушном танце, расплескивая брызги лунного света, которые падали на старый потертый пол. Рояль ожил. Он вторил танцу новой светлой мелодией.
Таисия зашевелилась, но не вырвалась из плена своих снов. Мужчина встал на колени, обняв ее, едва касаясь, поцеловал в ландышевый затылок. Таисия вздохнула и открыла глаза.
На другом краю реальности надрывно вскрикнул костюм, теряя всю свою строгость и стрелки на брюках.
– Чем вы будете жи-ы-ыть… вы утеряли привычку добывать деньги! – рыдал он.
Но влюбленные не слышали его, купаясь в свете луны и своей любви, и только мышка отодвинула тысячную купюру подальше от вихря объятий: денежка пригодится, когда они разомкнут губы и оторвут взгляды друг от друга. Она хитро подмигнула Леониду. Паучок шутливо отсалютовал:
– Все понял, свяжу кошелек! А мухи есть?
– И мухи есть, и котлетки есть – ешьте, мои любимые, насыщайтесь. Одной любовью сыт не будешь.
Город вторил мелодии рояля, мелодии старых перекрытий.
Он жил своей особенной жизнью, не нарушая счастья избранных.
Любить Дракона
Дракон спал. Зеленовато-бирюзовая чешуя тускло поблескивала в свете очага, там и тут проскальзывали серебристые чешуйки – указатели пройденного пути и всего пережитого. Он был мудрый и наивный Дракон одновременно. Научился жить среди людей, прячась за невзрачной внешностью обычного человека. Лишь густая окладистая борода говорила о внутренней силе.
Он пошевелился во сне и выдохнул залп старого перегара.
Накануне выпито было немало. Он еле дышал и вздрагивал во сне. Сон не приносил отдыха, он лишь помогал прожить еще один день, уснуть без сновидений и не чувствовать боль. Как только она утихала, Дракон становился расчетливым скучным человеком в сером галстуке и серых носках. Яростно пересчитывая золотишко, поучал домашних бережливости. И они терпеливо натирали каждую монетку мягонькой фланелькой, складывая в огромные, обитые кожей сундуки.
Но когда наступали дни полной луны, его влекла неведомая сила в подвалы замка, и он открывал старую подружку, бочку столетней давности, заколдованную самым сильным заклятьем. Именно благодаря заклинанию вино не превращалось в уксус, сохраняя терпкость.
Дракон наливал первый бокал и долго дышал над ним, прежде чем первые капли тягучего, разжигающего страсти напитка касались неба и языка.
– Уф-ф… ж-ж-ж… жеж… – только и мог произнести он.
Дальнейший сценарий никогда не менялся.
Он пил крепко, не закусывая, веселясь и покупая дурацкие подарки всем, кто попадался на его пути. Вызывал трубадуров, читал стихи и смотрел на звезды.
И все бы ничего, если бы не жуткий запах, что он начинал источать, и жуткий недосып у всего замка, включая самую распоследнюю прачку, поскольку ночью Дракон не давал спать никому, а днем у всех были свои обязанности. И никто из обитателей замка не осмеливался пренебречь ими, памятуя со страхом об огромном пятне в главной торжественной зале. Это еще дедушка Дракона, знаменитый Херберт, увидев грязь на своем любимом камзоле, спалил прачку дотла. И стену завещал не отчищать. В назидание потомкам.
Дракон просыпался, подслеповато щурясь на единственный луч пыльного света из слухового оконца под самым потолком. Слабо начинал шевелить лапами и ползком двигался в подвал, к подружке.
Выходил он уже твердо и пританцовывая. И весь двор молча вздыхал, пряча глаза. А хозяин замка уже хрустел крыльями, вытягивался во всю длину, пощелкивая суставами:
– Э-эх, хороша жизнь! А сейчас – завтракать!
Стол мгновенно накрывался темным гобеленом с причудливой золотой бахромой и уставлялся всевозможными блюдами. Мясо Дракон любил жарить сам, никому не доверял. Плевал жаром прямо в тарелку и подгорелое, с кровью, медленно разжевывал, запивая крепленым из большого причудливого кубка. Пил. Смотрел по сторонам. Иногда спрашивал что-то неожиданное:
– Эй, голубчик, как тебя там?..
– Филимон, ваше драконство!
– Филин… что? Впрочем, неважно. Пойди, миленький, в библиотеку и скажи счетоводу, чтобы посчитал, сколько мы за прошлый год сахара съели.
– Слушаюсь… – только и мог ответить Филимон.
Хорошо, что уже к обеду веки Драконовы смежались, и он забывал о всех своих поручениях, а счетовод на глаз прикидывал на всякий случай, сколько сахару съели, да и забывал о вопросе на веки вечные.
К ночи Дракоша пробуждался с пустотой в желудке и вечным колоколом в висках, хрипло кричал в пустоту:
– А сейчас… танцы!
– Срамные?
– Нет! Сегодня современные.
И врубал танго.
Сам плясал до обморока и всех обитателей замка заставлял, кто давно служил уже и привык к тому, что движение – жизнь. А кто новенький, тот падал замертво.
Конечно, сейчас должен появиться мудрый положительный персонаж. Например, бабушка Дракона, добрая, слегка раздобревшая Старая Дракониха с подрезанными крыльями. И должна она тихо сказать:
– Жениться тебе пора, внучек.
Но даже я, сказочница, понимаю, что ни одна девочка на свете не заслуживает такого.
* * *
В одну из танцевальных ночей внезапно смолкла музыка и раздался громкий стук в дверь. Дракон издал низкий утробный звук, не сулящий ничего доброго окружающим и посуде.
Двери отворились, и на пороге появилась она – сорванный высоко в горах цветок на тонком стебельке с золотистыми локонами. Причудливые оборки на платье запылились. На ногах были тяжелые армейские ботинки.
Онемевшими губами слуги прошептали:
– Боже, хоть бы она была настоящей ведьмой… Мы тогда за Дракона были бы спокойны.
Как выяснилось, белокурая бестия обладала навыками чтения примитивных мыслей.
– Спокойно, – сказала она, – я лучше, чем ведьма. Я Хорошая Девочка! – и, воодушевляясь произведенным впечатлением, добавила: – Из приличной семьи.
Все забегали, засуетились, огонь разожгли во всех печах и каминах. Послали за угольщиком и зачем-то пригласили повитуху. Впрочем, логика в этом есть: повитуха старая, живет за дальними болотами, и если все в сказке сложится, то как раз к рождению первенца она и приползет.
Дракон выдохнул залп самого старого и зловонного перегара и для смелости подышал над вазой с прахом прародителя всех драконов. Нос и язык его онемели, и он галантно кинул в Хорошую Девочку стул. Ловко его поймав, она мирно уселась, сложив ногу на ногу.
Пауза затянулась.
– Окна бы помыть, – произнесла гостья. – Ручей у вас далеко?
– Я спать, – прошипел Дракон и уполз в подвал.
А Хорошая Девочка, надев фартук, вымыла все окна замка. Мыла она их целую неделю и за это время успела раздать всем поручения и маленькие подарки. Конечно, все, от поваренка до счетовода, в нее влюбились.
Она говорила ярко и кратко и всегда то, что действительно думала. А не как теперь барышень обучают: говорить то, что заучишь, а думать хоть на суахили можешь, никто ж не узнает наверняка, прокляла ты или рецепт придумала.
Дракон уже и сам был не рад, что уполз в подвал. Он с удивлением заметил, что солнечный луч из-под потолка теперь не пыльный, а яркий, чисто вымытый. Луч слепил глаза, теребил загривок. Освободиться от этого угрюмого сна ему что-то мешало. Он понимал, что жизнь его изменилась навсегда, но принять такое резкое изменение не позволяла гордость и любовь к единовластию.
Дверь в подвал распахнулась, раздраженно стукнув о стену.
– Я хочу с тобой помолчать, – раздался серебристый напористый голосок.
Вздох с нарастающим рокотом был ответом.
Хорошая Девочка, развернувшись на каблучках, вышла из подвала, молча приказав следовать за нею, и Дракон вынужденно пополз, стекая по ступенькам и растворяясь в новом дне.
Она шла уверенно и легко, а он страдал от странного теплого чувства в области сердца и голода.
– Это мы сейчас исправим, – промолчала Хорошая Девочка и швырнула Дракону небольшую козлиную ножку. Он, опалив ее на лету, проглотил не жуя. Но что это?.. Божественный вкус и мягкость мяса повергли его в восторг:
– Мм!..
– Мятный маринад и немного киви. Киви размягчает любое мясо.
– Ум-м… мм… гр-р…
– Я так и думала, что тебе понравится.
Она игриво дернула плечиками, направляясь к выходу. Дракон поспешил за ней.
День ждал за дверью и торжественно представил потоки солнца в легком танце сотни-другой бабочек. Цвели луга с пасущимися парнокопытными всех мастей.
– Отличная погодка, не правда ли? – спросила она.
– Смотря для чего… – ответил он.
– Для прогулки молчания.
– А можно мне еще того мяса?
– Сколько угодно, – пообещала она.
Дракон поймал себя на мысли, что чувствует себя непривычно легко и тихо. Хотелось прыгнуть в ледяной водопад, взлететь к самым звездам, а потом слегка прикоснуться к лаве в новом вулкане, который пробуждался вместе с его сердцем.
Мелькнула шальная мысль – сжечь все к драконьей прабабушке. Он отмахнулся от нее – уж очень пламя внутри его тысячелетней души приятно грело, наполняя новыми мыслями.
Дракон подхватил Хорошую Девочку на руки и впервые спросил ее имя.
– Зови меня Радость, – ответила она, глядя ему в глаза тем самым серьезным взглядом, которым обычно мама Дракона смотрела на него после школы.
Продолжая пристально смотреть друг другу в глаза, они кружились в воздухе, растворяясь в новых ощущениях и блаженном отсутствии мыслей.
* * *
Замок торжествовал. Хозяин остепенился, засиял чешуей, восстановив физическую форму, не шаркая больше при ходьбе пузиком об пол.
Хорошая Девочка поднималась по утрам рано и успевала сделать замок счастливым к пробуждению Дракона. Несмотря на то что дурное расположение духа по утрам – признак королевской генетики, ему ничего другого не оставалось, как глупо улыбаться и сыпать триста круассанов в бочку с крепким латте.
Сложно сказать, что явилось спусковым механизмом для дальнейшего развития событий, но в то утро Радость выбежала из замка затемно и, заслушавшись соловьев в дальнем лесу, не вернулась к завтраку. Дракон глупо поулыбался с полчаса и полетел ее искать. Не найдя, вернулся обратно, бесцельно побродил по замку и случайно заглянул в темнеющий проход в нижний подвал. Сверкнула синеватая искра на секунду, и он на автомате спустился в знакомый погреб – навестить подружку.
Вскрикнули испуганно ржавые петли:
– Ой, что же будет!
Дракон обернулся через плечо, прижался широкой грудью к полу, ощерившись, прошипел:
– Тихо, я на тридцать секунд… я тридцать капель. Тридцать пять…
Радость сразу поняла, что что-то изменилось. Строй серых облаков шел маршем, удлиняя тени предметов на земле и скрывая свет солнца. Вороны закружились над башнями, трубадуры пустились в долгий путь по направлению к замку.
Она бежала, задыхаясь, не оглядываясь, но когда вошла в замок, уже было поздно. Расталкивая многочисленных гостей, бросилась к подвалу.
Дракон полусидел, привалившись спиною к каменной стене замка, обнимая подружку: раскрасневшаяся морда с мутным взглядом.
– Милая… ик… Я искал тебя…
Она не могла поверить своим глазам. Смотрела на него молча, без укоризны, без осуждения. Так смотрят на набедокуривших детей, на дурачков деревенских.
Глаза Дракона слипались, он с трудом поднимал сонные веки.
– Как же мне повезло с тобой, Радость… Ты-то за что так попала? Как же ты так ошиблась? – спросил он и уронил голову на грудь.
Глубоко вздохнув, она накинула на него мешковину, что валялась в углу, и вышла из подвала.
Жители замка уже стояли у выхода.
– Я вернусь, – пообещала она. – Постарайтесь избавиться от гостей.
– А когда вернешься? – спросил самый маленький поваренок.
– Когда прольется последняя капля надежды.
– А где мы ее возьмем?
– Она есть всегда, но появляется в самый последний момент.
* * *
Дни тянулись невыносимо долго. Зарядил нескончаемый мелкий серый дождь, стены замка напитались водой и потемнели.
Дракон просыпался от слабого толчка внутри сердца и медленно осознавал, что что-то потерял. Искал одним лишь взглядом потерянное – и снова прикладывался к своей бесконечной подружке.
Жители замка забросили свои дела и бесцельно бродили по многочисленным комнатам, кидая растерянные взгляды в окна. Но никто не приходил.
Настал день, когда Дракон не открыл глаза, не оживил себя тридцатью волшебными каплями. Он медленно, сантиметр за сантиметром, превращался в серый тусклый камень.
Замок застыл, и только счетовод остался сидеть в библиотеке, перечитывая многочисленные книги и разбирая приходящие по привычке письма: приглашения на фуршеты и балы, презентации и театральные постановки.
Когда и счетовод решил покинуть замок, он аккуратно сложил свои счеты и книги и в последний раз спустился в подвал. С жалостью посмотрел на окаменевшего, как статуя, Дракона. Из глаз счетовода вытекла незаметная скупая слезинка и медленно сползла вниз. Казалось, она падает целую вечность, но в итоге упала на каменную макушку замершего исполина.
Веки Дракона дрогнули, и он вздохнул. Трещины покрыли каменную оболочку. Дракон, резко расправив крылья, протяжно рявкнул утробным глубоким рыком, вскочил на ноги:
– Танцы!.. Музыка!.. Который год?!
От неожиданности счетовод, попятившись, оступился и упал на пол.
– Так нет никого, вы окаменеть изволили…
– Не впервой же…
– На моем веку – впервой, ваше драконство.
– Есть хочу.
Дракон опрометью бросился на кухню.
– А-а, – яростно вращая глазами, прошипел он, – нет ничего! Не страшно, зови всех обратно, жалованье за время моего сна заплатить. Я свежатинки охотой добуду! – и вылетел, выбив раму с витражным стеклом, в окно.
Так бывало уже много раз: после смерти окаменения он возрождался сильным и молодым, готовым к новым свершениям и буйным вечеринкам.